Мертвая вода
Возможно, что нынешнее закручивание гаек в российской экономике и кризис рыночных идей не случайно происходят одновременно с ростом цен на мировом рынке энергоносителей. В отечественной истории по крайней мере такие совпадения уже случались. Так, мировой энергетический кризис 1974 года поставил крест на программе дерегулирования плановой экономики, известной под названием реформы Косыгина – Либермана.
Одним из символов хрущевской «оттепели» наряду с романами Солженицына и поэзией Евтушенко являлась статья «План, прибыль и премия», опубликованная в «Правде» от 2 сентября 1962 года профессором Харьковского инженерно-экономического института Евсеем Либерманом. Беспартийный интеллигент с «говорящей» фамилией, побывавший в сталинских концлагерях как «агент иностранных разведок» и «член семьи врага народа», на страницах органа ЦК беспощадно «выпорол» советскую плановую экономику.
Крамола с секретом
Харьковский экономист обстоятельно доказывал, что СССР остро нуждается в реформе механизмов планирования и стимулирования промышленного производства, иначе неминуемы стагнация и отставание от капиталистических стран. Предприятия повсеместно «перевыполняют» планы, выпуская некачественную и невостребованную продукцию, которая тем не менее зачитывается в валовых показателях. Излишняя зарегулированность промышленного комплекса исключает возможность прямых договорных отношений между предприятиями, их руководители безынициативны, а работники мало заинтересованы в результатах своего труда.
Либерман предлагал учитывать в планах не валовые показатели, а стоимость реализованной продукции, предоставить директорам более высокую степень самостоятельности в отношениях с партнерами и в распоряжении оборотными средствами. А часть полученной прибыли рекомендовалось оставлять на счетах предприятий для расширения производства и для создания премиальных фондов, которые подтолкнут рабочих к трудовым подвигам эффективнее, чем громкие лозунги, социалистические соревнования и спущенные из Москвы завышенные планы.
Статья наделала много шума и в соцлагере, и на Западе. В предложенной харьковским профессором системе материальной мотивации предприятий и их работников явственно проглядывали черты буржуазных рыночных моделей. Впервые в плановой экономике, пусть и в завуалированной форме, допускалась конкуренция между отдельными предприятиями, а в стимулировании производительности труда ставка делалась не на трудовой энтузиазм, а на материальный интерес. Подобная крамола не могла попасть на страницы партийной печати без одобрения высшего руководства страны, из чего буржуазные экономисты с восторгом сделали вывод о том, что Политбюро ЦК КПСС готовится взять курс на экономическую либерализацию, или «либерманизацию» – как называли назревающий процесс европейские газеты.
«Королевская фронда»
В действительности из всего центрального партийного аппарата идеи Либермана отчасти разделял лишь Никита Хрущев, остальные члены советского руководства отнеслись к ним настороженно. Наиболее резкую оценку проекту дал главный экономический чиновник СССР, председатель Госплана Алексей Косыгин: он наотрез отказался участвовать в реализации программы, противоречащей принципам социалистического управления хозяйством.
Разработка и административное обеспечение реформы велись путем пресловутых волюнтаристских решений. Ослабив непримиримый Госплан, первый секретарь создал параллельную структуру – Государственный экономический совет во главе с преданным ему лично зампредом правительства Андреем Засядько и поручил ему работать над проектом.
Сделать тихо не получилось: Госэкономсовет вскоре превратился в своего рода оппозиционный экономический клуб. В новую структуру потянулись молодые либералы из Академии наук, государственных и партийных структур, которые не испытывали иллюзий по поводу состояния экономики СССР и видели спасение в «рыночном социализме». Просуществовал Госэкономсовет недолго: в 1963 году Засядько скончался, и Алексей Косыгин прикрыл «конкурирующую фирму».
Однако разработка программы все же была завершена. Группа экономистов Академии наук и Госкомитета по науке и технике разработали проекты постановлений «Об улучшении планирования и стимулирования производственной экономики» и «О государственном производственном предприятии при социализме». В начале осени 1964 года документы были одобрены первым секретарем и представлены на утверждение Совета министров, а менее чем через два месяца состоялся пленум ЦК, который отстранил Никиту Хрущева от власти.
Не только кукуруза
Официально ему были предъявлены обвинения в «нарушении ленинского принципа коллективного руководства», «авантюризме» и «ошибках управления хозяйством», которые привели к срыву планов седьмой пятилетки (ее пришлось превратить решением политбюро в семилетку, чтобы не публиковать провальных результатов). За емкими формулировками скрывалось неодобрение рядом влиятельных группировок в руководящем аппарате дестабилизирующих советскую систему экспериментов по спасению народного хозяйства.
