"Нам нужна мощная инфляция"
- Господин Хазельштайнер, вы намерены взять на работу в финансовое подразделение Strabag Герхарда Грибковски, бывшего топ-менеджера банка BayernLB, ныне отбывающего тюремный срок за взяточничество, злоупотребление полномочиями и уклонение от уплаты налогов. Зачем вам это?
Хазельштайнер: А что вас удивляет?
- То, что вы без всякой необходимости идете на сближение с преступником, ранее входившим в наблюдательный совет Strabag. Что-то здесь не то.
Хазельштайнер: Я на святость не претендую. Тот, кого осудили по закону, должен отбыть наказание. На этом вопрос закрыт. В интересах общества вернуть Грибковски в социум в качестве полноценного его члена, насколько закон позволяет это сделать. Я против того, чтобы на всю жизнь приковывать к позорному столбу того, кто однажды совершил ошибку.
- Чем конкретно он будет заниматься в Strabag?
Хазельштайнер: Он профессиональный финансист, и мы собираемся привлечь его к разработке проектов.
- Грибковски имеет право подписи?
Хазельштайнер: Нет.
- Являясь заключенным со свободным содержанием, он должен будет в определенное время возвращаться в тюрьму. Совместимо ли это с его работой в Strabag?
Хазельштайнер: Мы организуем это соответствующим образом. Кроме того, органы правосудия должны сначала решить, будет ли ему вообще предоставлена такая льгота, как свободное содержание. На прошлой неделе я был у Грибковски в тюрьме, мы обсудили условия. Это не менеджерская должность. Грибковски нужно дать шанс преодолеть переломный момент в его жизни.
- Когда он начнет работать в Strabag?
Хазельштайнер: Пока неясно. Я же говорю: это решат органы правосудия.
- Верите ли вы, что господин Грибковски больше не допустит злоупотреблений полномочиями?
Хазельштайнер: Да. Я не верю, что он меня обманет.
- Господин Биртель, а вы тоже даете второй шанс своим сотрудникам, которые сплели "густую сеть обмана и коррупции" на дорожно-строительных подрядах в Саксонии, как заявляла Strabag?
Биртель: Здесь несколько иная ситуация: в данном случае была обманута сама компания Strabag, она также потерпела убытки от дальнейших преступных деяний.
- Господин Хазельштайнер, много ли пространства для маневра останется господину Биртелю в руководстве Strabag? Вы продолжаете быть генеральным директором и, разумеется, основным акционером. Вы просто символически меняетесь офисами?
Хазельштайнер: Конечно, нет! Мне просто надоели заседания правления и ежедневная рутина. В заседаниях правления я буду участвовать лишь в тех случаях, когда мы решим, что того требует повестка дня, если мне поступит приглашение от правления. Но определенные функции я буду выполнять вплоть до истечения срока моего контракта в конце 2015 г.
- Какие функции?
Биртель: Господин Хазельштайнер будет заниматься главным образом стратегией интернационализации.
- Жизненно важная задача. Цели, заявленные вами при выходе на биржу в 2007 г., - сделать Strabag крупнейшим строительным концерном Европы, а Россию - крупнейшим национальным рынком этого концерна - эти цели вы благополучно провалили.
Хазельштайнер: Эти цели были взаимосвязаны. Только тот, кто станет лидером российского рынка, сможет стать таковым и на рынке Европы.
- Доля России вместе с сопредельными государствами в обороте Strabag составляет порядка 4%. Что пошло не так?
Хазельштайнер: Кризис 2009 г. ударил по России, а равно и по странам Центральной и Восточной Европы значительно сильнее, чем нам хотелось думать. Мы слишком долго исходили из того, что потребность в услугах строительных предприятий, например в жилищном строительстве и создании инфраструктуры, предоставит нам гигантский рынок. К тому же в головах российских менеджеров, чиновников и политиков, отвечающих за принятие решений по инвестициям, укоренилась идея своеобразной ренационализации. Их позиция такова: западные ноу-хау нам не нужны. Самым большим разочарованием в этом смысле стали для нас Олимпийские игры в Сочи: из общего объема контрактов, составившего около $30 млрд, нероссийским предприятиям досталось менее миллиарда.
- Сколько же досталось концерну Strabag?
Биртель: Около $600 млн - на строительство аэропорта и Олимпийской деревни.
