Наталья Голубович судится с отцом за статуи Будды

— Это имущество не делилось, так как мои родители разводились в России. У них в Англии не было процессов по разводу. В иске даже уточняется, что до официального развода родителей, еще в 2008-м, наш семейный лондонский дом и все его содержимое, включая коллекцию искусства, были переданы мне родителями. Украденные сейчас предметы из коллекции всегда считались имуществом моей мамы, потому что она покупала предметы с собственных счетов, за собственные деньги, с собственного аккаунта Christie’s. И мой отец никак в этом не участвовал.
У него был собственный аккаунт Christie’s, свои вещи — все, которые я ему отдала, когда конфликт начался. Он мне прислал длинный список: вот это и это — мое. Я сказала: да, конечно. Потому что я четко понимала, что это было его. Я знаю, какие вещи купила мама, какие купил папа.

— Это конфликт между мной и отцом. Он произошел из-за того, что, хотя мои родители уже больше 10 лет не живут вместе и с 2012 года разведены официально, отец не перестает преследовать мою мать. И по бизнесу, и по личным делам.
Я пыталась с ним на эту тему разговаривать: как же так, у тебя есть деньги, у тебя есть жена, у тебя все прекрасно, ты молодой, здоровый, оставь маму в прошлом. Он говорил «да-да, конечно» — и на следующий день подавал иск в какой-нибудь очередной суд, чтобы в России и других странах мира как-то помешать моей маме.

— Это было совместное решение, каждый из них жил своей жизнью, у обоих были отношения.

— Я не могу объяснить, и, собственно говоря, конфликт был из-за этого. Финальный конфликт случился в 2015 году, в ноябре. Отец в очередной раз приехал домой. Он обычно приезжал по ночам с сумками, набивал их документами из дома, скульптурами, дизайнерскими вещами. Вывозил всё — от всякой мелочи вроде безделушки Dolce & Gabbana до шелковых индийских антикварных ковров.
Тогда я ему сказала: я никогда не останавливала тебя, думала, что это закончится, перестанет быть системой, но нет. И я не понимаю, почему ты не переживаешь, что не общаешься с детьми, живешь с таким негативом. С одним из моих братьев он совсем не общается. Со мной тоже. Он пользовался мной, чтобы манипулировать матерью: попроси маму это сделать — и тогда все будет хорошо. Я уговаривала маму, а он на следующий день ее подставлял каким-нибудь очередным иском или прибегал к другим гадостям.
Кончилось тем, что я сказала: все, кого ты держишь близко, любят тебя только за деньги, а тех, кто тебя любит, потому что ты родной отец, ты отталкиваешь. Он разозлился, сказал, что я не имею права с ним так разговаривать и вообще женщина должна знать свое место, что я неблагодарная маленькая (мат, мат, мат) и вообще за все, что у нас есть в жизни, мы должны целовать папе ноги под конец его дней.
И он толкнул в меня что-то из мебели, посыпались вещи. Я была ранена, вызвала полицию. Сотрудники спросили, хотела бы я, чтобы они его арестовали. Я была в шоке и сказала, что нет, конечно. Никогда в жизни не было такого, чтобы я полицию вызывала, а арестовать отца — это было вообще для меня немыслимо. Но, видимо, надо было соглашаться, потому что на следующий день он вернулся и продолжил вывозить вещи, чем и занимался до января.
Конфликт с отцом был не из-за развода родителей, он был связан с его поведением.

— Да, у него был ключ. После развода мама с папой договорились, что они не будут судиться в Лондоне, чтобы не тратить деньги на юристов. Мама обещала, что не будет судиться, если дом будет записан пополам на отца и дочь. Это была совместная собственность, поэтому я никогда не меняла ключи.
Но когда я закончила университет в Америке, приехала в Лондон и мама мне помогала распаковывать миллион коробок с вещами, отец пришел, увидел ее и заявил, что эта (мат, мат, мат) не имеет права тут находиться. На что я ответила, что она моя мама и имеет право быть там, где я планирую жить и строить семью. Он сломал двери, побил вещи и ушел. Это было в сентябре 2015 года. С тех пор, с осени 2015 года, мы перестали с отцом общаться, и теперь это все превратилось в обмен исками.
Поэтому да, у него был ключ. Там, кстати, живет моя 70-летняя бабушка с маминой стороны, которую он никогда не выгонял, хотя тоже смерти ей желает открыто. Когда шла речь о покупке ей машины, чтобы она в Москве могла ездить, он сказал: да, Светлана Николаевна, конечно. Но только черного цвета, потому что, когда вы умрете, сложно будет продавать, если она не черная будет. Вот такой он добрый человек.

