Never say never
"Ко": Судя по публичным выступлениям крупных бизнесменов и политиков, никто уже не считает 17 августа катастрофой. Эмоции улеглись, и теперь обсуждается не сам кризис, а его последствия, которые многим кажутся весьма положительными. Оптимисты говорят, что экономика благодаря девальвационному толчку наконец-то стала развиваться, а пессимисты - что вот-вот начнется новый кризис, поскольку тот потенциал, который экономика получила в результате девальвации, не использован и вскоре будет исчерпан. Так эффективно ли мы пользуемся последствиями кризиса или неэффективно?
Сергей Алексашенко*: То, что оценки полярно отличаются от звучавших в первые дни мнений, означает: решения, принятые 17 августа, были верными. Трагедия в том, что их реализация шла гораздо медленнее, чем планировалось, а некоторые решения вообще не были реализованы. Вспомните заявление правительства от 17 августа - там декларировалось, что в течение месяца Минфин начнет выпускать короткие бумаги для восстановления финансового рынка и нормального диалога с инвесторами. Минфин этого не сделал. Реструктуризацию ГКО было намечено провести в течение двух-трех недель, после чего запустить рынок вновь. Но все это растянулось на полгода, и рынок до сих пор в коматозном состоянии. Мораторий вводился для того, чтобы с участием государственных структур (Минфина и Центрального банка) провести переговоры по долгам, урегулировать отношения российских банков с внешним миром, чтобы избежать банковского кризиса. Но и этого сделано не было. В результате практически все крупнейшие банки оказались фактически банкротами и были вынуждены вести переговоры с кредиторами в одиночку. Это одна сторона - решения не сработали в полной мере. С другой стороны, через месяц пришли совершенно другие люди, заявившие, что они будут делать все иначе, а их предшественники - преступники. И последние 100 дней 1998 года шла самая настоящая вакханалия под лозунгом "чем больше денег, тем лучше для экономики".
Я абсолютно уверен, что если бы все задуманное осуществляли те люди, которые готовы были это делать, то сейчас все было бы лучше.
"Ко": И тем не менее - был ли позитивный эффект?
С.А.: Если можно назвать позитивным эффектом то, что низкокачественная, но отечественная продукция вытеснила с рынка более качественную, но и более дорогую зарубежную, и за счет этого были восстановлены объемы производства, - то позитивный эффект был. Но почему-то все забывают о той цене, которую страна заплатила за это. А мы заплатили за кризис резким падением жизненного уровня населения - примерно на четверть, - а также тем, что наша банковская система если не исчезла вовсе, то находится в тяжелейшей ситуации и пока непонятно, как банки будут из нее выходить. При этом кризис, будучи чисто финансовым, никак не задел промышленный сектор, поскольку не мог перекинуться на реальную экономику.
"Ко": То есть ни причины, ни результаты событий 17 августа не были связаны с реальным сектором?
С.А.: В середине 1998 года проблема была в падении цен на нефть и на сырье, что привело к снижению нашей экспортной выручки. А кроме сырья мы ничего не могли продать. Те же Англия и Норвегия тоже пострадали от снижения цен на нефть и газ, но у них не было никаких проблем, потому что у этих стран диверсифицированный экспорт. И в этом смысле кризис 17 августа связан с реальным сектором - нашим производителям нечего предложить мировому рынку. Однако изменение платежного баланса все же не главная причина кризиса.
"Ко": Платежный баланс ведь стал меняться в конце 1997 года?
С.А.: Резко он изменился во втором квартале 1998 года. В первом квартале мы вышли на нулевое сальдо по текущему балансу и считали, что это нормально. Честно говоря, это была стратегическая линия, поскольку мы начали довольно интенсивно делать внешние заимствования. В такой ситуации необходимо нулевое сальдо по текущим операциям. По итогам полугодия получилось отрицательное сальдо $5 млрд (30 млрд руб. по тому курсу) - это несколько выше 1% ВВП, что не есть критическая величина. Многие страны вполне спокойно живут с дефицитом торгового баланса 5 - 6%. Поэтому было бы неверно объяснять кризис изменением платежного баланса. Не в этом дело. Все кричат, что из-за кризиса промышленное производство упало на 10%. Но почему-то никто не хочет брать в расчет, что спад, по прошлогодним данным Госкомстата, начался в июне, а пик его пришелся на июль, когда до кризиса оставался еще месяц. Сейчас, кстати, Госкомстат подкорректировал цифры, и выяснилось, что спад начался в мае. То есть промышленный спад был до 17 августа, и не 17 августа явилось его причиной.
