Новая метла

08.04.200200:00

Масштабы разорения одних слоев и обогащения других в американском обществе времен Великой депрессии сопоставимы с экспроприацией, которую несколько раньше начал в России Ленин.

Джон Гэлбрейт

 

Великая депрессия началась с биржевого краха 24 октября 1929 года. Вслед за этим в начале 30-х годов на процветающую беспечную Америку разом обрушились все возможные несчастья: социальный коллапс, промышленный спад и даже неурожаи, пожары и песчаные бури… Безработные полуголодные американцы обвиняли во всех своих бедах большой бизнес и благословляли нового президента Рузвельта, который обещал им защиту от «сильных мира сего».

 

Программу реформ, с помощью которой Франклин Делано Рузвельт победил Великую депрессию, называют «новый курс», хотя больше ей подошло бы название «сильная рука». Основные принципы программы Рузвельта – усиление регулирующей функции государства в экономике через ограничение частных предпринимательских свобод – многие считали (и продолжают считать по сей день) реакционно-диктаторскими. Чтобы остановить падение цен на сельскохозяйственную продукцию и не допустить разорения фермеров и торговцев, президент отдал распоряжение выливать молоко на сельские дороги – а в это самое время дети рабочих умирали в городах от голода. Чтобы спасти национальную валюту от гиперинфляции, Рузвельт, угрожая согражданам огромными штрафами и тюремным заключением, заставил американцев сдать все находившееся в их руках золото в Форт-Нокс.

Реформа банковского и инвестиционного законодательства была не менее радикальной: работу всех банков в стране приостановили, а биржевых игроков обязали регистрировать каждую сделку в новом ведомстве – комиссии по ценным бумагам и биржам. Самые рентабельные отрасли – электроэнергетика и поставка природного газа для промышленности и коммунальных нужд – перешли под контроль государственных холдингов. Подраздел закона о банках, принятого в 1933 году (так называемый закон Гласса-Стигола), запретил всемогущим американским банкам владеть и торговать акциями промышленных корпораций и вообще совмещать кредитную и финансовую деятельность, а также вынудил их тратить огромные суммы на страхование депозитов.

Вообще антикризисные меры Рузвельта на начальном этапе больно ударили по интересам американцев, лишь усугубив их нищету. Что касается преобразований в сфере предпринимательства, то Рузвельт не только получил от конгресса чрезвычайные полномочия на проведение своих реформ, но еще и, как утверждает большинство источников, пользовался таким доверием и поддержкой населения, что мог ввести в стране принудительный труд или национализировать банковскую сферу. Неужели «новый курс» – это единственный случай в истории, когда национальные интересы возобладали над личными и ради спасения нации рабочие готовы были бесплатно работать, а олигархи безвозмездно передавали в казну «кровью и потом» нажитую собственность? Если отбросить патриотическую риторику и веру в безграничный альтруизм американцев, то можно заметить, что за политикой Рузвельта стояли интересы ряда крупнейших банков и корпораций. Президент-реформатор нуждался в их поддержке, а они, в свою очередь, предлагали Рузвельту помощь в обмен на пересмотр принципов взаимоотношений между властью и бизнесом.

 

Пирамида на болоте

С чего начался кризис американского капитализма и кого следует считать виновным в панике на бирже? Однозначного ответа на эти вопросы нет до сих пор. Известно, что первым предзнаменованием надвигающейся катастрофы стало падение «раздутого» земельного рынка Флориды в 1927 году. Мелкий предприниматель Чарльз Понци и несколько его компаньонов в 1924 году стали скупать флоридские болота и пустоши якобы для постройки фешенебельных гольф-клубов. Стоимость акра земли, которая прежде вообще не пользовалась никаким спросом на рынке, подскочила в среднем до $30 тыс., а отдельные участки продавались по $80 тыс. – $100 тыс. за акр.

Три года спустя враги Понци организовали против него разоблачительную кампанию в прессе. Выяснилось, что инвестиционная фирма Понци и десятки ее тайных «дочек» искусственно раздували бум вокруг флоридских болот, чтобы увеличить стоимость своих активов и спекулировать акциями на Нью-Йоркской фондовой бирже. Приступать к постройке гольф-клубов никто и не думал, а дивиденды на акции, в 10 раз превышавшие среднюю учетную ставку, выплачивались из средств, привлекавшихся в форме новых инвестиций и кредитов.

