ESG — неотвратимость или лицемерие?

Всего год назад внимание всего мира было приковано к климатическому саммиту COP26 в Глазго, а проблема изменения климата считалась одной из главных угроз человечеству. Аббревиатура ESG претендовала на слово года, а собственная стратегия устойчивого развития верифицировала степень зрелости бизнеса. Сегодня оказалось, что у глав государств есть темы поважнее, следование принципам устойчивого развития не равно билету на международные рынки, а «Гринпис» одобряет Германии перезапуск экологически вредных угольных станций, лишь бы не покупать газ у России. Что теперь ESG для отрезанных от мира российских компаний? И не пора ли нам отказаться от этого лицемерия?

Сегодня с ESG-повесткой в России творится что-то странное. С одной стороны, глава государственной «Роснефти» обвиняет «зеленую» политику в мировом энергокризисе. С другой — чиновники клянутся в верности обязательствам по климату, компании отчитываются об их выполнении, а отечественные рейтинговые агентства присваивают им ESG-рейтинги. Ощущение легкой шизофрении усиливается на фоне экономической войны с Западом, поставившей под угрозу само существование ключевых бизнесов, не говоря уже об их «зеленых» обязательствах.

В современном виде принципы экологического, социального и корпоративного управления впервые сформулировал в 2004 году бывший генеральный секретарь ООН Кофи Аннан. Он предложил управленцам крупных мировых компаний под эгидой МВФ включить эти принципы в свои стратегии в первую очередь для борьбы с изменением климата. Борьба с ним считается одной из целей устойчивого развития ООН.

ESG для сырьевых экономик

Пять лет назад ESG из общей декларации устойчивого развития начала превращаться в инструмент финансового давления на компании «с низкой экологической ответственностью». К 2019 году фонды, заявлявшие о приверженности принципам ESG при принятии решений об инвестировании в те или иные компании, управляли более чем третью всех мировых активов — в совокупности на $111 трлн. А в 2020 году появился пресловутый «углеродный налог» — Евросоюз, Канада и ряд штатов США ввели плату за выбросы углерода. ЕС анонсировал, что с 2026 года распространит углеродный налог на производителей стали, цемента, алюминия, удобрений, электроэнергии в других странах, включая Россию, а потом — и на поставки в Европу энергоносителей.

Неудивительно, что у экспортеров углеводородов и сырья из развивающихся стран эта политика вызвала серьезное беспокойство. Ведь развитые страны последние 20 лет формировали у себя экологически чистую экономику, выводя грязные производства в третий мир. Поэтому реакция на ESG-повестку как инструмент недобросовестной конкуренции со стороны «Глобального Запада» и попытку получить дополнительную прибыль за счет косвенного налогообложения бедных сервисных государств вполне объяснима. В России это выражалось в многочисленных заявлениях высших должностных лиц, вплоть до президента, как о сомнительной эффективности возобновляемой энергетики в целом, так и об экологичности электромобилей на Западе за счет загрязнения окружающей среды при производстве батарей в странах третьего мира в частности.

Первой жертвой ESG стали угольщики. К 2021 году, когда Евросоюз объявил о начале своего выхода из угольной энергетики, международные финансовые организации и инвестфонды стали повсеместно отказывать производителям энергетического угля, как наиболее «грязным», в размещении еврооблигаций по приемлемым ставкам. Стало очевидно, что вслед за угольщиками настанет черед производителей нефти и другого сырья — и для России углеродный налог создаст серьезную экономическую угрозу.

Тогда еще никто не знал, что всего через год проблема углеродного налога решится сама собой — и самым неожиданным образом.

«Российским нефтегазовым, металлургическим компаниям сейчас жаловаться на углеродное регулирование Евросоюза — все равно что плакать по волосам отрубленной головы, — комментирует эту активность „Компании“ на условиях анонимности специалист в сфере ESG. — МЭР в 2021 году оценивал, что механизм углеродного налога ЕС затронет российские поставки в ЕС железа и стали, алюминия, труб, электроэнергии и цемента в объеме $7,6 млрд в год с 2026 года. Сегодняшние санкции остановили экспорт, например, железа, стали, алюминия, электричества на 100%. Тут не до ESG».

Но в 2021 году глубокая включенность российской экономики в мировую не оставляет России выбора. В июне того года на ПМЭФ чиновники и бизнесмены активно обсуждают снижение выбросов при производстве топлива и развитие новых источников энергии, а треть крупнейших банков страны внедряет ESG-оценку компаний для их кредитования.

