Двадцать лет спустя

«Сильный госсектор», деприватизация, все и всяческие госмонополии – болезнь не только российских левых и «государственников». Каких-то 20 лет назад такие же настроения царили во французском политистеблишменте. На западе Европы, в стране развитой демократии, с традицией уважительного отношения к частному сектору прошла волна самой настоящей принудительной национализации. Закончилось все плачевно: Франция до сих пор расхлебывает последствия реформ тогдашнего президента Миттерана.

За два года правительство Франсуа Миттерана успело перевести в государственный сектор 6% всей национальной экономики. Государство стало собственником семи высокорентабельных транснациональных корпораций и 36 банков, в том числе отделений иностранных кредитно-финансовых структур, работавших на территории страны.

Вообще-то в XX веке у французов было целых две волны национализации. Первая прошла в 1944 году после освобождения от фашистской оккупации. Правительство Сопротивления создало госсектор экономики за счет национализации компаний, хозяева которых слишком рьяно сотрудничали с немцами.

Изъятие собственности прошло при абсолютной поддержке населения и совершенно безболезненно, так как запятнавшие себя связями с фашизмом предприниматели в большинстве своем успели скрыться в странах Латинской Америки. За счет государственных инвестиций и централизованного планирования производства Франция в 1949 году одной из первых в Европе вышла на довоенный уровень развития экономики.

И правительство, и население сначала считали, что большой госсектор – явление временное, вызванное чрезвычайными обстоятельствами. Но потом властям Франции так понравилось контролировать бизнес, что на приватизацию чиновники не могли решиться до середины 60-х. Затем все же был установлен курс на либерализацию. В докладе фининспектора Нора, руководителя специальной государственной комиссии, прозвучавшем в 1968 году, предлагалось снизить долевое участие государства в ведущих промышленных предприятиях и сделать основную ставку на смешанные компании. Также Нор предложил прекратить субсидирование госкомпаний.

Первым результатом реформ стало возникновение мощных транснациональных корпораций на базе бывших рентабельных государственных предприятий. Впрочем, они могли бы развиваться еще быстрее, если бы либерализация французской экономики не была половинчатой. Например, тресты и компании, в которых сохранялась доля государственной собственности, обязаны были продавать друг другу продукцию по льготным тарифам, в результате чего электрические и горнодобывающие компании были вынуждены «дарить» металлургам и транспортникам десятки миллиардов франков. Электротрест EDF ежегодно терял 20 млрд франков только на сделках с металлургическими трестами.

Взять банки, почту и телеграф

Эти самые льготные тарифы в конечном итоге били по карману населения. Тот же EDF, чтобы покрыть потери от сделок с металлургами, был вынужден постоянно повышать тариф для частных потребителей, снижать зарплату своим сотрудникам и сокращать штат.

К середине 70-х годов количество недовольных таким положением достигло критической массы. Тут инициативу перехватила левая оппозиция, которая предложила свой рецепт всеобщего благоденствия. Логика на первый взгляд была парадоксальной: если не работает система полугосударственного бизнеса, надо отнять у частных хозяев остальные компании.

Действуя через дружественные профсоюзы, коммунисты и социалисты напоминали народу, каких успехов достигла страна в послевоенный период, когда не было частных монополий, а всей экономикой управлял мудрый президент Шарль де Голль. Французская коммунистическая партия под руководством Фабра и Французская социалистическая партия во главе с Миттераном в преддверии выборов 1981 года объединились в Левый блок и совместно разработали единую экономическую программу. Она предусматривала национализацию отдельных наиболее рентабельных частных концернов: Rhone Poulenc, Thomson Brandt, а также устранение частных акционеров из смешанных компаний металлургической и нефтяной промышленности.

Причем французские социалисты в вопросах национализации были настроены более решительно, чем коммунисты. Накануне выборов социалист Франсуа Миттеран даже объявил о разрыве отношений с коммунистами из-за того, что те «предали левую идею» и предложили более постепенную национализацию. Правда, из-за ненависти к действующему президенту Валери Жискар д`Эстену коммунисты все равно отдали на выборах голоса кинувшему их «леваку» Миттерану.

Через пару месяцев после победы на выборах Миттеран приступил к выполнению своего главного обещания избирателям – национализации. В июне 1981 года министр промышленности Поль Жиском и Жан-Жорж Пьет, его коллега, занимавший этот пост в правительстве Сопротивления, получили задание разработать план национализации. При правительстве была создана должность секретаря по расширению госсектора. Появилась и специальная комиссия для решения «технических» вопросов: выплачивать ли компенсацию собственникам отнятых предприятий и если да, то как и сколько.

Жиском и Пьет проявили служебное рвение и уже в сентябре того же года проект национализации был представлен на рассмотрение в Госсовет. Естественно, он получился «сыроватым», а проще говоря, в большой части своих положений противоречил законодательству.

