След релокантов: чего добились в бизнесе эмигранты первой волны

Сегодня, на фоне разговоров о релокации, адаптации, поиска глобальных ниш, психологических проблем, успехов и неудач бизнес-проектов россиян за рубежом, забывается, что все это когда-то уже было. Причем было в объемах гораздо больших, масштабных и затрагивающих все слои общества — от великих князей и буржуазии до обычных крестьян, которые очутились за границей в гораздо худших условиях, чем нынешние наши соотечественники, страдающие по тыквенному латте, дистанционным IT-сервисам и привычным услугам, доступным днем и ночью. 

Главными активами релокантов столетней давности, как правило, были мозги и руки. Не более. Ведь с собой нельзя было купить и вывезти иностранную валюту, перевести самому себе трансфер через международный банк или крипту, а оставшуюся недвижимость и прочие активы нельзя было «скинуть» соотечественникам. Не говоря уже о популярной ныне схеме дистанционного заработка на работодателя в России и аренды апартаментов где-нибудь среди пальм в Таиланде. Представить, что такая схема работала бы в новообразовавшейся Советской республике 20‑х годов, нереально и даже звучит комично. В общем, условия были жестче, накал противостояния кардинальней, а подстраховочный вариант в виде фразы «Ну не получится, вернусь на прежнюю работу в Москву» отсутствовал как данность. Все это усугублялось языковым барьером и проживанием за рубежом по паспорту несуществующего уже государства под названием «Российская империя».

Сто лет назад революция и Гражданская война выдавили из России полтора миллиона русских и носителей русской культуры. Многие из них остались за рубежом не по своей воле. Советское правительство формально и неформально препятствовало их возвращению — от лишения гражданства до затягивания выдачи разрешений на въезд. Особенностью русской эмиграции был ее широкий социальный состав, включающий практически всех, а не только привилегированные страты. Эмигранты первой волны как могли боролись за место под солнцем. Кто-то терял все, а кто-то приумножал свои капиталы, знания и авторитет.

В экстремальных условиях послевоенного кризиса наибольших успехов добились изобретатели, ученые и деятели искусств. Преуспели и некоторые военные специалисты. Были и значительные результаты в бизнесе. Однако эти случаи — скорее исключение. И хотя в разоренной войной Европе около 800 тысяч (из миллиона) выходцев из России сумели найти себе работу, бóльшая часть была занята в сферах низкой квалификации, часто это был ручной труд.

По приблизительным оценкам, из общего числа учтенных мигрантов: промышленных рабочих и ремесленников было 23%, сельскохозяйственных работников — 41%, интеллигентов, занимающихся физическим трудом, — 31%, а работающих по «интеллигентным специальностям» — всего 5%. Если люди из низших профессиональных страт, оказавшись за границей, мало что потеряли (кроме более легких возможностей роста), то интеллигенция и аристократия гораздо сильнее чувствовала понижение своего статуса.

Причиной тому послужила политика, проводимая рядом стран в отношении эмигрантов, ущемляющая приезжих в правах найма на работу («Закон об охране национального рынка труда» в Чехословакии, принятый в 1928 г., или система въездных квот, практикуемая в США). Это в наибольшей степени отразилось на положении русских беженцев. Другой проблемой стало незнание языка. Значительной части русских понадобилось его учить. В эмигрантских кругах было много молодежи, вчерашних студентов, нуждающихся в продолжении образования или его завершении. На Родине они успели застать лишь окопы Первой мировой.

Вопреки расхожим представлениям, из страны убежала не только элита: в эмиграцию попало очень много обычных людей, были и совсем неграмотные, в основном жители отчужденных территорий или ушедшие с белыми армиями крестьяне и поденщики. Наряду с обучением иностранным языкам, эмигрантам нужны были русские школы и ремесленные училища.