- Ваш российский соакционер Олег Дерипаска не открыл вам двери?
Хазельштайнер: Без него мы бы и этих контрактов не получили. Но цель никогда не заключалась в том, чтобы Дерипаска обеспечил нам большое количество заказов. Мы с ним пришли к соглашению о создании Russian Construction Holding, который должен был объединить филиал Strabag в России и два строительных предприятия Дерипаски. Мы уже начали проверку одной из его фирм - "Трансстроя". Но русские сами не знали точно, чем владеют и как это организовано. Отчетность и бухгалтерия все еще не были приведены в соответствие стандартам IFRS для концерна, котирующегося на бирже. Поэтому мы прервали проверку "Трансстроя". Это стало еще одним нашим разочарованием в России.
- И что же дальше?
Хазельштайнер: Через два месяца "Трансстрой" представит новый баланс. Мы надеемся, что в нем обнаружим понятную для нас структуру. Если проверка пройдет успешно, то в 2014 г. мы сможем образовать совместное предприятие. Но у нас пока нет представления о конкретных цифрах и положении этих двух предприятий.
- Господин Биртель, вы отвечаете за бизнес Strabag в России. Как вы планируете решать существующие проблемы?
Биртель: Возможности ограничены. Мы возлагаем надежды на инфраструктурные проекты в рамках государственно-частного партнерства. Вообще-то в 2008 г. мы выиграли один контракт объемом в 2 млрд евро, но он пал жертвой экономического кризиса.
Насколько подвержен коррупции бизнес в России?
- Господин Хазельштайнер, вы говорили, что для получения контрактов там вам приходилось мириться с участием посредников и существованием "определенной структуры субподрядов", иначе об этом рынке вам "пришлось бы забыть".
Хазельштайнер: Это одна из наших больных тем в России. Вопрос состоит в том, совместима ли работа на рынке госзаказов с нашими нормами и требованиями. Если мы хотим стать лидерами на российском строительном рынке, нам нужно действовать в госсекторе - например, участвовать в инфраструктурных проектах с привлечением частных инвестиций. Пока не ясно, что мы можем сделать в этой области при соблюдении наших норм и требований. Мы не готовы отступать от этих установок лишь потому, что речь идет о России. В настоящее время у нас нет ни одного госзаказа.
- Каковы альтернативы для Strabag?
Биртель: Это такие страны, как Монголия, Туркменистан и Казахстан. Мы внимательно изучаем эти рынки, в том числе, разумеется, и с позиций соответствия нормам и требованиям.
- Насколько велика ваша заинтересованность в приобретении выставленной на продажу части компании Hochtief, ее отдела услуг?
Хазельштайнер: Мы представили свое коммерческое предложение в конце мая и наблюдаем за развитием процесса с большим интересом и серьезными амбициями. Это приобретение существенно дополнило бы наш сектор услуг. В этой сфере мы с Hochtief друг друга почти не дублируем.
- Есть ли у вас также интерес к концессионному бизнесу компании Bilfinger, который неожиданно выставил на продажу глава ее правления Роланд Кох? Имеются в виду уже существующие проекты Bilfinger с государственным участием.
Биртель: Нет. Наша стратегия в области концессионного бизнеса предусматривает наше участие во всем жизненном цикле проекта, от финансирования и строительства до эксплуатации, и уж, во всяком случае, участие в формировании стоимости продукта в ходе осуществления новых строительных проектов. Это невозможно там, где строительство уже завершено.
- Вы признали ошибки менеджеров при составлении годового баланса за 2012 г. Это каким-либо образом отразилось на их доходах?
Биртель: В принципе, да. Никто из членов правления не получил премий за 2012 г.
- А сколько будете зарабатывать вы, господин Биртель? Господин Хазельштайнер однажды заявил, что считает неразумной зарплату свыше миллиона евро.
Хазельштайнер: Я такого не говорил.
- Вот же, в архиве написано: "Неразумно все, что превышает миллион".
Хазельштайнер: Но к этому я еще добавил, что каждый сам решает, что для него значит неразумно много.
Биртель: Во всяком случае, моя зарплата будет такой же, какой она была у господина Хазельштайнера в бытность его главой правления.
- То есть 633 000 евро в год плюс бонусы. Господин Хазельштайнер, вы считаете опционы на акции для менеджеров формой взятки, и в Strabag они не практикуются. Почему так?