Военные были возмущены секвестром затрат на оборону и новой доктриной ядерной безопасности, которая предполагала сокращение численности обычных вооруженных сил. Причиной тому служил дефицит бюджета, возникший в результате закупки продовольствия за рубежом. Но вина так или иначе возлагалась на Хрущева. Интересы армии и ВПК в заговоре представлял секретарь политбюро Леонид Брежнев.
В КГБ не одобряли расчленения структуры комитета в соответствии с «производственным» принципом на промышленные и сельские отделы, а также возмущались попытками первого секретаря ликвидировать воинские звания в КГБ и установить над ним контроль через отдел административных органов ЦК. Руководитель комитета Владимир Семичастный и его предшественник на этом посту Александр Шелепин, назначенный Хрущевым возглавлять комиссию партийно-государственного контроля, сыграли наиболее активные роли в организации переворота.
Терпение партийных хозяйственников Хрущев испытывал с 1957 года. Тогда он ликвидировал целый ряд союзных министерств, а функции оперативного управления были переданы территориальным советам народного хозяйства, которые формально не подчинялись обкомам. Сотни столичных номенклатурных чинов лишились должностей, другие были вынуждены отправиться в провинцию, чтобы бороться с местными администраторами за места в аппаратах совнархозов.
При кажущейся непоследовательности хрущевских реформ в них прослеживался общий курс на расширение полномочий директоров за счет ограничения руководящих функций партийного и государственного аппарата. Эта политика начала давать положительные результаты: после реформы 1957 года за счет сокращения транспортных потоков и расширения деловых связей между предприятиями одного региона спад в промышленном развитии на время остановился. Реформа Либермана должна была стать следующим шагом в создании квазирыночных механизмов в советской промышленности, однако центральное руководство считало слишком высокой платой за экономические успехи признание собственной деструктивной роли и отказ от регулирующих полномочий в пользу «номенклатуры второго сорта» – местных руководителей и директоров предприятий.
Реформа Косыгина vs Либермана
Алексей Косыгин, принимавший участие в антихрущевском заговоре, после октябрьского пленума возглавил Совет министров. Вопреки ожиданиям ненавистный проект «либерманизации» он не похоронил, а взялся за его переработку, пытаясь примирить его с идеологическими догмами, экономическими традициями и интересами партийных каст.
Причины, по которым бывший контрреформатор в одночасье превратился в «почти либерала», можно понять: сталинская командно-административная система без своего творца работала плохо. Ответственность за это можно было сваливать на просчеты Хрущева лишь до определенного момента, после которого очередные заговорщики отправили бы Косыгина и других членов нового, брежневского политбюро копать грядки на дачах.
Первым этапом реформ Косыгина стала реставрация союзных промышленных министерств, существовавших до 1957 года, и создание новых административных центров – таких, как Госснаб и Госкомцен. В 1965 году после долгих дискуссий ЦК одобрил введение в систему планирования оценки рентабельности предприятий по доходу от реализованной продукции, правда только в качестве одного из показателей наряду с традиционными валовыми. А год спустя в порядке эксперимента была разрешена выплата премий лучшим работникам, но лишь в размере 8% от заработной платы и только на 43 предприятиях страны. Также предприятиям было позволено заключать друг с другом прямые договоры поставок: прежде нередко случались ситуации, когда заводы, которые разделял общий забор, месяцами простаивали в ожидании разрешения от министерства на сотрудничество.
Эффект не заставил себя ждать. Уже в 1967– 1968 годах предприятия, на которых проводился косыгинский эксперимент, например кондитерский комбинат «Красный Октябрь», швейная фабрика «Большевичка», «ушли в отрыв» от остальной индустрии. Только за счет их успехов ежегодный прирост промышленных показателей увеличился на 9%. Но уже следующий реформаторский шаг Косыгина показал, что найденный им компромисс всего лишь очередной вариант скрещивания ужа рыночной экономики с ежом плановой.
Арбитраж и его отсутствие
Директора экспериментальных предприятий постоянно жаловались на партнеров из традиционного планового сектора, опаздывающие с поставками или присылающие брак. Косыгин провел постановление, согласно которому предприятие, сорвавшее план поставки, обязано возместить своему контрагенту не только уплаченную им сумму, но также весь понесенный в результате ущерб и упущенную прибыль. В странах «чистогана» такой ущерб можно было взыскать через суд, и, если мелкий поставщик не мог покрыть убытки промышленного гиганта, он попадал под процедуру банкротства. В СССР такого механизма не существовало, и все претензии по неисполненным договорам предприятия переадресовывали в столичные министерства, которые несли за них формальную ответственность.
