Мир победителей

Итак, спустя четыре года, прошедших у читателя в мытарствах, волнениях и стремительных размышлениях о жизни, вышел новый роман Виктора Пелевина. Называется «Числа». Он заключен в книжку «Диалектика переходного периода из ниоткуда в никуда», изданную в ЭКСМО первым тиражом из впечатляющих 150 100 экземпляров. А не Донцова вроде. И даже не героико-романтическая повесть в мятой обложке «Слеза виртуалки». Начиная с этой недели сборник будет лежать во всех книжных магазинах (на самых приглядных местах) и во всех супермаркетах – в подозрительной близи от красочного альбома «Как нам обустроить фэн-шуй в России» и журналов по глянцевому домоводству.

Нового Пелевина прочтут и те, кто считает его писателем средним или даже посредственным. Статус долгожданной книги от самого модного российского писателя 1990-х сыграет с читателем в подкидной трик-трак: как ни кинь, а не прочитать Пелевина – это поза, достойная того, чтобы окружающие щелкнули вас картами по носу.

Я тут, конечно, выступаю в роли такого подставного казачка, подходящего с невинным видом к играющим в наперсток: «а можно, я вот попробую угадать, где шарик, ах, везуха, ах, какой приятный сюрприз, выиграл тыщу евро – будет маме на пирожки». Но дело в том, что мне самому действительно интересно, что написал Пелевин. И вот почему.

Как удивился в телеинтервью парфеновскому «Намедни» модный французский писатель Бегбедер: «Как, и в России люди уже успели устать от буржуазности окружающего мира?!» Ну, не то чтобы уже устали, Фредерик. У нас в России, знаете ли, накоплен большой опыт долготерпения, но есть такое странное ощущение, как будто в твою хорошо обжитую коммунальную квартиру вселился дальний родственник из провинции. На время, погостить. Человек с немалыми средствами и любознательностью. И вот он исчезает по утрам, потому что у него активно развивающийся бизнес, и приходит ночами, заполоняя коридор запахом дорогих сигар и коньяка, потому что у него всегда веселые вечера. Коммунальщики – люди, как известно, добрые, все стерпят, кроме нарушения привычного уклада жизни. А потому и начинают потихоньку звереть. А родственнику-то в Москве нравится, уезжать обратно, в свой родной Советский район города Отдаленска он не спешит. Он только сегодня впервые попробовал сигару из limited edition, а завтра его ждет первое в жизни шардоне. И надо теперь что-то с этим соседством решать принципиально. Вроде и деньги в стране водятся давным-давно, за десяток лет пора как-то успокоиться, но потребление до сих пор у нас носит несколько истеричный характер. Или, как писал мне Пелевин (мое хвастовство вы, как воспитанные люди, могли бы и не заметить): «Обновленные русские в этом смысле отличаются от постоянно улыбающихся американцев только тем, что в целях самогипноза делают «О-оой» значительно громче, потому что вокруг холодно и пошло, но верить их стонам еще сложнее».

Эта истеричность, это оргазмическое и фальшивое «о-оой» проявляется, конечно, не только в погоне за сумкой из последней коллекции или обладанием самой свежей девушкой из модельного агентства. Все общество устроено как треугольник – если в 25 ты стал начальником отдела, а в 29 – замом генерального, то потом дорога одна – в генеральные. Малейшее отступление вбок или вниз карается презрением. Эта гонка трагична тем, что горловина треугольника все сужается и сужается, и добраться до вершины все живущие не могут по определению, а судят-то, как победителей, всех. «Самое страшное в жизни – потерять темп», – в этой пелевинской фразе из новой книги есть что-то очень знакомое, лагерное: «двигай, тварь, ногами, а то собак спустим».