Хазельштайнер (повышает голос и стучит кулаком по столу): Опционы на акции надо внести в Уголовный кодекс! Закон об акциях предусматривает, что правление компании должно служить всем заинтересованным сторонам, то есть не только акционерам, но и сотрудникам компании, и клиентам, и обществу в целом. А опцион на акции - это попытка акционеров подтолкнуть правление к одностороннему образу мыслей, словно значение имеет лишь биржевой курс акций. Заявления типа "Ты получишь от меня деньги, если будешь отдавать приоритет моим интересам", по моему мнению, равнозначны попытке подкупа. Для меня удивительно, что это никто активно не критикует.
- Свой частный капитал вы вложили в инвестиционную компанию Signa, которая сделала неудачную оферту торговой сети Kaufhof и владеет фирмой Karstadt-Immobilien. Вы рассчитываете на слияние Kaufhof и Karstadt?
Хазельштайнер: В Signa я лишь вложил деньги, а данным вопросом вовсе не занимался. Хотя я вполне могу предположить, что это не самая толковая идея, когда в условиях сокращения рынка в одном городе два торговых центра стоят в ста метрах друг от друга.
- Чего в Германии больше нет, так это образцового строительного концерна. Philipp Holzmann и Walter-Bau разорились, Bilfinger уходит в сферу услуг, Hochtief - компания испанская.
Биртель: Не забывайте, что ни одна строительная компания в Германии никогда не имела такого оборота, как Strabag, а именно 5 млрд евро в год. Если кто-то полагает, что Strabag не немецкое строительное предприятие только потому, что его крупнейший акционер находится в Вене, то этот человек не учитывает того факта, что большинство предприятий, котирующихся на Dax, принадлежат иностранцам.
- Возможно ли, что доля Германии в обороте Strabag - 40% - еще увеличится?
Биртель: Возможно, если рынок будет развиваться соответствующим образом. Рынок жилья по-прежнему процветает за счет того, что инвестиции перетекают в сектор "бетонного золота". Что же касается государственного строительства, то без строительных проектов не обойтись, хотя бы из соображений безопасности и поддержки транспортных и грузовых перевозок, вне зависимости от того, есть ли на это деньги в бюджете. То же касается и перехода на новые источники энергии: неважно, какие политические решения будут приняты, строить надо в любом случае. Поэтому я бы пока не стал беспокоиться за зрелый, собственно говоря, немецкий рынок.
- Вы делаете ставку на госконтракты, в то время, как необходимость экономить в Европе неуклонно растет. Что нужно для того, чтобы преодолеть кризис евро?
Хазельштайнер: А каковы, собственно, возможности европейцев разобраться с долговым кризисом? Либо отказ от долгов, то есть банкротство государств, либо война, либо инфляция. Четвертая возможность с неба в руки не упадет.
- А вы что предлагаете?
Хазельштайнер: Никто не хочет решать вопрос первым и вторым способом, то есть нам нужна контролируемая инфляция, и довольно мощная. Я ведь не верю в то, что Европа сможет выжить с уровнем безработицы среди молодежи в 30%, а равно и в то, что те 40% молодежи в Испании, у которых нет работы, еще долго будут молчать.
- И никакой альтернативы?
Хазельштайнер: Альтернативой было бы и дальше вести политику дефляции, потому что надо поберечь денежные мешки и пенсионные фонды, накопившие за последние 70 лет немалые богатства, и тогда Германия и Австрия заявили бы Югу Европы: "Вы там, внизу, можете умирать от голода, обойдетесь без спокойной старости, медицинская помощь вам там тоже не нужна, как и пенсии, и свет, и вода, но зато к северу от Бреннера и Розенхайма жизнь прекрасна и удивительна". Но я не думаю, что такое допустимо.
Ханс Петер Хазельштайнер
(69 лет) относится к самым значимым предпринимателям Австрии. Маленькую строительную фирму своего тестя он превратил в четвертый по величине строительный концерн Европы. Теперь он передает бразды правления Томасу Биртелю.
Томас Биртель
(59 лет) получил высшее экономическое образование
в Бохуме, живет в Мюльгейме. Пришел работать в Strabag AG в 1996 г., через несколько лет стал представителем правления, с 2006 г. входит в правление Wiener Strabag SE.