А спустя год, в августе 2022‑го, те же российские банкиры уже критикуют намерение Центробанка сфокусироваться на учете ESG-факторов в корпоративном управлении. «ESG не то направление, на которое сейчас имеет смысл тратить время», — говорит председатель правления Национального платежного совета Алма Обаева. И это при том, что глобальный рынок ESG-оценок уже составляет $2,2 млрд, а к 2025 году, по оценкам UBS, достигнет $5,1 млрд.

Взаимоисключающие сигналы

Заявление главы «Роснефти» Игоря Сечина, который обвинил «зеленую» политику Запада и отказ от российских углеводородов в раскручивании «искусственного», как он считает, энергокризиса, вполне объяснимо. Сожаления Сечина о сворачивании инвестпрограммы Shell легко проецировать на инвестпрограммы отечественных компаний. Которые тоже наверняка придется сокращать — и не по причине верности ESG-принципам, а из-за падения экспорта и недоступности дешевых внешних кредитов.

Но в параллельном ESG-мире идет своя жизнь. Российские чиновники продолжают клясться в верности «зеленой» повестке.

Россия выполнит обязательства по климату, несмотря на санкции, заявляет спецпредставитель президента РФ по вопросам климата Руслан Эдельгериев. РФ намерена отстаивать взаимное признание углеродных единиц, говорит замглавы Минэка Илья Торосов, а его ведомство сообщает о выделении 9,1 млрд рублей на систему мониторинга климатически активных веществ до 2030 года. Премьер Михаил Мишустин предлагает странам ШОС обмен технологиями борьбы с потеплением. Премьер-министры стран Евразийского экономического союза одобряют дорожную карту по сотрудничеству в рамках климатической повестки.

Как и год назад отчитываются в выполнении ESG- обязательств и отечественные компании, а российские рейтинговые агентства все так же бойко присваивают им ESG-рейтинги.

«Евроцемент» направит на ESG-программу 10 млрд рублей. «Апатит» рапортует о снижении эмиссии парниковых газов на 16%. РУСАЛ сообщает об обновлении своей ESG-политики.

О выполнении экопрограммы рассказывает Челябинский цинковый завод. «Полюс» с удовлетворением рассказывает о повышении своего ESG-рейтинга агентством FTSE Russel до 3,9 балла из 5. «АКРА» присваивает рейтинг ESG-3 Росатому, а «Эксперт-РА» — «СберСтрахованию».

И все это — на фоне санкционного давления, падения экспорта и общего спада российской экономики. 

Неотвратимость ESG

10 ноября в Москве CGI-Russia («Глобальная климатическая инициатива») в партнерстве со Сбером презентовали доклад «ESG 2022: актуальные риски и новые возможности для устойчивого развития компании». В ходе его подготовки с апреля по октябрь были опрошены топ-менеджеры 31 крупной российской компании в 10 отраслях — металлургия, горнодобыча, банки, страхование, потребрынок, ритейл, леспром, научная среда, консалтинг и госкорпорации.

Большинство опрошенных топ-менеджеров считают ESG-повестку актуальной для своих компаний в будущем и не сомневаются в ее глобальной важности. Но при этом говорят о негативном влиянии внешней среды и замедлении развития собственных ESG-проектов. При этом экологическая повестка (E) явно отступает перед социальной. Упоминаются новые социальные риски, потрясения в цепочках поставок, ухудшение корпоративного управления из-за ухода иностранных директоров, ограничения на инвестиции в нефтегаз.

«Независимо от изменений в политике, экономика остается глобальной, хотим мы этого или нет, — поясняет „Компании“ Евгений Шварц, член советов директоров РУСАЛа и «Норникеля» и руководитель Центра ответственного природопользования Института географии РАН. — Неправильно воспринимать ESG как нечто декоративное, ESG — это в первую очередь учет экономических и социальных интересов всех стейкхолдеров — государства, компаний и самого общества». Евгений Шварц убежден, что к этому рано или поздно присоединятся все субъекты экономической деятельности, а не только топ-20 компаний, заинтересованных в получении международных инвестиций — в России уже сформировалось достаточно компаний, ориентирующихся на средний класс больших городов, который является основой потребительского рынка. Они занимаются экологической сертификацией своей продукции и цепочек поставок, понимая, что от лояльности потребителей и компаний ритейла зависит и их прибыль.

При этом на отечественную систему ESG-сертификации Евгений Шварц смотрит скептически: «Чтобы российские системы экологических сертификаций достигли такого же уровня, как их зарубежные аналоги, должно пройти минимум десять лет, и во многих случаях нет объективной необходимости „изобретать велосипед“, особенно если „поезд“ национальных систем сертификации уже ушел 10–15 лет тому назад».