В июне этого года объемы производства автомобилей оказались на 25% выше, чем в июне прошлого года. Автомобильная промышленность играет большую роль в экономике. Когда-то говорили, что ВАЗ вместо со всеми смежниками - это 10% ВВП России. Вот вам причина спада. Отечественные автомобили были абсолютно неконкурентоспособны на внутреннем рынке, поэтому их производство упало. Теперь автомобили стали конкурентоспособны, мы восстановили их производство на докризисном уровне, и начался экономический рост.
Сейчас, кстати, платежный баланс становится все хуже, объем экспорта падает, никаких новых товарных ниш для экспорта своей продукции мы не нашли. Да, у нас выросло торговое сальдо, но это произошло за счет двукратного сокращения импорта.
Главной причиной кризиса - я, собственно, об этом книгу написал - было положение с бюджетом. А сейчас выясняется, что бюджет находится в худшем состоянии, чем он был год назад. Мы не платим по внешним долгам, и только за счет этого чисто статистический анализ бюджета показывает, что ситуация чуть лучше, чем была год назад. Но мы не платим половину внешнего долга.
Поэтому, возвращаясь к вашему первому вопросу, я могу сказать, что не вижу каких-то серьезных улучшений в экономике. Конечно, хорошо, что мы восстановили производство автомобилей, заняли людей и зарплату платим. Есть кое-какие подвижки в пищевой и легкой промышленности. Однако общий результат прошлого года негативный.
"Ко": Вы ожидали такого результата?
С.А.: Все эти последствия прогнозировались. Еще в начале августа мы в ЦБ были абсолютно уверены, что дефолт по внешнему долгу неизбежен. Но Минфин жестко заявлял, что у них все просчитано и они все заплатят. А через неделю Минфин сказал, что у него нет денег. Очевидно, глубина анализа была разной.
Если говорить серьезно, то самым неожиданным событием для меня стало падение рубля. Вот на это мы не закладывались. Логика тех решений была в том, что денежная политика все-таки будет проводиться жестко. И когда меня спрашивали, до какого уровня упадет рубль, я сразу называл пиковую отметку в 15 - 20 рублей за доллар, после чего по логике должна была произойти стабилизация курса. Почему я выступал против коридора? Потому что было очевидно: мы не в состоянии его удержать. Опыт всех стран показывал, что первое падение бывает обычно резким, после чего курс стабилизируется. Я предполагал, что он успокоится на уровне 9 - 10 руб./долл. Вот отсюда и появился такой коридор - 9,5: "Сказал Алексашенко 9 - 10, вот и удерживайте".
Я действительно считаю, что нормальный уровень девальвации для рубля в тех условиях 9 - 10 руб./долл.
"Ко": Ну, в общем, так и получилось ...
С.А.: Да, рубль стабилизировался к середине сентября на уровне 13 - 14 руб./долл. Но затем в Банке России начали активно "накачивать" деньги, и рубль стал улетать дальше. Евгений Максимович часто заявлял, что рубль с сентября стабилен. Это неправда. В сентябре доллар стоил 12 - 15 руб., а сейчас он стоит 25 руб. На такой явно избыточный рост мы не рассчитывали.
"Ко": Прошлым летом вы и другие сотрудники ЦБ говорили, что девальвация невозможна, а ситуация управляема; вы написали письмо в правительство о необходимости выработать жесткую позицию и обязать всех чиновников исполнительной власти не делать противоречивых заявлений и не сеять панику. Получается, что произошедшая в итоге девальвация во многом психологический феномен?
С.А.: Я искренне считаю, что интерес к девальвации и давление на рубль были в значительной мере разогреты СМИ. Девальвация - это один из нормальных инструментов экономической политики. Да, он болезненный, у него есть плюсы и минусы, но это инструмент. Им регулярно пользуются в разных странах, и сказать, что в России этого не будет никогда, я не мог. Never say never. Но, будучи чиновником, который выступает по телевизору, я не мог говорить, что проблему девальвации мы обсуждаем постоянно. Стоило Дубинину в апреле сказать, что рубль будет немного быстрее девальвироваться, как поднялся страшный шум, хотя ситуация была спокойной.
