Архитектор Вавилона
Современный масштаб строительства в российской столице превосходит практически все, что было сделано в предшествующие десятилетия. Вдохновленные ростом цен на недвижимость инвесторы и девелоперы меняют облик города. Один из самых востребованных столичных архитекторов Михаил Хазанов признается, что строительство в Москве идет такими темпами, что на взвешенные проработанные решения времени почти не остается.
Михаил Хазанов никогда не занимал административных должностей и с трудом вписывается в архитектурную номенклатуру. Он одним из первых в России организовал персональную творческую мастерскую при Союзе архитекторов РФ. При этом частным архитектором его назвать нельзя. Институт «Курортпроект», в котором архитектор трудится последние двадцать лет, большей частью работает по городским заказам. Сам Хазанов принадлежит к знаменитому поколению «бумажных архитекторов» 1980-х годов, долгое время работавших «в стол». Когда начался строительный бум, доступ к городским стройкам смогли получить лишь единицы из них.Больше других удалось достичь Хазанову – у него десятки построек и проектов. Два года назад он стал победителем международного конкурса на самый важный объект на территории ММДЦ «Москва-Сити» – комплекс зданий правительства Москвы и Мосгордумы. Так неожиданно для всех Хазанов превратился в государственного архитектора. С тех пор он стал автором проекта Дома правительства Московской области в Красногорске и Всесезонного горнолыжного комплекса в Павшинской пойме. Кроме участия в реконструкции Большого театра, в его «портфеле» проектирование нового здания для ВГТРК, а также перестройка Государственного центра современного искусства. О том, как ему удается балансировать на грани между творческим вдохновением и государственным видением задач в архитектуре, Михаил Хазанов рассказал «Ко».
– Соотечественники, оценивая происходящее в Москве, чаще ругаются, иностранцы удивляются. Одни говорят, что город превратился в балаган и потерял свою самобытность, другие уверены, что особенность Москвы – как раз в ее экстремальной эклектичности. Каково ваше мнение?
– Если о самобытности, то мы совместными усилиями город почти «прикончили». Не скажу, что во всем, но во многом. Это очень обидно, потому что могло быть иначе, и это наша всеобщая вина. Москва – старый город, исторический центр – слишком много потеряла. Может быть, для какого-то туриста псевдоисторический дом будет интересен, он не сразу поймёт, что это обман, подделка, муляж. Но если говорить о раритетах, о подлинниках, то их остается все меньше и меньше.
– Что с точки зрения архитектуры меняется в лучшую сторону?
– Хотим мы или нет, архитектура постепенно приходит к западной системе некоего разделения труда, где креативная часть отделяется от технической. Это достаточно мучительный процесс, потому что в нашей профессиональной среде всегда существовало убеждение в гармоничном и неделимом процессе проектирования. В России сегодня креатива хоть отбавляй, но ощутим недостаток современной техники и технологий. При сегодняшней армии гастарбайтеров им просто неоткуда взяться. Конечно, мы должны быть благодарны им за все, что они делают на наших стройках. Но мы серьезно отстали от мира. В архитектуре это прослеживается в первую очередь. Весь наш архитектурный историзм 1990-х годов связан, прежде всего, с массовым использованием дешевой рабочей силы и ручного труда.
– Почему при таком строительном буме в России до сих пор не появились архитектурные «звезды» мирового уровня?
– Мировой уровень – это во многом «раскрутка». В нашей профессии реклама заказов не добавляет. Проектировщиков приглашают и «передают» от заказа к заказу, потому что работает репутация. Кроме того, в нашем кругу «звездность» воспринимается как нечто посмертное. Но не все готовы ждать. Сегодня лица российских архитекторов мелькают даже в светской хронике. Смешно и немного грустно. Но не потому, что нет личностей, скорее, нет условий для того, чтобы они появились. Например, в российском кино это возможно, так как результат не связан с прохождением такого количества инстанций. Условно говоря, нашел инвестора, спонсора – делай все как хочешь, как считаешь правильным. В архитектуре – иначе.
– Что мешает вам в работе?
– Постоянно меняющиеся правила игры, бесконечная череда согласований, рассмотрений, утверждений, крайне запутанная схема прохождения проектов. В результате якобы демократичная система принятия решений оказывается абсолютно авторитарной. Вообще, если нам что-то удается построить так, как хочется, то только вопреки системе и в обход ее.