Данные по Чехословакии, где хорошо работали русские эмигрантские организации, проливают свет на картину в целом. Около 60% слушателей языковых курсов в 1923 году имели полученное в России среднее или незаконченное высшее образование, 30% — высшее (врачи, адвокаты, инженеры) и 10% — только начальное. Из тысячи человек, окончивших в Чехословакии вузы в 1927 году, на более-менее постоянную работу устроились 200, около 400 уехали в другие страны, остались нетрудоустроенными 40 юристов и 104 инженера. Похожий расклад был и в других странах, со своими особенностями.

Находили работу в основном те, кто получал малярные, электротехнические специальности, окончил курсы кройки и шитья, молочного дела, модно-галантерейные курсы. Творческой интеллигенции и предпринимателям приходилось сложнее всего. Однако предпринимательское чутье и способности за границей понадобились всем, даже военным.

По сути, всю деятельность русской эмиграции можно рассматривать как бизнес в некотором роде. Чтобы выжить, необходимо было продать свои навыки в условиях конкуренции с местными. 

Не меняя призвания…

Часть эмигрантов первой волны поменяли страну, но не изменили профессию. Известный социолог Питирим Сорокин смог возглавить Американскую социологическую ассоциацию. Но произошло это далеко не сразу, а через десятилетия кропотливого труда. Сорокин покинул Россию в 1922 году и только через восемь лет, в 1930‑м, получил американское гражданство, до этого редактировал журнал «Крестьянская Россия» в Праге, а потом разъезжал по американским университетам с лекциями о «русской революции».

Врач Павел Яковлев добился многого, был консультантом по неврологии у четырех президентов США. А гистолог Александр Максимов в Чикагском университете заложил основы операций на костном мозге и сделал много других открытий в области медицины.

Были и те, кто не влился в чужую науку или искусство, продолжая использовать свой прежний образ, как Федор Иванович Шаляпин. Он и за границей продолжал оставаться великим певцом, но исполнял в основном русские песни, не сильно изменив свой репертуар. Актер и режиссер Михаил Чехов, хотя и создал выдающуюся систему актерского мастерства для Голливуда, все равно не чувствовал себя счастливым за границей. Он так и не смог привыкнуть к американской деловой культуре, на что жаловался своим близким.

Физики, а не лирики

Инженеры и изобретатели устраивались в новых условиях лучше других. Их эмиграция пришлась на время бума в технических науках, как сегодня в программировании и IT. Но в большинстве случаев повезло тем, кто уехал в Америку. В Европе было много своих умельцев, и ее техническая культура не была такой открытой.

Имена Игоря Сикорского и Владимира Зворыкина известны всему миру. Оба русских гения продолжили свое дело жизни за рубежом.

Сикорский, прежде чем оказаться окончательно за границей, уже был прославленным конструктором первого в мире четырехмоторного самолета «Русский витязь» (1913 год) и тяжелого четырехмоторного бомбардировщика и пассажирского самолета «Илья Муромец» (1914 год). Но до его самого известного изобретения — вертолета — было еще далеко. Идею машины вертикального взлета, без полосы для разгона, Сикорский озвучивал еще в России, но у конструктора не хватало средств, а правительство воюющей страны не поддерживало бесперспективные, как тогда казалось, эксперименты. Никто не верил в возможность создать такую подъемную силу без аэропланного принципа.

В эмиграции он не оставил свою идею и даже получил от французского правительства заказ на работу. Но Первая мировая война закончилась, и французы решили, что таланты Сикорского им больше не нужны. Тогда конструктор, как и многие другие упорные радетели своего дела, отправился в США — в страну возможностей. Он решил, что Америке нужна авиация из-за ее больших пространств. И не ошибся.

Однако дело не шло гладко, американцы не спешили просто так тратить деньги на малопонятные проекты, и русскому конструктору пришлось зарабатывать преподаванием математики, но вынашиваемые идеи не давали покоя. В 1923 году Сикорский основал авиационную фирму Sikorsky Aero Engineering Corporation.