И когда в аппарате правительства, в Минфине, Минтопе заявляют, что они выступают за девальвацию, это означает, что там считают необходимым этот инструмент использовать. Почему было принято решение о девальвации? Не потому, что резервы таяли - расход резервов компенсировался новыми заимствованиями Минфина, то есть фактически шло замещение долга по ГКО на внешние заимствования Минфина. И пока эта машина работала, все было относительно нормально. Минфин занимал извне, платил внутри, и происходила реструктуризация долга. Решение о неизбежной девальвации было принято вечером 14 августа, когда выяснилось, что во всей стране в обменных пунктах курс "улетел" до 7 рублей за доллар. То есть в обменных пунктах рубль девальвировался на 10%. Население настроилось против рубля. Начиная с конца мая газеты только и писали: девальвация, девальвация, девальвация... Наконец народ (а у нас очень грамотное население - гораздо более грамотное, чем представляется многим) решил, что если Минфин говорит о девальвации, правительство говорит о девальвации, то сколько бы Дубинин и Алексашенко ни говорили, что этого не будет, все равно девальвация произойдет. Люди уже все для себя решили. Если ружье висит, то оно должно выстрелить. И вечером 14-го числа мы приехали к Кириенко и сказали: "Все, Сергей Владиленович. С банками, с финансовым сектором мы готовы бороться, мы понимаем логику и знаем, как надо действовать, но с населением бороться невозможно. Народ встал против рубля, начал вкладываться в доллары, и сопротивляться этому бесполезно. Мы должны девальвировать рубль". Вот с этого все и началось. Потом неожиданно выяснилось, что у Минфина тоже проблемы и мы не можем больше занимать вне страны.
Поэтому я действительно считаю, что ажиотаж вокруг девальвации рубля был спровоцирован. История не знает сослагательного наклонения, поэтому трудно сказать, что могло произойти, не будь этой агитации. Вполне вероятно, что случилось бы то же самое. Но то, что эта агитационная кампания безусловно возбудила население, - факт.
"Ко": Принято считать, что многие события связаны с действиями чиновников в интересах неких политических или финансовых группировок. Например, девальвацию принято увязывать с давлением тех банков, которые имели большое количество форвардных контрактов. Или с тем, что ЦБ пытался успеть реструктуризировать форвардные обязательства ВТБ и Сбербанка. А при чтении написанной вами книги создается впечатление, что виной всему некомпетентность значительной части высших чиновников, отсутствие сколько-нибудь серьезной согласованности в действиях Минфина, ЦБ и т. д. Так в чем же все-таки причина - в непрофессионализме чиновников или в их корыстолюбии?
С.А.: Частные интересы вообще вещь условная. Говорить о том, что крупные банки могли выиграть от девальвации, довольно глупо. У каждого из них были внешние заимствования и обязательства перед нерезидентами, которые и привели к огромным убыткам. Сбербанк и ВТБ вообще были последними, кто реструктуризировал свои обязательства. Мы не делились с менеджерами этих банков своими оценками ситуации, для них это было точно таким же сюрпризом, как и для всех. Тулин в это время был где-то в отпуске, его оттуда вызывали в Москву. Знаете, почему из всех крупных банков лишь Альфа-банк сейчас чувствует себя относительно хорошо? Потому что он успел продать свои гособязательства в мае-июне. Получается, что если мы кому и "сливали" информацию, то Альфа-банку. Причем начиная с мая. Потому что именно в мае Альфа-банк начал резко сокращать вложения в госбумаги.
"Ко": То есть объективно виноватых нет?
С.А.: Объективная причина кризиса - это состояние федерального госбюджета. Жить в долг, платя по нему 35% своих расходов, нельзя. Проблема не в том, что у нас очень большой долг (процентные платежи составляют 5% ВВП), проблема в том, что это более трети бюджетных расходов. Доходная часть федерального бюджета настолько мала, что такой долг оказался для страны невыносимым. Мне понравилась фраза одного из журналистов о том, что на самом деле 17 августа государство собрало все те налоги, которые не могло собрать нормальным путем. А сейчас государство собирает налоги, печатая деньги и вводя с помощью ЦБ эмиссионный налог.