– Вам – это «Курортпроекту» или вашей архитектурной мастерской?
– «Курортпроект» – негосударственная структура и никогда не была государственной, даже в советское время. Сегодня это закрытое акционерное общество. Основные пакеты акций принадлежат ФНПР – Федерации независимых профсоюзов. Что это такое, я представляю смутно, вероятно, какой-то рудимент советской власти. «Курортпроекту» уже 30 лет. Творческая мастерская существует с 1989 года. Те, кто работает в «Курортпроекте», сотрудничают с творческой мастерской. «Курортпроект» – это база в виде сильных архитектурных мастерских, конструкторских, инженерных и изыскательских отделов. В творческой мастерской легче привлекать к проектам самых разных специалистов из любых организаций. Эта структура гибче, а структура «Курортпроекта» основательней. Но в сложное перестроечное время многие выжили благодаря существованию небольших творческих мастерских. Сейчас, как правило, крупный проектный институт идет вторым эшелоном, а первым – мастерские. Креативные, идейные этапы легче проходят в творческих мастерских, а более фундаментальные – в содружестве с крупными проектными организациями.
– Получается, что вы одновременно работаете в «Курортпроекте», а мастерская существует «рядом» с институтом как лаборатория для творческих поисков? Почему именно такая структура?
– Потому что каждый институт всегда перегружен собственным составом специалистов и у него нет ни прав, ни возможностей привлекать людей из других институтов, а в мастерских такая возможность есть. Переход проектировщиков из «Моспроекта» под флаг «Курортпроекта» – очень сложный процесс. А творческая мастерская – это временный коллектив, как правило, собранный на один проект.
– Существуют ли различия между государственным архитектором и частным?
– Никаких различий нет. Как нет различий между главным, ведущим, старшим архитектором и младшим. Есть профессия «архитектор». То же, что у врачей. Есть профессия «врач». А главный он или еще какой-либо – различие в названии, в степени ответственности и в опыте.
– Хотите сказать, что конкуренции между частными и городскими архитекторами не существует?
– У нас, возможно, последняя корпоративно дружная профессия. Единство корпорации – одна из тщательно оберегаемых сторон архитектурной жизни. Даже в тяжелые времена, когда мы не были столь востребованы, то помогали друг другу, несмотря на разницу в возрасте и положении. Сегодня все архитекторы при деле. Идет строительный бум и каждый имеет множество заказов и работ. Если архитектор не нашёл себя в больших проектах, то он всегда возьмет в проектирование пару частных дач. Очень жесткой конкуренции до сих пор нет, так как архитекторов все еще не хватает. Очень часто мы с трудом успеваем за стройкой, которая диктует безумно короткие сроки. Строительство в Москве идет такими темпами, что взвешенные, проработанные решения принимать очень сложно.
– Поэтому в Москве появляются такие неоднозначные с точки зрения архитектуры здания?
– Во внешнем мире о коллегах либо хорошо, либо никак. Это правило архитектурного цеха.
Очень многое мне сегодня не нравится, но рассудит всех только история. В основном все претензии к несовершенному псевдоколлегиальному механизму принятия решений. На самом деле это, как правило, замаскированная линия насаждаемого «большого стиля». Безусловно, новая волна коммерческой архитектуры все более соответствует мировому мейнстриму, но в ней не хватает инноваций, первичности, нового архитектурного качества. В советское время художник или скульптор нес свою работу в худсовет. Там ему говорили, что глаза нужно расположить выше, одну ногу отставить в сторону, серп и молот поменять местами. Он шел и покорно все исправлял. В архитектуре это происходит и сегодня. В нормальном обществе ни один архитектор не имеет права диктовать другому архитектору в пределах установленных законом ограничений, как ему работать. Право вето есть у общественности, которая может выходить с плакатами на улицу, ложиться под бульдозеры и таким образом возражать против строительства, сноса и т.п.
– С трудом представляю себе эту картину…
– К сожалению, да. Я тоже особого сопротивления не вижу. Никто ничего не делает. А искусство, в том числе архитектура, только выигрывает от компрессии, от сопротивления разного рода внешним воздействиям.
– Так что возмущайся, не возмущайся – все равно построят…
– Когда возвели Центр Помпиду в Париже, обыватели его возненавидели, а потом нежно полюбили. Сейчас представить Париж без него сложно. В городе должны появляться спорные достопримечательности. Правда, качество архитектуры не зависит от признания или непризнания кем-либо – оно или есть, или его нет. Оно зависит от уровня архитектора, его свободы самовыражения и самоопределения.
