Top.Mail.Ru
мнения

Предчувствие мажоритарного беспредела

Фото: 123rf / Legion-Media Фото: 123rf / Legion-Media

С уходом западных инвесторов из российских компаний и российских компаний с западных площадок исчезли последние сдерживающие факторы по цивилизованному отношению к миноритариям. Теперь церемониться с ними нет никаких явных причин. Чего нам ждать — мажоритарного беспредела или новой волны старого доброго рейдерства? Или же российская корпоративная культура все-таки успела переродиться и не нуждается в присмотре западных менторов, чтобы вести себя прилично? Хотя соблазн велик — любое мажоритарное хамство сегодня легко оправдать суровыми экономическими и геополитическими реалиями. 

«Нет повести печальнее на свете, чем выкуп акций в пятом ТГК». Это было в свое время сказано про миноритариев ТГК-5, ТГК-6, ТГК-7 и ТГК-9, которые попали под пресс Виктора Вексельберга, консолидировавшего данные активы в рамках «КЭС-холдинга» — сейчас «Т Плюс». Компания постепенно ушла с публичного рынка, а у миноритарных акционеров был проведен принудительный выкуп акций по заниженным в десять раз ценам. Причем это были не нынешние суровые времена, а вполне благополучное начало 2010‑х годов, когда никто ни о каких санкциях и размежеваниях рынков еще и слыхом не слыхивал.

Аналогичные истории были в те же годы и в «Иркутскэнерго», и в «Силовых машинах», а чуть раньше в «Ингосстрахе», где схлестнулись отечественные мажоритарии и западные миноритарии. Наш сравнительно молодой фондовый рынок уже может «похвастаться» собственными многолетними корпоративными сагами на эту тему — акционерные конфликты в «Норникеле» и «РУСАЛе», склоки по поводу дивидендов «Транснефти», список можно продолжать долго. Сборник печального эпоса недавно пополнил криминальный триллер в банке «Восточный», который запомнился всем, кто хоть изредка читает деловую прессу.

Силовые машиныМажоритарный отжим по методу Вексельберга весьма успешно был применен и в «Силовых машинах», и многих других компаниях — и вовсе не обязательно из реального сектора. Фото: «Силовые машины»

Из менее громких событий последнего времени можно вспомнить дивидендный конфликт на «Соликамском магниевом заводе», которому не помешала даже деприватизация, или грядущий делистинг «Детского мира», который хотя и не привел к полноценному корпоративному конфликту, но определенно не добавил нервов миноритарным акционерам.

Иными словами, «мажоритарный беспредел» начался не вчера и закончится точно не завтра. Более того, есть подозрение, что это отнюдь не российская специфика, а органичное свойство хищнической природы капитализма — если что-то можно отнять у другого без большого риска, то почему бы этого не сделать? Вопрос тут скорее стилистический. На Западе предпочитают конфисковывать активы по решению суда, в России — сначала применить старое доброе насилие, как недавно в «Дулисьме», а потом уже оформлять его юридически.

В США скорее раздуют в десять раз капитализацию компании, и в итоге мажоритарий продаст свои акции на рынке по ни с чем не сообразной цене. В России пойдут путем Вексельберга и оценят долю миноритариев в десять раз дешевле и выкупят за копейки. Или выражаясь велеречивее, там предпочитают использовать «железную руку в лайковой перчатке», а у нас все еще привычно дать поленом по голове. А так как последние 50 лет в мире в деловой моде царят такт и обходительность, то российские мажоритарии выглядят откровенно бледно — большинство из них до «лайковых перчаток» так и не доросли.

Поэтому теперь, когда западные компании продают свой российский бизнес официально за полцены, а боль от конфискации на Западе активов еще свежа, надеяться, что наши предприниматели будут неукоснительно следовать западной моде, было бы наивно. Поэтому рискну предположить, что нас ждет «мажоритарный беспредел», а также новая волна рейдерства, которая будет наиболее актуальна для среднего и мелкого бизнеса.

Помимо привычных исторических традиций, такому развитию событий будут благоприятствовать и следующие обстоятельства.