17 августа власти собрали все налоги за предыдущие пять лет. Проигрыш банков на реструктуризации ГКО составил около 85 млрд. руб. Это та прибыль, которую банки заработали на ГКО начиная с 1994 года. Вы заработали на ГКО, но не платили налогов - вот и вышли "в ноль". Понятно, что это цинично, но что делать. Государство не сумело расплатиться по долгам. То есть начиная с 1995 года мы осознанно жили в долг, не желая собирать налоги, придя в итоге к ситуации, когда треть бюджета надо отдавать только на проценты.
Но не мы единственные оказались в такой ситуации. Есть Аргентина, Бразилия, где те же самые проблемы, примерно такого же масштаба государственный долг, но тем не менее они со своими проблемами справились быстро. В Бразилии переизбрали президента, обеспечив таким образом политическую стабильность. А когда начался кризис, конгресс, который до этого упирался и не хотел принимать законы, которые МВФ требовал, тут же все их "отштамповал". Бразилия не Россия - это абсолютно другая страна с абсолютно другим отношением конгрессменов к проблемам государства. Инвесторы вернулись в Бразилию, хотя все долговые и бюджетные проблемы в Бразилии остались. Причины кризиса не ликвидированы, но кризис они прошли. В России отставка Черномырдина в марте разрушила политическую стабильность. Пришло новое правительство, на три месяца оттянули подписание нового соглашения с МВФ, никто не понимал, что делать с налогами, Дума уперлась... Почти все, что Бразилия делала, мы делать отказывались. А если что-то все же делали, то с точностью до наоборот. Поэтому рано или поздно этот кризис все равно произошел бы - даже в случае отсутствия субъективных факторов.
"Ко": Даже если бы остался Черномырдин?
С.А.: Да. Это случилось бы не в августе 1998-го, а в августе 1999-го или январе, после Бразилии. То есть не мы бы Бразилию спровоцировали, а она нас. В основных направлениях денежной политики на 1998 год, которые мы писали и сдавали еще в декабре 1997 года, есть фраза о том, что "слабость федерального бюджета представляет основную угрозу для макроэкономической стабильности". Было понятно, что в такой экономике жить нельзя. И вообще говоря, мы в Банке России надеялись, что правительство будет что-то делать. Выяснилось, однако, что писать можно сколько угодно, но читать это никто не хочет.
"Ко": Вы работали в правительстве с 1994 года и хорошо знаете систему принятия решений. И все равно верили, что после трех лет бездействия правительство вдруг начнет что-то делать?
С.А.: Я надеялся, что люди понимают происходящее. Но оказалось, что людей, которые бы понимали макроэкономическую ситуацию и адекватно оценивали ее развитие в среднесрочной перспективе (за пределами одного месяца), просто нет. Я не политик, а функционер. Я честно выполнял свои обязанности. Стабильные цены, стабильный курс - законом поставленная перед Центральным банком задача, и я ее выполнял. Ты сидишь на этом месте - делай что положено. Я всем кому можно говорил о надвигающемся кризисе. Юмашеву я сказал об этом в середине мая, предупредив, что не могу предсказать, чем он закончится, потому что ситуация непредсказуемая и неуправляемая. Сказал, что нужны срочные резкие меры, иначе развитие ситуации выйдет из-под контроля. Меня внимательно выслушали. И все. И как я должен жить? Что, будучи чиновником, я должен надеяться на то, что никто ничего делать не будет? И сам ничего не делать из того, что положено? Тогда вообще надо застрелиться.
"Ко": А сейчас вы можете назвать каких-то людей в правительстве, которые разбираются в макроэкономике?
С.А.: Мне кажется, что и сейчас ничего никому не нужно. Все довольны, потому что кризиса нет. И, конечно, кризиса такого масштаба, как год назад, не будет. Нет внешнего долга у коммерческого сектора, значит, банковская система не рухнет снова. Понятно, что курс сейчас достаточно свободный и доллар скорее переоценен, чем недооценен, поэтому девальвации на порядок не будет. Ну, может быть, на 20 - 30%, но ведь это уже не кризис. Поэтому говорить о том, что прошлогодний кризис повторится, могут только самые "черные" пессимисты.