Надо отметить, что компания чуть не обанкротилась. На помощь пришел соотечественник, выдающийся русский композитор Сергей Рахманинов. Он выдал чек на развитие проекта в размере $5000 (около $75 тысяч в пересчете на 2023 год), а в обмен стал вице-президентом компании. Сикорский впоследствии вернул эти деньги с процентами.

В итоге свое долгожданное детище — первый в мире серийный вертолет — конструктор увидел только в 1942 году. Понадобилось больше 30 лет, чтобы мечта воплотилась в действительность. Но изобретатель был вознагражден с лихвой. Его машину оценили во всем мире. На вертолетах Сикорского были впервые совершены перелеты через Атлантический океан. И конечно, показательно, что компания Sikorsky с 1957 года поставляет президентские вертолеты. Сейчас эту роль выполняют модели Sikorsky VH-3 и VH-60. Деньги от бизнеса конструктор тратил на новые разработки и на поддержку русских организаций за рубежом.

Создатель компании умер в 1972 году, но его активы были выкуплены в 2015‑м корпорацией Lockheed Martin за $9 млрд.

У Сикорского был отличный задел, он был ярким представителем русской технической школы. Таким же был и Владимир Зворыкин, который, хотя и не успел прославить себя на Родине, в эмиграции оказался тоже с достаточно хорошей подготовкой. В августе 1917 года Зворыкин отбыл в США в составе миссии приемщиков военного снаряжения и оборудования, которое закупалось для России на Западе. Оставаться за границей он не планировал, в отличие от некоторых других коллег, поэтому не взял с собой жену. Она переберется к нему позже, когда Зворыкин понял, что возвращаться не хочет.

Однако ему, как и Сикорскому, первое время пришлось несладко. Инженерные способности русского эмигранта были оценены, но заниматься тем, чем хотелось, он не мог. Компания «Вестингауз электрик», куда Зворыкин устроился, не поощряла его увлечений передачей изображения на расстоянии. Руководство вынесло свой вердикт: основное время в лаборатории он должен тратить на «более полезные разработки». И даже когда компания спустя четыре года изменила свое решение, инженер все же предпочел расстаться с ней, чтобы создать свой бизнес. Но дело не пошло, не хватило, как обычно, финансовых средств. И Зворыкин был вынужден вернуться на работу по найму — в RCA, американскую радиокорпорацию. В ней он и доработал изобретение своего петербургского учителя Бориса Львовича Розинга — передающую трубку (иконоскоп) с накоплением электрических зарядов — технологию будущего телевидения.

Но до этого ему даже пришлось получить диплом американского вуза. В 1926 году, в возрасте 37 лет, он окончил Питтсбургский университет и стал доктором наук. А параллельно подал несколько патентных заявок на изобретение в области телевидения, которые совершенно не спешили рассматривать. Одну из них, от 29 декабря 1923 года, изучали целых 15 лет. Патент выдали только 20 декабря 1938‑го, и то лишь после жалобы Зворыкина на волокиту. И хотя Зворыкин впоследствии был директором Центра медицинской электроники (с 1954 по 1962 год), бизнесменом в чистом виде он так и не стал, больше реализовавшись как ученый. Зворыкину принадлежат более ста патентов и более восьмидесяти фундаментальных публикаций. Подробности жизни Сикорского и Зворыкина важны для понимания, что даже самые упорные прошли долгий и тяжелый путь, но все же добились чего хотели.

А из самых известных русских инженеров за рубежом, наверное, только Александру Матвеевичу Понятову удалось создать настоящий бизнес — всемирно известную компанию, для которой он экспериментировал с электромеханическими изделиями в буквальном смысле в своем гараже.

Поработав в разных компаниях сначала в Китае, а потом во Франции, Понятов перебирается в США. Он быстро понял, что Европе не до русских инженеров. В Америке он включился в работу научно-исследовательского отдела General Electric. Но вскоре «релокант» решает еще более радикальным образом задействовать свой талант. И в 1944 году он учредил собственную фирму — Ampex. Название представляет акроним, образованный от первых букв имени создателя и слова «экспериментальный» — Alexander М. Poniatoff Experimental. Впоследствии окончание «ex» стали трактовать как сокращение от слова «превосходный» (англ. — excellence), обозначавшее высокое качество выпускаемой продукции.

