Top.Mail.Ru
мнения

Биржевые индикаторы больше не отражают глубины кризиса

Фото: 123rf/legion-media Фото: 123rf/legion-media

Внеэкономический по своему происхождению кризис уже в ближайшем будущем изменит мировую экономическую систему. Мир столкнется с глобальным перераспределением инвестиций и распрощается с иллюзией возможности возврата к прежней жизни. Олег Буклемишев, руководитель Центра исследований экономической политики экономического факультета МГУ, рассказал «Компании» о том, почему разрыв между реальной экономикой и биржевыми индикаторами, пустые витрины Тверской и упоминание пикового предложения нефти в бюджетной документации Минфина можно считать свидетельствами надвигающихся перемен.

Нынешний кризис уникален по ряду параметров, главным из них является его всеобщий характер. На какие другие его особенности вы бы обратили внимание?

— Он внеэкономический по своему происхождению, пришел в мировую экономическую систему извне и наложился на те процессы, которые в ней шли. В глобальной экономике больше 10 лет не было кризиса, и время для него уже пришло, но всемирная пандемия сильно его скорректировала. В классической модели сначала падает спрос, что приводит к снижению предложения, а весной, в связи с коронавирусными ограничениями, резко упало предложение. Были введены физические ограничения на ведение бизнеса, которые дорого обошлись странам, которые их ввели: чем более жесткие меры они использовали, тем сильнее было падение экономики.

После предыдущих экономических кризисов система как бы «отряхивалась», сбрасывала с себя неэффективные с ее точки зрения производства. Спад преодолен, можно идти дальше примерно по той же дороге. Из этого кризиса мир выйдет в какую-то новую точку, поскольку поменяется модель поведения людей, это приведет к перетоку капитала из одних отраслей в другие. Нас ждет глобальное перераспределение инвестиций — это будет очень интересный процесс, он может быть болезненным и долгосрочным, но сейчас невозможно предвидеть, как он будет развиваться.

Олег БуклемишевОлег Буклемишев
В отличие от Великой депрессии в США 1929 года, сейчас биржевики не выбрасываются из окон, американские трейдеры не восклицают: «Я не понимаю, что происходит, этого не может быть!», — как это было в 2008 году. Судя по фондовым индексам, на вторую волну заболеваемости COVID-19 рынки отреагировали более благостно, чем на первую. Котировки Brent и Urals пока не вернулись на докризисные значения, но уверенно движутся вверх. Почему это происходит?

— Мне кажется, что биржевики ошибаются. И связано это с тем беспрецедентным потоком денег, который льется из центральных банков на национальные рынки и капитализирует активы, цены на которые перестали отражать происходящее в экономике. Произошел разрыв реальной экономики и биржевых индикаторов.

Поэтому ссылаться на динамику глобальных или американских фондовых индексов не совсем корректно, поскольку сейчас они отражают не перспективы мировой экономики и отдельных ее секторов, а скорее механизмы реализации антикризисной политики.

Самое плохое в этой ситуации — это то, что никто не может остановиться. Если попробовать убрать стимулирующие факторы, произойдут те трагедии, о которых вы упоминали.

Что касается цен на нефть, здесь картина также неоднозначная. Неслучайно в бюджетной документации Минфина, внесенной в Государственную думу, содержится сюжет про пиковое предложение нефти на рынок (теоретический момент, когда достигается максимальный объем мировой добычи, после которого начинается его необратимое снижение. — «Ко»). Такого раньше не было. По мнению многих исследователей, этот пик либо уже пройден, либо это произойдет в ближайшие годы — и рынок начнет сворачиваться, по крайней мере по объемам.

Многие факторы указывают на вероятность такого развития — и рост рынка электромобилей, и снижение транспортной активности, и тенденция к росту инвестиций в ESG-компании (англ. environmental — экология, social — социальное развитие, governance — корпоративное управление. — Прим. ред.), когда капиталовложения в добычу углеводородов становятся непопулярными, усугубляющими экологические проблемы. Поэтому мир находится на очередной фазе падения цен на нефть, но не факт, что затем произойдет отскок, могут иметь место кардинальные структурные изменения на рынке, которые не позволят нефти вернуть прежнее положение.

Глобальный фондовый индекс MSCI ACWI после резкого падения (минимум пришелся на 20 марта 2020 года) резко пошел вверх и уже обновил исторический максимум. Российские фондовые индексы, которые также входят в MSCI ACWI, выглядят гораздо скромнее. Это связано с тем, что поддержка государством предпринимательской активности в России меньше, чем в США и странах ЕС?

— Это разные экономики, рынки и характер стимулирования. Что будет, если государство через Центробанк начнет вливать большие деньги в экономику? Они, конечно, не пойдут на российский фондовый рынок, а прямиком отправятся на те рынки, которые вы назвали. Если экономика страны не может переварить большие объемы денег, они найдут себе применение в других сферах. Их могут просто вернуть на депозиты в центральные банки, как это происходило в развитых странах, либо они уйдут на фондовые рынки, тем самым подняв фондовые индексы, либо они уйдут в те страны, которые предлагают более выгодные условия по доходности и с меньшими рисками.

Необходима ли дальнейшая поддержка населения — выплаты повышенных пособий семьям с детьми, безработным, стимулирование таким образом потребительского спроса? Эти деньги точно не убегут за границу и не попадут на фондовые рынки.

— Благое дело — помогать малообеспеченным и тем, кто лишился доходов, хотя далеко не все получили полагающиеся им деньги. Поддержка, которая оказывалась этим категориям весной и летом, была крайне правильной мерой. Семьи с детьми оказались среди наиболее обездоленных. По подсчетам экономистов, значительная часть этих денег пошла на погашение кредитов и процентов по ним. То есть эти пособия сработали не только на кратковременную, но и на долгосрочную перспективу. Повышенные пособия по безработице тоже сыграли весьма позитивную роль, и я не вижу большой проблемы в том, чтобы оставить все эти выплаты и дальше.