"Ко": Получается, что кризис 17 августа был помимо всего прочего выходом из того тупика, в который завела страну правительственная бюджетная политика. Невозможно было и впредь поддерживать ту систему, которая выстраивалась с 1995 года. Надо было что-то делать с пузырем ГКО. Вот он лопнул. Значит, преимущество нынешней ситуации только в том, что нет этого пузыря?
С.А.: В краткосрочной перспективе - да. Мне не нравится фраза: "пузырь ГКО", потому что ГКО - это технологический инструмент. Это как вилка, которой можно убить человека, но ее никто не называет орудием убийства. Вы говорите - крах политики 1995 года. А что у нас сейчас? Сейчас у нас политика 1992 - 1994 годов: финансирование дефицита бюджета за счет кредитов Центрального банка. Правительство берет у ЦБ кредиты, равные 6,5% ВВП. Вы считаете, что при такой ситуации у нас будет стабильная макроэкономика, что у нас и дальше будут низкие цены? 6,5% ВВП - это эмиссионный налог, то есть государство осознанно штампует деньги в таком объеме, чтобы бюджет мог обслуживать свои обязательства. Мы вернулись к политике 1992 - 1994 годов. Вы считаете, что она лучше?
"Ко": Мы не уверены, что политика образца 1995 года лучше. Обе хуже…
С.А.: Стоп, давайте вспомним, что было в 1994 году. Средний темп роста цен - 25% в месяц. Вот самый главный показатель. Народ реагирует на очень простые вещи - на стабильность цен и стоимость доллара. Нужно четко понимать, что политика 1992 - 1994 годов - отпускаем инфляцию, и пусть все летит, куда улетит. Есть страны, которые так и живут. Но долго так почему-то никто жить не хочет. Можем и мы снова так пожить, поскольку упорно движемся в этом направлении. Но подобная легкость решения проблемы иллюзорна. Последствия такой политики проявляются не сразу. В какой момент рванет, никто не знает. Но рванет неизбежно.
Альтернатива - мы упираемся, зажимаемся. Те же 6,5% ВВП эмиссии говорят о том, что нам надо увеличить налоги, которые собирает федеральный бюджет, с 10 - 11% до 17% ВВП. Ровно столько нам не хватает.
"Ко": Мы не утверждаем, что какая-то модель лучше или хуже. Но если 92-й год все вспоминают с ужасом, то сказать, что кто-то с ужасом вспоминал 94-й, когда инфляция составляла 20% в месяц, - мы не можем...
С.А.: Человеческая память коротка. Когда в прошлом году я сказал, что инфляция три года назад в январе была 18%, мне никто не поверил. Мы забыли об этом, потому что потом были три года медленного роста цен. И не хочется помнить плохое. При высокой инфляции можно жить. Точно так же не привела к катастрофе девальвация. Народ привыкал жить и при инфляции 20% в месяц. А некоторые жили очень хорошо.
Замечательно, что никто ничего плохого про 94-й год сказать не может. Если мы это забыли, значит, придем к этому снова. Аргентина 45 лет жила в таком режиме. Если нравится высокая инфляция - давайте вернем ее! Года два-три поживем, но потом скажем - плохо: что-то пенсионеры страдают, шахтеры касками стучат, учителя бастуют, цены растут.
А по модели стабильных цен живет большинство стран - все развитые и даже развивающиеся. Если считаем, что мы страна развитая или хотя бы развивающаяся, то должны жить по этим правилам. В этот раз не получилось, но будут вторая, третья попытки. В той же Аргентине на протяжении почти полувека раз в пять лет предпринимались попытки стабилизации. В Югославии в 80-е годы раза четыре проводились стабилизационные меры. Каждая была удачной ровно в течение трех месяцев, после чего все начиналось сначала и каждый раз проводили деноминацию.
"Ко": Однако у нас, похоже, нет ни политических, ни интеллектуальных, ни социальных ресурсов для того, чтобы предпринимать вторую попытку стабилизации.
С.А.: Не согласен.
"Ко" Завтра садимся и начинаем?
С.А.: Не знаю. Думаю, не завтра, а во второй половине 2000 года.
"Ко". А какие для этого необходимы политические и экономические предпосылки?
С.А.: Во-первых, должны пройти президентские выборы и должен быть президент, который будет четко придерживаться неинфляционной модели. Самая лучшая предпосылка для роста уровня жизни - низкий темп роста цен. Если правительство и президент будут это понимать, то все остальное - вопрос политической решимости и воли.