Ampex занялась разработками на переднем крае инженерной науки своего времени, поставляя электрооборудование для военных радаров. А после войны компания начала производить устройства магнитной звукозаписи, имевшие передовое значение в радиоиндустрии. Магнитофоны Понятова сыграли огромную роль в становлении студийной музыки. С помощью Ampex 200A были записаны первые хиты эпохи рок-н-ролла, такие как Unforgettable Ната Кинга Коула 1952 года и Rockaround the Clock 1954 года Билла Хейли.

Это был фантастический успех русского инженера. Можно было остановиться, но его эксперименты продолжались. И в 1951 году 59‑летний Понятов со своими техническими советниками, в числе которых были американцы, немцы и выходцы из некоторых других стран, решили разработать видеозаписывающее устройство. 14 апреля 1956 года фирма Ampex продемонстрировала первый коммерческий видеомагнитофон (videotape recorder) VR-1000. Это изобретение перевернуло всю индустрию развлечений. Американское телевидение начало массово создавать и транслировать записи различных передач. Фирма Ampex была у всех на слуху.

Такой гигант, как RCA, производивший телевизионные камеры, поставил своей целью переплюнуть достижения русского инженера, разрабатывая свой первый коммерческий видеозаписывающий аппарат — TRT-1A. Но компания выпустила его на год позже, в 1957‑м. И назвала Television Tape Recorder, так как слово videotape («видеолента») было зарегистрировано Ampex как торговый знак. Из-за своей цены — первые модели видеомагнитофонов стоили от $10 до $50 тысяч — использовались они только крупнейшими телестудиями.

А на Родине ничего не знали об успехах своего соотечественника. Только спустя три года на американской выставке в Сокольниках Никите Хрущеву показали видеомагнитофон VRX-1000 и рассказали о Понятове. Вице-президент США Ричард Никсон подарил Хрущеву видеозапись с их встречей и разговором. Сегодня ее может увидеть каждый, а тогда в СССР воспроизвести ее было не на чем. Свой собственный видеомагнитофон в России появился только в 1960‑м, а массовое производство было налажено лишь в 1982‑м. До 1970 года американцы запрещали поставки видеомагнитофонов в СССР как «технологию двойного применения», пригодную для использования в военных целях. Советские инженеры копировали свои модели с японских образцов.

А в США компания Понятова оставалась долгое время ведущим производителем видеомагнитофонной техники, со второй половины 60‑х ставшей доступной массовому покупателю. В 1967 году Ampex представила первую портативную переносную модель видеомагнитофона VR-3000. Качественную видеозапись теперь можно было осуществлять где угодно: в самолетах, в вертолетах, на судах и т. д.

Больше десяти лет Понятов занимал должность директора компании Ampex, а после был избран председателем совета директоров. Его успех — это соединение прекрасных школ инженерной мысли России и Германии, в сочетании с открытостью и коммуникабельностью интернационального свойства (Понятов приглашал на работу людей разных национальностей) и личными качествами организатора дела. Умер изобретатель на пике развития своего детища, в 1980‑м. И хотя головная компания Ampex прекратила свое существование в 2014 году, часть дочерних подразделений работают и ныне и даже увеличили численность персонала в 2023 году.

Русский бизнес в крови

Выдающимся примером деловой хватки и приверженности предпринимательскому делу можно считать жизнь ростовского заводчика Николая Парамонова. На Родине он делал все, чтобы социальный строй сменился, переводя доходы от деятельности на борьбу с царским режимом.