Полицейские приставы потащили Понци в суд, корпорация была ликвидирована, несколько тысяч мелких вкладчиков разорились, а во флоридских болотах продолжали мирно квакать лягушки – типичная история финансового мошенничества, которое уже в те времена называлось «пирамидой». Однако биржевые аналитики забеспокоились: махинации Понци с беспощадной точностью удачной карикатуры напоминали принципы работы большинства серьезных американских компаний 1920-х годов. Да и вся экономика США представляла собой не что иное, как более масштабную и усложненную схему Понци.

 

Крути педали!

К тому времени на фондовом рынке господствовал leverage – принцип рычага, который позволял руководителям крупных инвестиционных трестов управлять стоимостью принадлежавших им акций. Схема сводилась к тому, что банк, входивший в инвестиционную группу, кредитовал на льготных условиях подконтрольные ей же промышленные предприятия. Средства собирались за счет эмиссии ценных бумаг с фиксированным процентом. Акции компании – получателя кредита росли в цене, за счет чего гасились обязательства по облигациям, а также предоставлялись льготы и кредиты компаниям – поставщикам и покупателям, объединенным в том же пуле. Их акции, в свою очередь, тоже дорожали и приносили инвестору, стоявшему на вершине этой пирамиды, дополнительный доход. Leverage в сложных многоуровневых корпорациях давал прибыль, в 20 – 30 раз превышавшую стоимость первоначально заимствованных средств.

Экономист Джон Гэлбрейт называл подобные сделки «финансовым инцестом» и утверждал, что рано или поздно они неминуемо приведут к зависимости экономики от постоянного необеспеченного роста акций и – как следствие – к краху. Действительно, к 1927 – 1928 годам рост биржевых котировок в геометрической прогрессии уже невозможно было остановить: от этого зависела судьба тысяч кредитных, промышленных и посреднических компаний, и даже незначительное замедление темпов роста могло вызвать катастрофу. Из-за крушения пирамиды Понци Великая депрессия едва не случилась двумя годами раньше. Предотвратить крах удалось лишь благодаря новым денежным эмиссиям федеральной резервной системы, славословию ученых-экономистов и газетчиков, прикормленных финансистами, и обращению к нации президента Кулиджа, который заявил, что «будущее американской экономики светится оптимизмом».

В основе «наркозависимости» от роста биржевых курсов лежали маржевые сделки с ценными бумагами. Изначально они должны были привлечь на рынок средства мелких инвесторов, которые не могли полностью оплатить приобретаемые акции. В конце 1920-х годов клиент мог оплатить до 90% сделки за счет кредита, полученного от брокерской конторы – при этом пакет акций оставался у брокера в залоге до тех пор, пока покупатель не возвращал кредит. Брокер, в свою очередь, закладывал клиентский пакет частному банку, кредитовавшемуся за счет казны. Маржевая схема имела смысл лишь в условиях, когда заложенные акции быстро росли в цене и их можно было продать с прибылью. Тогда все участники этой схемы могли своевременно вернуть кредиты и получить свою часть прибыли. Осенью 1929 года, накануне Великой депрессии, было совершено около 1 млн таких сделок, а общий биржевой индекс вырос на 20%.

На вершине пирамиды находилась федеральная резервная система, эмиссии которой и заставляли велосипед, символизировавший американскую экономику, двигаться вперед, сохраняя равновесие. Стоило ФРС незначительно сократить эмиссию доллара, как частные банки потеряли возможность предоставлять дешевые кредиты брокерам, брокеры бросились сбывать маржевые пакеты, а их клиенты – прыгать из окон. В «черный четверг» велосипед остановился и стал крениться набок.

 

Спасители разбегаются

На роль спасителя Америки сначала выдвинулись банкиры «денежного треста» – международного финансового альянса, мощь которого исчислялась сотнями миллиардов долларов. Морганы, Рокфеллеры, Барухи, Варбурги и другие «трестовцы», представлявшие интересы альянса, во время биржевой паники не пострадали. Они вовремя успели вывести деньги из ценных бумаг и обратить их в золото и стабильные валюты. В офис Томаса Ламонта, второго человека в империи Морганов (сам Джон Пирпонт Морган уже сбежал в Европу), направилась делегация банкиров, брокеров и представителей правительства. В 1907 году банкирский дом J.P.Morgan приостановил аналогичную биржевую панику за счет необеспеченной долларовой эмиссии.

Но на сей раз «трест» (хоть он и не отказал прямо и категорично) вовсе не собирался спасать Америку. Ламонт пообещал собрать крупную сумму для скупки акций и укрепления их курса, но обещания обернулись жалкими $20 млн – $30 млн, которые рынку были что слону дробина. Ламонта можно понять: к этому моменту все, кто смог сохранить свои капиталы после «черного четверга», уже попрятали их в Европе, главным образом в Швейцарии.