"Ко". А до сих пор политической воли не хватало?
С.А.: Не хватало. Иначе почему процветали зачеты в бюджете, почему мы не можем собрать налоги? Италия в конце 70-х годов собирала 27% ВВП в качестве налогов. В начале 90-х она собирает 42 - 44%. У них тоже 30% бюджета уходило на обслуживание долга, инфляция была 15% в месяц.
"Ко": Они смогли выстроить очень жесткую систему сбора налогов.
С.А.: А мы что, не можем? Сбор налогов - это вопрос политической воли и ничего более. Нет никаких секретов. Все известно: сколько собирать, как и с кого. Нельзя, чтобы человеку, который собирает налоги, звонил премьер-министр и говорил: "Вот этого не трогай, а то мы тебя снимем".
"Ко": Дурацкий вопрос, но не можем его не задать. Вы бы делали все так же, как и делали год назад?
С.А.: Да. Только гораздо энергичнее и быстрее. Теперь я понимаю, что времени на реализацию задуманного было очень мало.
"Ко": В ЦБ вернетесь?
С.А.: Кто предложит, когда, на каких условиях? Абстрактно обсуждать этот вопрос бессмысленно.
"Ко": Тем не менее ваша кандидатура постоянно называется среди возможных претендентов на пост главы ЦБ.
С.А.: Со мной этот вопрос никто не обсуждал.
"Мы ожидали худшего"
В годовщину кризиса мы попросили представителей компаний ответить на три вопроса: 1. Как повлиял кризис 17 августа на деятельность и развитие вашей компании? 2. Как вы оцениваете тогдашние ощущения спустя год: вы ожидали лучшего или худшего? 3. Готовы ли вы к повторению кризиса?
Судя по ответам, большинству компаний кризис пошел на пользу.
Генеральный директор ЗАО ТД "Перекресток" Александр Косьяненко: 1. Бодряще. Пришлось мобилизовать все внутренние ресурсы. Это был как холодный душ, который помог нам перестроить деятельность компании сообразно с новыми условиями. 2. Ожидали, конечно, худшего. Планировали, что рубль упадет раз в шесть как минимум и России будет объявлен дефолт. 3. В нашей стране надо быть готовым ко всему. Учитывая прошлогодний опыт, думаю, что справиться с новыми проблемами будет несколько проще.
Директор по корпоративным отношениям ООО Unilever SNG Максим Павлушин: 1. Кризис восприняли как изменение условий, в которых компания должна вести свой бизнес в России. Наша компания довольно успешно развивалась до кризиса, но после 17 августа темпы роста резко снизились. Нам пришлось всерьез изменить маркетинговый подход к нашей продукции, рынку, потребителям. Частично была перестроена и внутренняя структура компании. 2. Кризис серьезно повлиял на работу многих компаний - как российских, так и западных. Нам в этом отношении было несколько проще, так как компания работает в 160 странах мира, среди которых есть и не самые благополучные в экономическом плане, и мы могли использовать опыт, накопленный в других частях света. 3. Мы готовы работать в новых условиях. Если грянет очередной кризис, будем искать адекватные меры по его преодолению.
Генеральный директор "Сберегательного Товарищества Страхования" Виктор Эпштейн: 1. Повлиял самым отрицательным образом. Многим стало не до страхования - людям пришлось решать элементарные житейские проблемы. Россияне только-только поверили в долгосрочные сбережения, как все было порушено в один момент. Нельзя забывать и о том, что часть резервов компаний была заморожена в банках и ГКО. 2. В момент кризиса у нас было больше оптимизма. Все-таки была надежда на то, что ситуация нормализуется довольно быстро. Но это оказалось не так. 3. Да. Все прекрасно понимают, что преуспевающий банк завтра может стать проблемным. Наученные горьким опытом страховщики спасают свои активы наименее рисковыми путями. При этом некоторые даже готовы идти на определенные нарушения нормативов - ведь собственные обязательства и бизнес дороже.