К сожалению, как мне представляется, российские власти переоценили те относительно позитивные результаты, которые получили весной и летом, и сочли, что это получилось потому, что все было сделано наилучшим образом.

На самом деле это не так, полученный результат — отражение структуры российской экономики и особенностей отечественной статистики. Те улучшения, которые фиксировались, были отложенным спросом, накопившимся за время весенне-летней самоизоляции. Но сейчас мы вновь подошли к точке, когда отсутствие доходов и их роста в связи с отсутствием роста экономики подрывает перспективы дальнейшего восстановления. И сейчас бы очень пригодились действующие бизнесы, которые угасли, поскольку до них не были доведены те меры стимулирования, которые декларировались, но так и не были осуществлены.

Какое количество предприятий малого, среднего и даже, возможно, крупного бизнеса прекратили существование и, скорее всего, не возродятся?

— Есть официальная статистика по демографии предприятий, по ней спад небольшой, но я бы обратил внимание на другое. Если вы пройдетесь по Тверской улице, увидите большое количество не работающих торговых площадей. Активно закрывались как сетевые, так и несетевые предприятия. Второй эффект, который будет наблюдаться, — переход предпринимателей в «тень». Я говорил со многими из них, у них нарастает обида на государство, они платили налоги, работали «вбелую», а когда пришла беда, выяснилось, что они не заслужили поддержки.

Какими вы видите долгосрочные последствия кризиса? Какие отрасли понесут наибольший, а какие наименьший урон?

— Всё более уязвимыми становятся длинные производственные цепочки, будут выигрывать несложные технологические процессы и отрасли, не завязанные на зарубежный спрос. Кроме них, на плаву останутся онлайновые бизнесы и те предприятия, у которых управляющие структуры находятся недалеко от производства. Неожиданную устойчивость показали российские предприятия непрерывного цикла, которые невозможно остановить, добывающие отрасли и сельское хозяйство. Не исключено, что она сохранится и в дальнейшем, а основной удар возьмет на себя сектор розничных услуг.

Хочу привести пример, который опять же связан с авиацией. Самые большие в мире двухэтажные лайнеры Airbus А380 Superjumbo почти все перестали использоваться. На рейсах осталась лишь небольшая их часть из-за снижения объемов межгосударственных и трансконтинентальных перевозок. Это, в свою очередь, потянуло за собой цепочку последствий — снижение трафика привело к тому, что себестоимость перевозки пассажира стала выше, цены на авиабилеты растут, что приводит к дальнейшему снижению объемов авиаперевозок. Это бьет по производителям авиакомплектующих, высокотехнологичных материалов и авионики, аэропортам, магазинам беспошлинной торговли и многому другому. Такая цепочка может быть очень длинной, убытки могут возникать в разных, порой неожиданных местах.

Сколько времени понадобится, чтобы окончательно одолеть COVID-19? Десяти лет хватит?

— Хочется верить, что это так, и маятник действительно качнется назад лет через десять.

Существует методика определения так называемой ценности статистической жизни. Она отличается от страны к стране, жизнь гражданина США оценивается в $9,6 млн, немца — в 7,9, россиянина — в 2, китайца — в 1,4, белоруса — в 1,1, индийца — в $300 тыс., а жизнь гражданина Украины вообще стоит $200 тыс. Почему ценность статистической жизни россиянина выше, чем в остальных странах BRICS и большинстве республик бывшего СССР?

— Дело в методике расчета этого показателя. Как правило, он считается через различные страховые коэффициенты, также учитывается стоимость мер по предотвращению смерти или утраты здоровья гражданина на производстве и другие факторы. Это сложный и далеко не всегда прямой подсчет, и поэтому этот показатель может не коррелировать с уровнем ВВП на душу населения. Он может быть связан с вовлеченностью страны в мировые страховые цепочки и средним уровнем благосостояния. Индия — густонаселенная страна, и медианный доход граждан в ней достаточно мал. В России он тоже ниже среднего, но все-таки выше, чем в Индии.

Насколько ценность жизни изменилась за время пандемии?

— Избыточное число смертей, прежде всего в развитых странах, приносит изменение восприятия ценности человеческой жизни. Поэтому по итогам пандемии будет пересмотрен этот параметр, это будет связано с ростом финансирования здравоохранения, изменением страховых коэффициентов, политикой государств по отношению к собственным гражданам.

Тот эксперимент, который проводится в Швеции, несмотря на то, что его много критикуют, основан на совокупной оценке стоимости жизней ее граждан и экономических и социальных последствий от карантинных мер. Ущерб от кризиса — это не только стоимость потерянных жизней, он связан со снижением стоимости активов, подрывом социальных устоев общества и многим другим. Пока рано говорить, насколько хорошо или плохо это получилось в той или иной стране.

Отмечу, что в проекте трехлетнего бюджета России на 2021–23 годы, который внесен в Государственную думу, есть два важных изменения — увеличение удельных расходов на охрану окружающей среды и на здравоохранение. Эти траты, возможно, говорят о росте стоимости человеческой жизни в России.

Яркий пример роста ценности жизни — эпоха Ренессанса. Она стала возможна потому, что перед ней по Европе прокатилась пандемия чумы (от нее погибли 25 млн человек — Прим. ред.). Богатство осталось прежним, но людей стало меньше. Поэтому стоимость труда и каждой оставшейся человеческой жизни возросла. Этим эпидемии отличаются от войн, которые разрушают и материальные богатства.