«Мы сейчас работаем в режиме галопа»

— Наш рынок зеркален: если на других рынках что-то происходит, юридический не может этого не замечать. Разумеется, когда на Западе начали вводить санкции, у всех юридических бюро «выстрелила» практика санкционного права. Российский бизнес начал думать о том, как перестраивать свои процессы, возникло много вопросов по валютному законодательству, востребованными стали практики по сопровождению состоятельных клиентов. Поэтому юристы, которые могут объяснить, что происходит, и придумать, как с этим жить, оказались на гребне.

Многие российские компании в происходящем увидели возможность для дополнительного роста. Все больше компаний хотят разобраться со структурированием бизнеса и созданием корпоративных образований. При взаимодействии с таможенными органами заметен всплеск спроса, связанный с изменением логистических направлений.

Не могу сказать, что после 24 февраля юридический рынок бросил все прежние дела и побежал в одну сторону. Те суды, которые начались до печальных событий на Украине, продолжаются: и по арбитражным, и по налоговым, и по многим другим делам. Но по санкционным вопросам мы сейчас работаем в режиме галопа.

— Проблема в том, что санкции — это многосоставная история. Во-первых, многие страны вводят их, не давая возможности сразу ознакомиться с официальным документом. А у клиентов желание что-то менять появляется, как только информация о санкциях просачивается в прессу. Так что между обращением клиента и реальными, основанными на документе действиями возникает временной лаг.

Во-вторых, санкции нарастают снежным комом. Поэтому решение, которое было актуально несколько дней назад, довольно скоро требует пересмотра.

В-третьих, в России ввели уголовную ответственность за исполнение санкционного законодательства против РФ. В итоге бизнес, который работал на несколько рынков, оказался меж двух огней: с одной стороны, партнеры требуют от него исполнения ограничений, а с другой — за такие действия лицам на территории РФ грозит статья. Пока никто толком не понимает, как будет складываться практика по этой статье, так как она совсем новая, однако риски мы должны оценивать уже сейчас.

— На мой взгляд, сравнивать эти две ситуации некорректно. 2014 год был для бизнеса болезненным из-за обвала курса рубля, но в плане повседневной работы изменения почувствовал лишь ограниченный круг компаний — о колоссальном влиянии санкций на бизнес речи не шло. То, что происходит сейчас, требует от российских компаний существенной пересборки процессов. СМИ сообщают, что бизнес значительно сокращает персонал, и это лишний раз подтверждает, что мы проживаем беспрецедентную историю, не сравнимую даже с пандемией коронавируса.

Да, в пандемию правила игры тоже стремительно менялись: в субботу вечером мэр мог ввести новое регулирование, которое мы должны были соблюдать уже с понедельника. Однако тогда все — и люди, и бизнес — ждали изменений из одной точки. Теперь же мы ждем их от разных стейкхолдеров, которые выступают в противодействие друг другу.

— Многие компании с 2014 года стали выделять практику санкционного права в отдельное направление. Специалисты, работающие в этой сфере, должны разбираться и в валютном, и в налоговом, и в корпоративном, и в ряде других законодательств. Однако нужно понимать, что санкции — это ситуативная история. Не исключено, что в ближайшем будущем юристы, специализирующиеся только на санкционном праве, не будут так востребованы, потому что бизнес адаптируется к ограничениям и ему не нужно будет каждый раз переизобретать колесо.

— Роль Нострадамуса вообще очень неблагодарная, поэтому я надеюсь, что такого не случится. Даже в США и Европе говорят, что запас санкций рано или поздно будет исчерпан. Так что, скорее, у таких юристов сейчас роль кризис-менеджеров, и их задача — не допустить, чтобы кризис у компаний растягивался на несколько лет.