Глава управляющей компании "Тройка-Диалог" Павел Теплухин: 1. Мы, к счастью, подошли к кризису 17 августа, будучи не очень крупной компанией. Коллектив "Тройки" был компактным, поэтому мы не имели необходимости резко сокращать персонал, и сейчас у нас работают почти столько же людей, сколько до кризиса. С точки зрения бизнесов, которые мы ведем, влияние кризиса на компанию разное. По линии брокерских услуг кризис, несомненно, сыграл нам на руку: мы оставались на рынке чуть ли не единственной компанией, на которую не закрыли лимиты иностранные игроки. С точки зрения инвестиционного банкинга изменений не произошло: как вяло текли инвестиции в Россию до кризиса, так и текут сюда вяло и после него. Нижняя точка кризиса в нашей компании пришлась на ноябрь 1998 года. Причем в моральном плане: именно тогда люди почувствовали, что устали. А перелом наступил в декабре, когда наше инвестиционно-банковское подразделение закрыло сделку Telenor с "Вымпелкомом". Это имело огромный психологический эффект. 2. Наши прогнозы о судьбе компании оправдались полностью. Все наши действия оказались правильными. Правильным было то, что мы начали расширение штатов с начала 1999 года. Правильно и то, что мы не закрывали региональные офисы - в ряде городов мы теперь остались единственной серьезной компанией на рынке. 3. К повторению кризиса мы готовы, так же как и в августе 1998 года. С психологической точки зрения все обстоит гораздо лучше. За последний год наши люди закалились.
Содиректор PR-агентства "Михайлов и Партнеры" Юлиана Слащева:
1. Работы стало существенно больше. Конечно, не сразу: в августе - сентябре прошлого года было вполне объяснимое затишье.
Специфика нашего бизнеса такова, что мы часто "делим бюджеты" с рекламными агентствами. Так вот в начале этого года произошло определенное смещение акцентов в сторону PR и у агентства появилось много новых клиентов.
Конечно, после 17 августа 1998 года нам пришлось сократить часть персонала, но примерно с февраля этого года мы опять начали набирать сотрудников, и сейчас штат агентства даже больше, чем до кризиса.
2. К счастью, прогнозы сентября не сбылись. Они, честно говоря, были довольно мрачные. Основу нашего бизнеса всегда составляли иностранные клиенты, и после 17 августа мы серьезно опасались, что многие из них или уйдут с российского рынка, или по крайней мере максимально свернут свою деятельность.
Этого не произошло, однако направления собственной маркетинговой политики агентство после кризиса все же изменило: мы стали уделять больше внимания привлечению российских клиентов.
3. Сегодня у нас есть уверенность в том, что услуги агентства будут востребованы в любой ситуации. Мы научились видеть в кризисе не только опасности, но и новые возможности.
Генеральный директор издательства "ЭКСМО" Олег Новиков:
1. Более взвешенной, рассудительной стала издательская политика, в лучшую сторону изменилась стратегия развития "ЭКСМО" и как издательства, и как книготоргового предприятия. Вырос объем выпускаемых книг ( прежде всего за счет расширения ассортимента), увеличилась наша доля на книжном рынке.
Ни один сотрудник издательства не лишился рабочего места, более того - штат увеличился, так как мы осваиваем много новых направлений и интересных проектов. Так, например, мы стали активно развивать подростковое направление.
2. Понятие "ощущение" в данном случае не совсем корректно - это было осознание необходимости работать четко, принимать верные решения, быстро делать верные выводы.
3. Мы готовы к любым неожиданностям. В последний "веселый понедельник" ни на минуту не прекращались ни расчеты с авторами, ни цикл издательско-полиграфических работ. Я надеюсь на то, что исполнительная власть сумеет стабилизировать социально-экономическую и политическую ситуацию и нам не придется работать в экстремальных условиях.
Менеджер по рекламе и маркетингу Air France Юлия Топольская:
1. Осенью 1998-го Air France потеряла около половины своей клиентуры. Вместо Аэробусов-320 компания перешла на Боинги-737, вместимость которых на 30% меньше. Но уже в марте загрузка самолетов достигла 100%. Мы связываем эти перемены с наступлением летнего периода, когда в любой компании увеличивается количество рейсов. Люди отправляются в отпуска.
2. Сейчас, тьфу-тьфу, у нас все в порядке. Но я не могу сказать, что будет с нашей компанией, случись новый кризис. Как говорится, не дай Бог.