Во‑первых, откровенно сырое и местами дырявое корпоративное законодательство, которое позволяет при известной ловкости проводить дискриминационные решения.

Это, кстати, порой работает в обе стороны: в одних случаях мажоритарии наглым образом ущемляют права миноритариев, в других — миноритарии заняты корпоративным шантажом, пытаясь косплеить Кеннета Дарта. В общем, у кого юристы подготовлены лучше, тот и верховодит.

Во‑вторых, так и не нашедший себя фондовый рынок. Поясню, о чем идет речь.

В тех же США фондовый рынок действительно является узловым и крайне важным элементом финансовой системы. Через него привлекают и перераспределяют капиталы, поэтому все организовано таким образом, чтобы население несло деньги на фондовый рынок. Компании привыкли так работать и четко понимают, зачем им публичность, открытость, IR, PR и прочие репутационные фантики. У нас же фондовый рынок — это своего рода карго-культ, соломенный самолет, который построили, потому что хотели, «чтобы было как в Америке». При этом по факту на фондовом рынке до сих пор преобладают компании, возникшие в результате приватизации, которым по большому счету не нужно привлекать капитал на открытом рынке — и тем более акционерный и внутри страны. А все эти корпоративные забавы в виде советов директоров, аудиторов, раскрытия информации и прочее — просто досадное обременение и не более того. Но мода на все западное проходит, а деньги вроде бы и так есть. Возникает логичный вопрос: зачем нужны все эти миноритарии? От них одна головная боль и скандалы.

РУСАЛАкционерные, как и прочие корпоративные конфликты, в «РУСАЛе» уже давно стали общим местом. Такой жесткостью похвастаться мог, пожалуй, только Фридман — в лучшие свои времена. Фото: РУСАЛ

Парадокс в том, что примерно в такой же логике рассуждает наш регулятор. Он обязан защищать права миноритариев, но старается это делать таким образом, чтобы физические лица покупали бумаги только надежных эмитентов.

— А как это сделать?

— Да просто не пускать на биржу ненадежных.

— А где взять надежных? Они же уже все разместились.

— Ну раз их нет — значит, никого и не пускать.

Конечно, в полной мере так сделать не получается, но ЦБ старается — квалификация инвесторов, усложнение допуска на биржу новых эмитентов из числа мелких и средних предприятий и прочие новации последнего времени направлены как раз на то, чтобы избежать даже потенциальных конфликтов.

Но не путем улучшения законодательства и совершенствования работы судебной системы, а сугубо аппаратными средствами. В итоге получается, что потемкинская деревня прикрывает гуляй-поле: с виду все должно быть прилично, а кто на самом деле кого отрейдил или обидел — это пусть они там сами между собой разбираются, главное, чтобы физические лица Неглинную с транспарантами не перекрывали.

Так выглядит «естество» российского рынка на сегодняшний день: дубиной оппонента охаживать можно, но не на глазах у начальства, и весьма желательно, чтобы он при этом громко не орал.

А теперь вопрос — а изменится ли что-то, например, через пять лет или через десять? Надеюсь, что да. Тем более что и сегодня есть примеры, когда даже в ходе жесткой смены собственника миноритарии не пострадали, как в «Башкирской содовой компании», или даже выиграли, как в «Квадре».

Но для этого нужны условия. Чтобы эти исключения стали общим правилом, нужно, во‑первых, совершенствование законодательства, причем по всему кругу проблем, связанных с корпоративными отношениями, включая рейдерство и недружественные поглощения. А во‑вторых, чтобы фондовый рынок превратился из карго-культа в реально востребованный механизм, который позволяет привлекать капитал прежде всего для реализации инновационных проектов, новых идей и начинаний. Законы и судебная практика важны, но первично все-таки осознание того, что на рынке, возможно, не создается стоимости в марксистском ее понимании, но при этом он способствует рождению и продвижению определенных общественных ценностей, в том числе, как это ни странно, моральных. Потому что вопрос о мажоритариях и миноритариях — это вопрос прежде всего о справедливости, пусть и облеченный в непривычную для русского общественного сознания форму биржевых котировок.

Еще по теме