Правая оппозиция запротестовала. Особенно много споров вызвали предусмотренные в законопроекте форма и размер компенсаций. Правительство Миттерана собиралось обменивать акции предприятий на долгосрочные государственные обязательства, причем стоимость акций определялась каким-то замысловатым способом без учета реального курса на Парижской бирже.

Миттеран победил правых при помощи примитивного шантажа. Как только стало ясно, что лидеры оппозиции не собираются пропускать проект национализации, в прессу была слита информация о том, через кого из политиков французские монополии влияют на власть. Были вскрыты и публично обсуждались связи Жака Ширака с самолетостроительной компанией Dassault, Жискара д`Эстена с промышленной группой Suez, Роберта Фрея с кланом Ротшильдов. Практически все скомпрометированные персоны являлись ярыми противниками национализации, а «засветившиеся» компании входили в перечень национализируемых предприятий.

Правым депутатам, над карьерой которых нависла серьезная угроза, ничего не осталось, кроме как пойти на компромисс с правительством. В ноябре 1981 года проект был принят Госсоветом. Жиском и Пьет сознательно засадили в проект национализации уйму таких юридических «блох», которые отвлекли бы внимание от того, что национализация антиконституционна в целом.

Финансово-промышленная оппозиция

Сразу же после избрания Миттерана французские предприниматели по-своему начали готовиться к национализации. За вторую половину 1981 года из страны было вывезено около 50 млрд франков.

Иностранные банки начали продумывать варианты ликвидации своих отделений во Франции. Потом они ждали до тех пор, пока власти не определятся с размерами компенсации. В итоге банкиры решили, что будет выгоднее получить от Франции хоть что-то напоследок.

В конце октября разразился скандал, закончившийся отставкой генерального директора компании Поля Муссы. Узнав, что его холдинг в любом случае подлежит национализации, он зарегистрировал в Швейцарии новую компанию и «купил» ее акции от лица Paribas за 60% капитала этой крупной компании. О сделке стало известно комиссии по национализации, и Поля Муссу заставили отменить сделку под угрозой ареста.

Еще в конце лета 1981 года французские предприниматели и их зарубежные партнеры организовали структуру под названием «Патронат». Фактически эта организация оказывала акционерам подлежащих национализации предприятий услуги по выводу акций за пределы влияния французского правительства. Когда в феврале 1982 года закон о национализации вступил в силу, значительная часть акций уже была скрыта.

Более осторожные предприниматели, напуганные примером Поля Муссы, пытались договориться с властями по-хорошему. Например, Марсель Дассо, глава авиастроительного концерна, передал республике 26% акций предприятия и даже отказался от компенсации. За это ему фактически было позволено продать своим же зарубежным филиалам остальные 49%. Таким образом, Франция получила контрольный пакет Dassault, а сам бывший хозяин удовольствовался ролью наемного директора компании.

Не всегда процесс национализации проходил гладко. Совет акционеров холдинга Matra блокировал обмен акций на гособлигации, заявив, что их ценные бумаги чиновники неправильно оценили. Так как претензии акционеров касались не самого факта национализации, а лишь оценки акций, обвинить их в неподчинении требованиям закона было невозможно. Процесс переоценки акций Matra затянулся почти на год. Эксперты холдинга придирались к каждому решению уполномоченных государственных оценщиков, и оценку раз за разом приходилось проводить по новой.

Правые платят

То, что государство рассчитывалось с бывшими акционерами своими ценными бумагами, в итоге неплохо обогатило «раскулаченных» французских предпринимателей. Гособлигации начали обращаться на бирже, и все владельцы под руководством патроната начали играть на повышение их стоимости.

В 1982 году государством было выпущено обязательств примерно на 33 млрд франков. К 1985 году к власти пришла правая коалиция ОПР – СФР, лидеры которой заявляли: «Мы вернем частному сектору все, что еще можно будет вернуть». Рыночная стоимость облигаций к тому времени превышала 150 млрд. После прихода правых они подорожали еще больше: ожидалось, что власть теперь начнет обменивать собственность на эти ценные бумаги.

В 1986 году во Франции действительно был принят закон о денационализации. Однако собирать камни оказалось значительно сложнее, чем разбрасывать. Акции, принадлежащие государству, на бирже не котировались, и их цена была заморожена на уровне 1982 года. Чтобы выполнить свои предвыборные обещания, правым пришлось обменивать акции на государственные ценные бумаги по курсу 1:6.

Часть долговых обязательств 1982 года не погашена до сих пор. Так за реализацию идеи о сильном госсекторе Франция заплатила многократным увеличением внутреннего долга. Какое уж тут сильное государство...