Top.Mail.Ru
архив

Еще раз про любовь

Ко дню всех влюбленных, с размахом, прочувствованно празднуемого ныне на Руси, московский Киноцентр подготовил свой подарок. Эту скромную «валентинку», «письмецо в конверте – погоди, не рви». Пусть на фестиваль фильмов Сержа Генсбура соберется лишь несколько сотен бледных и романтичных юношей самых разных возрастов с милыми барышнями под руку, этот культпоход будет зажигательнее, чем даже массовое шествие сторонников Гарри Поттера V. Ну что, скажите, такого могут подпалить читатели г-жи Роулинг кроме никогда не летавшей домашней метлы? У людей же, слушающих песни Генсбура и впервые получивших теперь возможность увидеть в Москве его фильмы, гораздо более серьезные основания спалить как чужую жизнь, так и собственную.

Их герой жег французскими глаголами «вьен» и «тьен» сердца самых красивых девушек Франции, потом жег отношения, как, отступая, жгут мосты, легендарно дымил «житаном», запаливал в прямом эфире 500-франковую купюру (потом его трюк повторит Марк Захаров – но уже с партбилетом), его могила на кладбище Монпарнас утыкана не только цветами, но и скрюченными, как и его одесский нос, сигаретными бычками. Это все общеизвестные факты. Известно и то, как дымный угар роднит наше Отечество с французской «Патри», где курящий, пьющий, волокущийся за волоокими девками поэт и музыкант пользуется таким же уважением в народе. В обоих странах ровное, как на конфорке, горение – «гори, гори ясно, чтобы не погасло» – уважением не пользуется. Традиция истового романтизма обязывает сгорать дотла и без всяких там шуточек.

Тут, отчаянно хромая, торопится на встречу давно ожидаемое сравнение Высоцкого с Генсбуром, но, думаю, оно ошибется адресом. Певец развратностей любви, маленьких девочек с большими и счастливыми глазами, Генсбур пережил Высоцкого и, догорая, старость встретил в шутовском колпаке. В прямом телеэфире, тыкая прокопченным пальцем в юную и свежую Уитни Хьюстон, он говорил, что хочет ее трахнуть. Он позировал нагишом, гонялся как собака за мирными туристами по пляс де ля Конкорд, устраивал попойки в полицейском участке. Это были, наверное, не самые смешные шутки Генсбура, но и не такие страшные, как у Высоцкого. Генсбур слишком любил жизнь и слишком ценил ее иронию, ее счастье, даже ее глупости, чтобы до конца, до «полной гибели всерьез» сыграть романтика. Романтизм слишком высокого мнения о себе и чересчур плохо думает «про жизнь».

Генсбура можно даже назвать конформистом – он слишком любил славу, цеплялся за нее из последних сил. Он презирал плотские и плоские утехи «Эммануэли», но когда эта сериальная девушка завоевала весь мир, согласился написать для нее музыку. Если не удавалось попасть в телевизор с новой песней, он оказывался там со сплетней или с очередным броским чудачеством. Старея, слабея и теряя популярность, он набирался сил, цепляясь за подол чужой растущей славы – так он помог запеть Изабель Аджани и Ванессе Паради. Он с лупой изучал все газеты и журналы, выискивая хоть самую мелкую строчку о себе. Что же такое слава, как не благодарность слушателей в ответ на жажду творца стяжать их любовь и внимание? Зачем спешить, превращать ее в посмертную? Что может быть более зажигательного, чем хорошая песня, которых Генсбур написал десятки? И которые живут гораздо дольше, чем пожар любой степени сложности. Пожар погасят – jetaime останется.

Еще по теме