В конце 1960-х годов в народном хозяйстве разразился кризис, который историки называют «бунтом 40 министров». В тот период, когда Косыгин возрождал отраслевые промышленные министерства, хозяйственная номенклатура пребывала в эйфории от появления новых вакансий. На ординарное постановление о прямых договорах поставки внимания никто не обратил.
Директора предприятий хватались за любую перспективную сделку, не задумываясь, смогут ли они обеспечить заказ, поскольку финансовую ответственность несло министерство. К концу 1960-х годов бюджеты ряда министерств оказались отягощены суммарными долгами подведомственных предприятий на десятки миллиардов рублей. Руководители новых экономических ведомств выступили против своего недавнего благодетеля с требованием остановить процессы реформ и отправить в отставку премьера.
Министры – противники Косыгина нашли и другие доводы в пользу сворачивания реформ. В частности, рост доходов работников экспериментальных предприятий, где к концу 1960-х годов работали уже более 2 млн человек, не был обеспечен товарами. Заработанные деньги невозможно было потратить: 25% денежной массы в СССР составляли частные накопления, которые в условиях плановой экономики инвестировать было некуда, они только провоцировали инфляцию.
Знаменитые проекты косыгинской эры, такие, как строительство совместно с итальянским концерном Fiat Волжского автозавода, перепрофилирование ряда оборонных предприятий на выпуск холодильников и другой бытовой техники, в основном имели целью вернуть в экономику залежи неотоваренных денег. Обеспечить «Жигулями» и холодильниками удалось только небольшой процент населения в Москве и других крупных городах. Для остальных предназначалась программа «расширения выпуска алкогольной продукции», утвержденная в начале 1970-х годов. Водка должна была размыть накопления граждан, которым не хватило другой потребительской продукции, и вернуть их в оборот.
Русь «днепропетровская»
Последним и самым важным аргументом в пользу свертывания реформ стал мировой энергетический кризис 1973 – 1974 годов, в результате которого цена барреля нефти подскочила с $3 до $15, что обеспечило поступление в экономику СССР порядка $250 млрд.
Существует версия, согласно которой руководство СССР сознательно дестабилизировало обстановку на Ближнем Востоке, поддерживая арабские страны в их борьбе против Израиля и США. Накануне эмбарго, в 1971–1972 годах, перспективным направлением развития советской экономики стала разработка нефтяных и газовых залежей Западной Сибири, которая до войны и последовавшего эмбарго ОПЕК была нерентабельна. Брежневу и Косыгину такое развитие событий якобы предсказал «друг СССР» – американский нефтяной магнат Арманд Хаммер, но, скорее всего, решение стран ОПЕК о прекращении поставок нефти в страны – союзницы Израиля оказалось для политбюро своего рода выигрышем в лотерею. И, как это обычно случается с выигрышами, потрачен он был на бесполезные покупки.
В 1974 году предсовмин Косыгин при поддержке политбюро заморозил эксперименты с автономией предприятий. Партийная номенклатура теперь могла себе позволить тотальный контроль над экономикой. Оборонный заказ вырос с 50% до 80% бюджета, а большая часть оставшихся денег была пущена на закупку за рубежом продовольствия и товаров народного потребления, чтобы создать у населения видимость стабильности.
Леонид Ильич, который поначалу казался всем временной компромиссной фигурой, пустился в аппаратные игры в расчете на поддержку ВПК. Он сослал в профсоюзные структуры Александра Шелепина, а также начал вытеснять из аппарата других участников антихрущевского заговора, заменяя их своими знакомыми из Днепропетровска и Молдавии, где начиналась его номенклатурная карьера. Нашествие днепропетровцев было столь масштабным, что в столице появилась шутка: «была Русь допетровская, потом петровская, а теперь – днепропетровская». К одному только Косыгину было приставлено пять днепропетровских замов.
Прожекторы перестройки
Но корпус директоров предприятий, получивших некоторую экономическую свободу, уже успел осознать свои групповые интересы. В брежневский период «красные директора» освоили подкуп партийного аппарата. Генерал КГБ Гейдар Алиев, назначенный первым секретарем азербайджанского ЦК, в 1970 году выступил на республиканском пленуме с докладом о коррупции. В Азербайджане должность районного прокурора продавалась за 30 000 руб., первого секретаря райкома – за 200 000 руб., а пост в республиканском правительстве можно было купить за 120 000 – 250 000 руб. в зависимости от профиля министерства. Прейскуранты существовали во множестве советских республик, в особенности «национальных», а покупали должности, как правило, члены семей директоров предприятий. Назначение в республиканские органы власти функционеров КГБ эту практику не прекратило: генералы сами начинали брать взятки и тем самым открывали квазисобственникам путь к власти. А в экономике возник теневой сектор, который по некоторым оценкам, контролировал в 1970-е годы до 40% советского ВВП.
Подписывайтесь на нас:
Еще по теме