Отчеты о выполнении ESG-программ со стороны российских компаний в условиях санкций Запада вполне могут быть адресованы восточным партнерам, допускает Евгений Шварц. «Существует иллюзия, что „поворот на Восток“ дает индульгенцию на несоблюдение ESG-требований, но по скорости развития ESG Азия уже обгоняет Европу, — поясняет он. — В Китае и Индии доля заверенной ESG-отчетности достигла 25% и растет с хорошей скоростью. Уже сегодня Гонконгская и ряд других бирж в Азии предъявляют не меньше требований по «зеленому» финансированию и экологической отчетности эмитентов, чем London Stock Exchange. Та же тенденция прослеживается на Ближнем Востоке и в Латинской Америке. Опять же, если российская компания переориентируется на Китай, то она обнаруживает, что продукция китайских компаний, экспортирующих на внешние рынки развитых стран, контролируется по всей цепочке поставщиков вплоть до происхождения сырья. И если, например, древесина не сертифицирована по международным стандартам, то с вами не заключают контракт». 

Китайский ESG-стандарт

«Для меня совершенно очевидно, что концепция ESG, энергопереход, новые „зеленые“ углеродные требования — это инструменты конкуренции, — говорит основатель и CEO Проекта «+1», президент Лиги зеленых брендов Анастасия Попова. — Но это совершенно не значит, что „зеленый“ переход не необходим миру. Это тренд, связанный с перспективами выживания человечества как биологического вида. Поэтому эту повестку, если убрать весь конъюнктурный контекст, взять и отменить, как бы ни хотелось, нельзя».

Развитие углеводородных экономик и экономик «зеленого» перехода по параллельному сценарию Попова считает невозможной, поскольку тема устойчивого развития стала частью инструментов принятия финансовых решений и на развивающихся рынках. «Построить в России экономику с отдельными локальными рейтингами, локальными требованиями только национального регулятора, мне кажется, не получится», — считает она.

С тем, что Китай поддерживает повестку устойчивого развития и ESG лишь декларативно, президент Лиги зеленых брендов также не согласна. «С точки зрения энергетики я могу сказать, что Китай — наверное, та страна, которая сейчас самым масштабным образом находится в гигантском энергопереходе, — напоминает Анастасия Попова. — Да, они используют абсолютно все энергоносители, но разворачивают огромные мощности, связанные с атомной энергетикой, причем в этом Китаю помогают США, Россия и Франция. Кроме того, Китай как участник большинства цепочек поставок заинтересован в том, чтобы соответствовать требованиям закупщиков западных рынков».

Ярослав Кабаков, директор по стратегии «Финам», считает приверженность отечественных компаний ESG-повестке своего рода заделом на будущее. Независимо от геополитической ситуации, привлечь финансирование на внешних рынках без этого уже не получится, а внутри страны денег просто нет.

Ответа на ESG-сигналы российских компаний из внешнего мира пока нет, но года через три они могут быть услышаны, считает Кабаков.

«ESG-отчеты российских компаний в условиях санкций — это сигнал не Западу, а Востоку, который тоже пытается продавать Западу безуглеродные товары, — считает исполнитель‑ ный директор департамента рынка капиталов ИК „Универ Капитал“ Артем Тузов. — А для этого и сырье должно быть безуглеродным». Исполнить климатические обязательства России будет несложно, говорит он: наш углеродный след и так упадет из-за падения производства.

Артем Тузов видит в ESG-повестке один из немногих каналов общения с Западом, которые есть шанс сохранить. И подчеркивает, что дешевые деньги, занятые под ESG, имеют ограничения по целям использования и так или иначе будут направлены только на «зеленые» проекты.

Поток ESG-отчетов российских госорганов и компаний, который в текущих условиях выглядит, мягко говоря, неуместным, на самом деле имеет свою четкую логику. «Глобальное инвестирование в рамках ESG достигло $1 трлн. Компании с циклом инвестпроектов 5– лет не могут об этом не думать, и правительство при выработке своих планов не может на это не ориентироваться, — уверен руководитель направления „Финансы и экономика“ Института современного развития Никита Масленников. — России все равно нужны инвестиции, хотя бы от дружественных стран. Да, мы идем на Восток, но там ориентируются на глобальные стандарты. У китайцев подход к ESG более жесткий: хотите работать с Китаем и привлекать китайские инвестиции — отвечайте стандартам».

Так в чем же все-таки главная причина нашей преданности ESG в сегодняшних реалиях? Что это — беззаветная верность «зеленому» курсу, инерция или сигналы, направленные во внешний мир? А если во внешний, то куда — на Запад или уже на Восток? Неужели наши ESG-старания будет теперь оценивать Китай, который одной рукой соблюдает ритуалы ESG, а другой — подбрасывает в топку Поднебесной все больше экологически грязного угля?

Но как бы то ни было, ESG для нас — важный задел на будущее. Даже если это будущее из сегодняшней точки выглядит не слишком ясным.