— Осталось их там, может быть, десяток. А было 349 по списку официальных аукционов. Дело в том, что в английских судах только конкретику воспринимают. Нельзя сказать: было вот столько, у меня есть фотография в качестве доказательства. Они воспринимают только то, на что есть чек. Так вот 340 с чем-то скульптур — это то, на что у нас есть чеки.
Скульптур, которые мама когда-то покупала, пропало на самом деле гораздо больше. Еще примерно столько же. Просто они не могут обсуждаться в рамках суда. Он реально сотни, сотни скульптур вывез.

— Разница между моим отцом и матерью в том, что, когда мама это коллекционировала, для нее это были предметы sentimental value. Она любила эти статуэтки, в основном это были скульптуры Будды. Мама их коллекционирует, сколько я себя помню. Когда мы были маленькие, она разрешала нам наряжать их, монетки класть им под ноги, чтобы они чувствовали себя богатыми. А для отца это чисто финансовые инвестиции.
Поэтому мама видит в происходящем семейную и душевную потерю. Ей очень горько, что я решила подать на папу в суд, она мне в жизни такого точно не желала. Она сама прошла развод и много судов и знает, что все это может затянуться, обернуться большими сложностями.
Но для меня пропало то, во что мама вложила столько денег, души и сердца, что было частью моей жизни. Поэтому я принципиально решила подать в суд, чтобы вернуть то, что считаю семейными реликвиями.

— Дом сейчас записан полностью на меня. Я сказала отцу, что поменяю замки, потому что он не только дорогие вещи вывозил. Он вскрывал мою и бабушкину почту. Даже банковские счета вскрывал, в том числе счета моего мужа, который к тому времени уже жил со мной и который вообще к нему отношения не имеет. О неприкосновенности частной жизни речи не было.
Когда я предупредила его, что поменяю ключ, он ответил, что я не имею права, потому что это и его дом тоже. Я предложила решить эту проблему — например, он мог выкупить мою долю или подарить мне дом.
Он сказал, хорошо, мы оформим дарственную. А на самом деле он заставил моего брата перевести ему очень ценные акции. Их стоимость в десять раз превысила сумму, которую я должна была бы ему заплатить, чтобы выкупить этот дом. Мой брат, который меня очень любит и не хотел, чтобы я жила в конфликте, эти акции переписал на отца. В рамках другого договора, чтобы они не были напрямую связаны.
То есть на бумаге отец мне дом подарил, а на практике мы ему отдали гораздо больше, чем половина стоимости дома. Мои мама и брат, которые меня безумно любят, пытаются меня предостеречь, спасти от отца. А я не знаю, может быть, меня жизнь еще не научила, но я все пытаюсь добиться правосудия. Жизнь покажет, куда это все приведет.

— Я сейчас в Москве, в карантин попала, потому что два месяца назад родила еще одного ребенка. Так что пока с младенцем на карантине.

— Он пока мне напрямую жизнь не осложняет. Но сегодня он подал ответный иск в Англии. Он настаивает на привлечении к делу мамы как третьего лица, говорит о его владении «Русским продуктом». Это компания, которой раньше моя мама занималась, сейчас я ей помогаю. Моя мама с этим пищевым бизнесом никак не связана, она только банком занимается.
Сегодня утром нам юристы написали, что отец подал ответный иск, в котором утверждает, что это все дела моей матери, что у нас с мамой куча бизнесов и английской налоговой службе следует нас проверить. Наверное, он хочет осложнить мне жизнь, но до сих пор за мной никто не охотился. Маме, безусловно, гораздо труднее. Я не считала, но могу спросить у нашего семейного юриста, сколько исков отец подает на маму в месяц, потому что есть статистика. Это какой-то экстремальный спорт уже.
На самом деле мне очень жаль, что родной отец, который общается со мной через суды и прессу, не хочет видеть ни меня, ни своих родных внуков. Папа, давай помиримся, будем любить и уважать друг друга, а все предметы искусства могут быть в семейном трасте.