— Те заявки, которые мы уже увидели (например, на регистрацию российского «Макдональдса» или аналога IKEA — «Идея»), действительно были поданы. Но по ним не оплачена даже пошлина за проведение экспертизы, так что, скорее всего, это была попытка создать информационный шум. Я надеюсь, что мы будем охранять права лиц вне зависимости от того, ведут они свою деятельность на территории РФ или нет. Ведь охрана прав интеллектуальной собственности — это во многом то, на чем стоит современное общество, и те задачи, о которых говорит правительство, к примеру развитие IT-отрасли, невозможно в отрыве от сохранения интеллектуальных прав.

Что касается числа споров, конечно, оно может вырасти. Здесь важно, чтобы такие споры базировались на понятной законодательной и правоприменительной почве, которая будет справедлива для всех участников споров. Тогда мы не скатимся в пиратство от имени государства, при котором все права будут пускаться под откос.

— Нет, потому что это сходство до степени смешения. Плюс подобные вещи вводят потребителей в заблуждение: если у нас появятся магазины «Идея», покупатель может подумать, что они аффилированы с «Икеей», и будет ожидать от них сходного продукта. А это такое же общественное зло, как и сам факт регистрации подобного товарного знака.

— Важно понимать, что о национализации речь пока не идет. В официальных актах говорится о введении временного внешнего управления. Это совсем другая история, которая может быть разумна, когда дело касается заводов и других предприятий, которые нельзя просто остановить, в противном случае они теряют ценность. Если уход зарубежного бизнеса с рынка растянется, вряд ли компании продолжат платить деньги сотрудникам. С этой точки зрения, введение внешнего управления — хороший выход для обеих сторон. За зарубежным бизнесом это оставляет возможность вернуться, когда ситуация разрешится, и вернуть свое имущество в более или менее прежнем виде.

Если дело все же дойдет до национализации, больших судебных перспектив для бизнеса я здесь не вижу. В российские суды зарубежные компании, вероятно, не пойдут по тем же причинам, по которым покинули рынок. Возможно обращение в международные суды, но о позитивных исходах подобных дел мне неизвестно. Тем более что исполнительные документы, выданные в международных судах, все равно нужно будет реализовывать в России.

— Если ситуация на рынке останется нестабильной, конечно, запрос на контроль цен со стороны общества будет. И я всячески приветствую то, что антимонопольная служба активна в таких случаях. Мы с вами неоднократно наблюдали необоснованные всплески цен. Вспомните: когда был введен масочный режим, маски вдруг стали стоить целое состояние, а после короткого разбирательства антимонопольной службы их начали чуть ли не бесплатно выдавать в торговых центрах и МФЦ.

Надеюсь, аналогичный контроль мы увидим на фармацевтическом и на любых других рынках, которые являются ключевыми для потребителя. Что касается сахара, то я думаю, что в конечном счете производителей и продавцов привлекут к ответственности, а для других компаний это станет сигналом, что нельзя пользоваться ситуацией для необоснованного обогащения.

— В последние 10 лет любой большой спор с бизнесом в России рано или поздно перетекал в уголовную плоскость. Это абсолютно порочная практика, поэтому новую инициативу властей можно только поприветствовать. Бизнес от таких решений выигрывает, юристы — тоже, ведь мы не заинтересованы в росте уголовных дел. Для нас важно, чтобы бизнес чувствовал себя комфортно и мог предугадать последствия своих действий и бездействий.

Для многих зарубежных партнеров уголовные дела против бизнесменов вроде дела Калви были неким красным флагом, поэтому снижение давления на бизнес — блестящая инициатива во многих отношениях. Другое дело, что предыдущие подобные обещания не выливались в значительное изменение Уголовного кодекса.

— По моим ощущениям, нет. Одно из свидетельств тому — недавно введенная статья за соблюдение антироссийских санкций. Например, если компания отказывается работать с попавшим под санкции банком, это может стать основанием для привлечения к уголовной ответственности. И неважно, что отказ мог быть связан с тем, что банк ей просто разонравился.

Для бизнеса такие инициативы довольно опасны, поэтому оснований для оптимизма в этом смысле у меня, к сожалению, нет.