Еще более выгодным каналом утечки капитала из США являлись различные программы помощи Германии. Именно они во многом объясняют феномен «нацистского экономического чуда», имевшего место в первые годы пребывания Гитлера у власти. Конгрессмен Луи Макфедден в 1934 году открыто обвинял американскую финансовую олигархию в том, что она финансирует экономические программы Адольфа Гитлера: «Управляющие федерального резерва закачали в Германию столько миллиардов долларов, что стесняются назвать общую сумму... У нас в США из-за коллапса финансовой системы обанкротилось более 15 000 компаний, 10 млн человек не могут найти работу и голодают. Долги казны за годы депрессии достигли 80% от национального богатства. А в то же время в Германии реализуются масштабные проекты: строятся современнейшие здания и огромные планетарии, спортивные залы и плавательные бассейны, великолепные государственные автотрассы и передовые фабрики и заводы».

 

Боже, спаси Америку

В результате президентских выборов 1932 года хозяином Белого дома стал Франклин Делано Рузвельт. Первым его шагом на новом посту стало принятие мер, направленных на оздоровление банковской системы страны. Принципы реформирования отрасли были разработаны еще в годы правления Герберта Гувера, но тот был республиканцем, а поскольку американский народ возложил ответственность за кризис именно на «великую старую партию», то Гувер не получил от конгресса антикризисных полномочий.

Рузвельт начал с того, что назвал имя главного виновника депрессии. «Нечистоплотные действия банкиров и финансистов уже осуждены судом общественного мнения. Они противны сердцу и разуму народа... Пришла пора изгнать менял из храма нашей цивилизации, как это сделал Христос», – цитата из инаугурационной речи Рузвельта.

Пути выхода из кризиса были очевидны: необходимо объявить вне закона «финансовый инцест», маржевые и прочие сделки, стимулирующие постоянный рост котировок, после чего дать добро федеральному резерву на масштабную эмиссию долларов. Поскольку новые доллары печатались без золотого обеспечения, Рузвельт запретил свободное хождение и вывоз из страны золота, которое американцы считали единственным надежным средством накопления. Теперь частное лицо, владевшее золотом на сумму более $100, обязано было продать его казне по фиксированной ставке – $22,6 за унцию. Нарушителю грозили тюремное заключение сроком до 10 лет или штраф до $10 тыс.

 

Затишье после бури

Закон Гласса-Стигола окончательно передал все бразды правления американской экономикой в руки совета директоров федеральной резервной системы – группы частных банков, которые, как считается, осуществляют финансовую политику правительства США. Рузвельт не мог подобно своим предшественникам – республиканцам открыто сотрудничать с крупными банкирами (раз уж пообещал «изгнать их из храма»), но и без механизмов экономического регулирования, находившихся в их руках, обойтись тоже не мог.

Некоторые американские историки склонны оценивать «новый курс» как сделку века между государством и «денежным трестом», стоявшим за ФРС. Рузвельт и демократы обеспечивали себе место в истории как спасители Америки, а граждане получали определенную гарантию от будущих экономических и социальных катаклизмов – теперь их вклады в частных банках были застрахованы ФРС. Впрочем, быстрая стабилизация в результате «нового курса» не более чем легенда демократической партии: хотя в школьных учебниках пишут, что Великая депрессия продолжалась с 1929 по 1933 год, в действительности нищета и безработица царствовали в США до начала 1940-х.

Банкиры тоже поживились: «трестовцы», без особых затрат обретя контроль над американским золотом, стали размещать средства на монополизированных государственными холдингами рынках, а также нашли способ частично обойти положения закона Гласса-Стигола о разделении инвестиционной и коммерческой деятельности. Уже в 1935 году отдельные банки, в числе которых были компании Морганов, Рокфеллеров и других «трестовцев», получили право держать акции страховых компаний.

Разумеется, не обошлось и без проигравших. Мелкие банки оказались в полной зависимости от крупных банковских структур, так как без их ссуд и страховых схем кредитная деятельность стала практически невозможна. Среди пострадавших от «нового курса» преобладали граждане с авантюрным складом характера. Быстро сколотить состояние в Америке после 1933 года было трудно: любой мало-мальски перспективный бизнес немедленно оказывался под контролем «треста». Удачные биржевые спекуляции остались только в воспоминаниях о романтических двадцатых.