Еще в университете Парамонов увлекся революционной идеологией, откуда его за это исключили. Оказавшись под надзором полиции, он стал больше помогать отцу, богатому ростовским купцу Елпидифору Парамонову, и занялся коммерческой деятельностью. Торговал зерном, для чего купил и отстроил многочисленные хлебные склады и мельницы. Также успешно занимался судостроительным и судоремонтным производством, издательской деятельностью, владел собственными пароходами, баржами и пристанями, крупными угольными шахтами.

Парамонов много помогал донской бедноте, на заработанные деньги построил общежития, дешевые столовые и больницы, открыл вечерние школы для взрослых, детские сады и аптеки, вложился также в строительство университета. Семья Парамоновых в годы Первой мировой войны пожертвовала на дело обороны страны около одного миллиона рублей. Деловой мир так увлек Парамонова, что политику большевиков он не принял, с их тотальной зачисткой предпринимательства в период военного коммунизма. Он начал поддерживать белое движение и в итоге вынужден был покинуть Россию. Уплыл вместе с семьей на собственном пароходе в Турцию, а позже осел в Германии. Там Николай Парамонов занялся строительством доходных домов и биржевыми операциями. Свою революционную деятельность в России признал ошибочной. Но участвовать в антибольшевистском походе нацистов не стал, хотя ему предлагали развернуть активность на оккупированных рейхом территориях.

После войны Парамонов перебрался в Баварию, где и дожил остаток своих дней, потеряв почти весь свой бизнес в занятой советскими войсками восточной части Германии. Но и в этом случае он не опустил руки. В 1946 году семья Парамонова начала вновь издавать «книжки для народа», для десятков тысяч соотечественников, оказавшихся в лагерях для перемещенных лиц. В основном русских классиков — Лермонтова, Пушкина, Крылова, Гоголя и др. Русский шрифт был приобретен за банку тушенки у немецких наборщиков. Парамоновы наладили кустарное издательство, приносившее, несмотря на дешевизну книжек, даже небольшую прибыль. После смерти главы семьи коммерческая жилка Парамоновых не прервалась. Его потомки были деловыми людьми и в других странах — во Франции, Испании, США, Греции. Один из сыновей Николая, названный в честь деда Елпидифором, вместе со своими детьми уехал в Америку, где изобрел, в числе прочего, машину для производства алюминиевых банок для напитков, имел и другие патенты.

Словно в противоположность судьбе Парамонова был путь у многих других успешных до революции людей. В эмиграции, вместо того чтобы искать новые возможности для коммерческой деятельности, они ударились в политику и растеряли все свои капиталы. Показательна история Степана Лианозова и его круга.

Лианозов был крупнейшим нефтяным магнатом Российской империи в начале XX века, директором-распорядителем и членом правления свыше 20 нефтепромышленных и прочих компаний. В 1912‑м в Лондоне «Товарищество нефтяного производства Г. М. Лианозова и сыновей» больше всех вложилось в создание «Русской генеральной нефтяной корпорации» (Russian General Oil Corporation, сокращенно «Ойль») с основным капиталом в £2,5 млн. Это было крупнейшее монополистическое объединение в нефтяной промышленности России. После разгрома белого движения Лианозов вместе с другими нефтедобытчиками перебрался в Европу. И в 1920 году с Павлом Рябушинским, банкиром и старообрядцем, он создает в Париже Российский торгово‑промышленный и финансовый союз (Торгпром) для защиты интересов русских собственников‑эмигрантов. В организацию вошли многие известные представители российского бизнеса, оказавшиеся в эмиграции, — Н. Х. Денисов (председатель), А. О. Гукасов, Л. А. Манташев, Г. А. Нобель и др.

Первоначально Торгпром лелеял планы по возвращению в Россию, либо возврату национализированных капиталов. На это уходили все оставшиеся средства его членов. Постепенно они иссякли. Торгпром и аналогичные ему организации, сложившиеся вокруг него (русские предпринимательские союзы были созданы в Англии, Франции, Германии, Чехословакии, Швейцарии, Югославии), больше занимались прожектерством. Их волновал вопрос, какой будет Россия будущего, когда они вернут себе власть. Они мечтали о «правовом, демократическом государстве» с частной собственностью и экономической свободой и обязательной «выплатой компенсаций утратившим свои земли владельцам». Параллельно устраивались пышные завтраки и обеды, производилось много агитационной печатной продукции.