Валерий Суханов, руководитель отдела маркетинга компании NeuHaus Distributor Group:
1. Конечно, кризис на нас повлиял. Компания была отброшена в своем развитии, планах, устремлениях по крайней мере на два года назад. Потрясение, конечно, было велико. Но основную задачу, которая стояла перед нами после 17 августа, мы выполнили - компания сохранена. Я знаю, что многие не выдержали этого финансового взрыва. А наша компания продолжает развиваться, несмотря на неблагоприятные экономические условия.
2. Откровенно говоря, мы ожидали даже худшего. Но прошедший год не подтвердил наших опасений, и за это ему большое спасибо.
3. Безусловно, готовы, поскольку наши дальнейшие стратегические шаги учитывали возможность повторения подобных ситуаций. Я бы не сказал, что мы готовились к новому кризису, но конечно же имели в виду, что может случиться нечто подобное. Теперь мы смотрим на происходящее философски. Даже если будет очередное потрясение рынка, все равно какой-то бизнес сохранится, и я не думаю, что все вдруг разом рухнет.
Александр Каплинский, директор по маркетингу компании "Арсеналъ":
1. Компания "Арсеналъ" в большей степени стала работать на корпоративном рынке, нежели на ритейле: если раньше доля корпоративных клиентов у нас была приблизительно 10 - 15%, то теперь она выросла до 45 - 50%. Соответственно,. выпуская продукты (прежде всего "Лексикон"), мы ориентируемся теперь на потребности корпоративного рынка. Поэтому наша продуктовая линейка сейчас претерпевает некие изменения с ориентацией на корпоративный и на западный рынки. Впрочем, мы по-прежнему поддерживаем продажи через салоны на том уровне, до которого они упали после 17 августа. Выхода на докризисный уровень в ближайшее время не ожидаем.
2. Осенью прошлого года было ощущение, что ситуация окажется значительно хуже, чем оказалось на самом деле. Но мы сумели достаточно быстро преодолеть этот кризис - по крайней мере внутри компании, - после чего появились новые возможности и надежды.
3. Если кризис произойдет в тех же масштабах, что и в прошлом году, то шансов сохраниться в прежнем виде у компании будет не очень много. Запас прочности у нас сейчас существенно меньше, чем в прошлом году.
Алексей Спеваков, заместитель директора компании Nexus:
1. К сожалению, нет такой компании, на которую не повлиял бы кризис. Мы занимаемся двумя крупными направлениями: продажей ноутбуков тайваньских производителей и дистрибуцией продукции Oki. Объемы продаж продукции Oki остались практически на докризисном уровне. Это связано с тем, что большую часть сбыта составляют недорогие светодиодные принтеры и факсимильные аппараты. По ноутбукам же сбыт снизился в два раза. Но, как ни странно, большинство фирм, ранее занимавшихся продажами ноутбуков, все же остались на рынке: в этом секторе не произошло такого грандиозного передела сфер влияния, как, например, среди сборщиков компьютеров. То есть наша доля на данном рынке осталась практически прежней - просто упал спрос на ноутбуки.
2. Живем мы в России, и ожидать здесь приходится совершенно разных вещей. Но по крайней мере мы не разочаровались после того, что произошло. И закончилось так, как мы того и ожидали.
3. Есть хорошая пословица: "От сумы да от тюрьмы не зарекайся". Мы работаем и планируем продолжать работу, что бы ни происходило.
Вадим Полей, директор Интернет-дизайнерской студии Medialand:
1. Есть два аспекта - внутренний и внешний. Что касается внутреннего… Мы тогда только начинали, и у нас возникли некоторые сложности с закупкой необходимого для работы студии оборудования. Это, понятно, произошло в связи с девальвацией и последующим повышением цен. Но, глядя на сложившуюся тогда ситуацию уже из 1999 года, можно сказать, что кардинально данный кризис нашему развитию не помешал. Говорить же применительно к внешнему аспекту, то есть нашему положению на рынке, затруднительно, поскольку оценить емкость рынка не представляется возможным. Если оценивать его по количеству приходящих к нам клиентов, кризис нас не затронул. Но, скорее всего, это не из-за того, что мы такие крепкие и хорошие, а в связи с естественным развитием Интернета в России.
2. Мы ожидали худшего, но не переставали надеяться на лучшее. И когда ситуация стабилизировалась, она оказалась для нас благоприятной.
3. Повторение кризиса не должно повлиять на позиции нашей компании. Основным нашим капиталом являются информационные ресурсы, а они девальвации не подвержены.
* признан в России иноагентом.