Кто сказал, что мы плохо жили?

Месяц август дан нам, грешным россиянам, для понимания глубины той пропасти, которая зияет между нами и благополучными европейцами.

Что такое август в Европе? Сплошная сиеста, каникулярная пора, народонаселение отъезжает к теплым морям, политическая и общественная жизнь замирает (говорят, что в Исландии еще радикальнее: там государственное телевидение не работает целых два месяца, потому что негоже людям в короткое северное лето растрачивать себя на тупое сидение в помещении перед ящиком).

И что такое август у нас? За последние десять лет событий, помеченных августом, у нас произошло столько, что хватило бы на три добрых европейских десятилетия. Начиная с путча в 91-м и заканчивая тем, которое, собственно, и является предметом нашего рассмотрения, - дефолтом в 98-м (а еще были и межбанковский кризис в 95-м, и первая серьезная информационная война вокруг "Связьинвеста" в 97-м, и фактическое начало второй чеченской кампании в 99-м).

Коротко напомним фон происходящего. В апреле 1998 года в России меняется премьер и радикально обновляется состав правительства. Продолжается (хотя и без прежнего успеха) практика крупноблочной приватизации: этим летом правительство рассчитывает продать крупнейшую государственную нефтяную компанию "Роснефть". Фондовый рынок пребывает в полуобморочном состоянии, в которое впал еще предыдущей осенью после кризиса в Юго-Восточной Азии. Призрак грядущей девальвации бродит по стране, доходность ГКО достигает 65%, и все с нетерпением ожидают очередного кредита от МВФ. МВФ ожидания оправдывает и в середине июля сообщает о выделении России $22 млрд в течение ближайших полутора лет, из которых $4,8 млрд поступают практически сразу. Фактически это были деньги, предназначенные для спекуляции: рынок отреагировал на благую весть невиданным взлетом цен, и нерезиденты получили возможность вывести свои капиталы. Этот кредит в отличие от многих других оставил след в истории, так как он якобы был частично расхищен самими творцами финансовой политики (о чем стало известно позднее, а окончательной ясности не внесено до сих пор). Первыми видимыми признаками катастрофы стали задержки платежей в банке "СБС-Агро", которые были отмечены еще в начале августа.

В такой ситуации 17 августа, в понедельник, правительство и Центробанк сделали заявление о переходе "к проведению политики плавающего курса рубля в рамках новых границ валютного коридора" (означает девальвацию), замораживании внутреннего долга (крах рынка ГКО), об ограничении расчетов банков по обязательствам перед нерезидентами (дефолт, то есть невозможность платить по внешним обязательствам).

Почему мы останавливаемся на обстоятельствах происшедшего подробно? Потому что августовский кризис стал, пожалуй, самым ярким случаем вторжения экономики с ее сухими бумажными материями в реальную жизнь населения (в этом ряду достойна упоминания разве что еще гайдаровская либерализация цен). Соответственно этому дефолт первенствует по степени воздействия на массовое сознание и стал визитной карточкой 1998 года, как взрывы жилых домов - карточкой 99-го.

Говорят, что кризис уничтожил средний класс, который якобы впервые после 1917 года начал подниматься на ноги. Отголоски поминок по призраку среднего класса нет-нет да и слышатся кое-где и поныне. Давайте разберемся: а кого, собственно, мы потеряли? Наш предкризисный хилый средний класс роднило с западным не наличие своего определенного места в структуре общества, а скорее завышенные (по сравнению с основной народной массой) стандарты потребления. И каюк такому среднему классу пришел тогда, когда он сообразил, что более не в состоянии с легкостью необыкновенной тратить полегчавшую зарплату на глупости типа обязательного посещения теплой заграницы или регулярной смены телевизора с диагональю меньшей - на большую. Если в результате кризиса ликвидировался такой средний класс, то туда ему и дорога.

Что же до следа в великой российской культуре, то дефолту уже нашлось там место. Цитата из популярного ныне хита группы "Високосный год": "Это мы придумали Windows, это мы объявили дефолт". Ну а из песни, как водится, слова не выкинешь.