– Ну и от тендерной комиссии?
– Тендер – слово отвратительное. В тендере соревнуются в основном деньги. Представьте соревнование по деньгам за знаковый объект в городе. Как правило, побеждает компания, которая найдет за две копейки какую-нибудь не самую лучшую команду, но будет иметь преимущество. Поэтому существует полная путаница с тендерами и конкурсами. Крупный городской заказ, безусловно, должен идти либо по конкурсу, либо никак. Но конкурс – это архитектурная категория, соревнование за архитектурное качество объекта, а тендер – это соревнование бюджетов. Уважающие себя архитекторы стараются в тендерах не участвовать. Если откликаются на просьбу дать коммерческое предложение, то это означает, что объект интересен не с денежной стороны, а с архитектурной. Наша команда в тендерах никогда не побеждала, а в конкурсах выигрывала довольно часто. С другой стороны, конкурс – это абсолютная лотерея, везение, поворот судьбы.
– То есть в конкурсе на комплекс зданий правительства Москвы и Мосгордумы вам повезло?
– В конкурсе на проект комплекса этих зданий в ММДЦ «Москва-Сити» участвовало 59 команд, из них только 12 проектов из России. Российские архитекторы, видимо, не поверили в чистоту конкурсной конъюнктуры и уступали в активности иностранцам. Конкурс был абсолютно открытым. Мы с архитектором Антоном Наговициным очень удивились, когда попали в пятерку лидеров. В ряде принципиальных моментов мы существенно отступили от рекомендаций конкурсной программы. В отличие от других участников, мы расположили высотную часть комплекса, продолжая ось моста «Багратион», а не сбоку от этой оси, как рекомендовала программа. В результате новый комплекс втягивал в пространственную игру и мост, и будущую башню «Россия». Предложенный градостроительный прием был настолько прост и логичен, что все остальные проекты, вероятно, показались международному жюри слишком сложными.
– Получается, что главные административные здания Москвы будут построены в центре. Вы считаете это правильным?
– Москва и без того перенасыщена административными функциями. Город, у которого исторический центр совпадает с административным, культурным и торговым, неизбежно приговорен к транспортным и экологическим проблемам. Наши проекты оттягивают эти функции от центра: правительство Московской области «выезжает» за МКАД, правительство Москвы – на Краснопресненскую набережную, все подальше от Кремля. Кстати, в этом контексте совершенно не глупая идея – вывод столичных функций из центра, возможно, даже перенос столицы. У нас крупный бизнес ходит только за властью, мелкий – за крупным, а совсем мелкий – за мелким. Получается, что каждый киоск в конечном счете имеет вектор движения к Кремлю и старается разместиться к нему поближе. Как только вы эту точку концентрации сдвинете – неважно куда, за 50 км от Москвы, за 150 или за 350 км, – решатся многие проблемы, в том числе с транспортом, экологией и дефицитом земли. Чем плохо сделать новый Вашингтон где-нибудь в районе озера Селигер?
– Есть в мире город, который вам кажется идеальным?
– Париж, Флоренция, Венеция, Санкт-Петербург. Город – это множество параллельных миров, один из которых и есть архитектура. Москву очень люблю, несмотря на то что это антигород. И Москва, и Лондон, и Нью-Йорк во многом бестолковы, вавилонисты и бесконечно любимы их жителями. Город – зеркало времени. Но репрезентативные, правительственные объекты – это еще и имиджевые объекты, которые отражают желание власти выглядеть современной, а по возможности даже обгоняющей время. От архитектора требуется, не поступаясь своими собственными идеалами и жизненными принципами, показать этой самой власти необходимый горизонт.
Резюме Михаила Хазанова
Год рождения: 1951
Образование: Московский архитектурный институт
Профессиональный опыт:
1983 – настоящее время: институт «Курортпроект» (с 1991 года – главный архитектор проектов, руководитель мастерской; с 1989 года – руководитель персональной творческой мастерской)
1976 – 1980: «Моспроект-1», архитектор, старший архитектор
1980 – 1983: «Моспроект-2», ведущий архитектор, руководитель группы архитекторов
Личная информация: женат, имеет сына
Хобби: путешествия, верховая езда
Подписывайтесь на нас:
Еще по теме