Организация практически не добилась ни одной из поставленных целей. Интриги, в которых она была вынуждена участвовать, не создавали в итоге нужной деловой атмосферы. И все усилия обернулись ничем. Трудно сказать, добились бы чего-то большего ее члены, включая вдохновителя Степана Лианозова, если бы попытались направить свою энергию на создание бизнеса, как это сделали Понятов и Парамонов.

Вероятно, одной из причин неудач деятелей Торгпрома были слишком большие богатства на Родине, потеряв которые они не могли ни о чем больше думать, как об их возвращении, для чего и занялись политикой. А привычка жить на широкую ногу осталась с ними и в эмиграции. Из-за чего все накопленные ранее капиталы были растрачены.

Еще раз о победах и провалах

Основной причиной большинства провалов русских за рубежом был консервативный характер. Ведь многие оказались в эмиграции именно по причине неготовности принять изменения на Родине. Они покидали Россию вынуждено, без энтузиазма. Значительное число русских, особенно из числа интеллигенции и аристократии, не посчитали нужным сменить род занятий, что было ошибкой для пребывания в иных социальных условиях, где состав общества и его приоритеты были совсем другими.

Берлин, где проживало большинство эмигрантов, осевших в Европе, поначалу казался прекрасным местом для жизни русских. Их число достигло 560 тысяч к осени 1920 года. Нигде в мире тогда не было столько русских ресторанчиков, кафе, салонов мод и мехов, книжных магазинов, русских издательств. На них вообще был бум — 87 русских издательств оказались сосредоточены именно здесь, в то время как в Европе всего насчитывалось 130 русских издательских фирм.

Но уже к концу десятилетия русских во всей Германии было менее 100 тысяч. Многие уехали в поисках лучшей доли в период инфляции и кризисов. Наиболее деятельные выбирали Америку. Те же, кто остался, преуспели несильно. Тем более что в стране начала набирать обороты мобилизационная политика нацистов. Восточная Европа тоже не сулила больших перспектив. Особенно трудно русским приходилось в Польше, во вчерашней Российской империи.

Московская и петербургская аристократия предпочитала Англию и Швейцарию. Там она в основном прожигала оставшиеся капиталы. Во Франции русская жизнь была бурной, но в основном она была связана с политикой. Русские военные предпочитали уезжать на службу в колонии, но там их почти ничего не связывало с Родиной. В Париже, напротив, связь с Россией чувствовалась наиболее сильно, но это тоже тормозило адаптацию.

Люди с трудом покидали уютный мир диаспоры, мечтали о возвращении. В целом русская эмиграция стремилась к подчеркиванию своей русскости, неохотно интегрируясь в местную жизнь. Те же, кто не хотел сидеть сложа руки, вынуждены были заниматься физическим трудом. Во Франции как раз не хватало рабочих, и русским предлагались именно такие занятия. Главную массу свободных беженских рук в итоге поглотили промышленность и сельское хозяйство. И преобладающее большинство русских эмигрантов стало наемными рабочими.

В целом русская диаспора тяжело интегрировалась в западноевропейское общество. Социологи выделяют три ключевых параметра: существование стабильного менталитета, тенденцию отторжения со стороны местной культуры и, наконец, сохранение национальной идентичности путем целенаправленной политики (создания русской средней и высшей школы, театров, библиотек, архивов, научных институтов и академических организаций). Особенно эти признаки характерны для Европы. Особняком стоят Китай, США и Латинская Америка. В этих регионах отдельные русские добивались больше. И там действовали несколько иные факторы. Но это тоже были, скорее, исключения из правил. Однако, если россиянам все-таки удавалось преодолеть названные препятствия, их успех был очень ярок, наверное, как и у любого незаурядного человека любой культуры.