Офшор... Звучит по-домашнему

«Редомициляция» стала словом года в бизнес-среде. О смене юрисдикции во всеуслышание заявляют все больше компаний, а информация об их возвращении в родные пенаты становится достоянием широкой общественности. К весне 2024 года в приморском и калининградском «офшорах» — специальных административных районах на островах Русский и Октябрьский — получили прописку уже около 400 резидентов. 

К примеру, в Приморье в течение прошлого года прибыли такие крупные бизнес-структуры, как «ТКС Холдинг», «Глобал Портс», «Транснефть», ТМК, «Интеррос» и «Хайлэнд Голд». В Калининграде теперь новый адрес у компании «Мать и дитя» Марка Курцера, ранее обитавшей на Кипре. Хрониками переезда с того же острова информируют Ozon Holdings Limited и HeadHunter Group Plc. Из шведской юрисдикции перебирается в Россию «Авито»… И таких примеров много. На практике внезапно ставшее модным путешествие компаний из международных во внутрироссийские офшоры происходит под давлением различных обстоятельств.

На самом деле, история российских офшоров началась совсем в другом тысячелетии и совсем в другом государстве.

Райские острова в горах Кавказа

Первые шаги к созданию отечественных налоговых гаваней были сделаны еще в СССР: в конце 1980 годов был принят закон «Об основах экономических отношений», а в 1991 году, незадолго до распада Союза, в ряде регионов страны начали создаваться свободные экономические зоны (СЭЗ), в которых иностранным инвесторам предлагалось открывать предприятия на льготных условиях.

После распада Союза одной из первых появляется свободная экономическая зона в Республике Ингушетии. Пришедшееся на середину девяностых решение о ее создании считалось прежде всего политическим — власти рассчитывали экономическими методами смягчить конфликтную обстановку и не допустить превращения республики «во вторую Чечню». В постановлении российского кабмина, который возглавлял в те годы Виктор Черномырдин, обозначались первичные временные рамки существования зоны экономического благоприятствования (ЗЭБ) «Ингушетия» — с 1 июля 1994 года до 1 июля 1995 года. В дальнейшем эксперимент был продлен еще на год.

Официальными целями действия ЗЭБ было обеспечение благоприятных условий притока и размещения отечественного и иностранного капитала, выполнение программы экономического и социального развития и становление рыночной инфраструктуры. В республике могло быть создано и зарегистрировано не более 15 000 предприятий, которым предстояло заниматься разрешенными в России видами деятельности. Таковых за несколько лет существования ЗЭБ нашлось порядка трех тысяч. Освобождение предприятий от уплаты обязательных налогов в федеральный бюджет и перспективы получения других льгот, включая таможенные, были оформлены в виде бюджетной ссуды. Размер регистрационных взносов и другие организационные вопросы находились в ведении республиканских властей.

Регистрация коммерческих банков на время эксперимента в республике находилась под запретом. Официальным партнером правительства Ингушетии стала финансовая корпорация БИН, а администрацию ингушской ЗЭБ возглавил ее основатель Михаил Гуцериев (в 2021 году Forbes оценивал его состояние в $4,2 млрд).

Эксперимент продолжался недолго: летом 1997 года дальнейшее существование зоны экономического благоприятствования «Ингушетия» было признано нецелесообразным.

«Налоговый оазис» 90-х годов действовал и в Калмыкии, где для внешних инвесторов была снижена до 5% региональная ставка налога на прибыль, а также действовали другие льготы (для сравнения — во многих регионах максимальная налоговая ставка на тот момент действовала на уровне 25%, а на Кипре равнялась 4,25%). Главным ограничением для офшорных компаний был запрет на использование сырьевых и природных ресурсов Калмыкии. Трудовых ресурсов это не касалось: принятый в январе 1995 года закон «О предоставлении налоговых льгот отдельной категории плательщиков», попутно сопутствовал развитию «института номинальных директоров». Чтобы воспользоваться налоговыми льготами, компании должны были зарегистрировать юрлицо на территории Калмыкии и предоставить место в дирекции постоянному жителю республики. Дополнительно для бизнеса было установлено отчисление ежегодного взноса в фонд программы президента республики — он, напоминает руководитель корпоративной и налоговой практики юридической компании «Интерцессия» Ирина Егорова, составлял $2000.

Мышеловка для чужих

Прогрессивный опыт Ингушетии и Калмыкии переняли Алтайский край, Мордовия, Эвенкия, Чукотка и Магадан, также внедрившие собственные режимы льготного налогообложения. На деле задуманные для развития экономики российских регионов налоговые режимы активно использовались для ухода от налогов, отмывания криминальных доходов и вывода капиталов за рубеж по сложным офшорным схемам, констатирует управляющий партнер компании «Русяев и партнеры», юрист Илья Русяев. К примеру, в Ингушетии потери федерального бюджета с 1994 по 1997 год оценивались в размере 1 млрд 388 млн деноминированных рублей.

«Офшоры — это „мышеловки“ для чужих и „укрытия“ для своих», — образно характеризует суть «налоговых островов» экономист Валентин Катасонов. К 2005 году, по разным данным, в подобных «укрытиях» были зарегистрированы от 100 до 500 тыс. российских компаний, а офшорные схемы активно использовали даже крупнейшие корпорации и госкомпании. Бывало, что нефтяники открывали в офшорах профит-центры: через зарегистрированного в офшоре трейдера нефть покупалась по 6 условных единиц, практически по себестоимости, а потом шла на экспорт по 20. Прибыль оседала в офшоре, налогов таким образом выплачивалось меньше. Для федерального бюджета распространение этой практики означало обвал налоговых поступлений и рост дефицита государственной казны.

Приятным исключением на общем фоне считалась Чукотка эпохи Романа Абрамовича. «Наверное, единственный положительный момент во всей этой истории создания массовых офшорных зон в 1990-х годах — его можно рассматривать как антипример. Все мы знаем про Мордовию и Калмыкию, где регистрировались дочерние и внучатые компании, принадлежащие „ЮКОСу“, с номинальными директорами. Офшорные зоны в современной России развиваются на антитезе к практике середины 90-х», — говорит Ирина Егорова. Среди крупных компаний, связанных с офшорами, она вспоминает также принадлежавшую фонду Hermitage Capital «Дальнюю степь» и «Сибнефть».

Черные дыры бюджета

После принятия в 2005 году закона о создании специальных экономических зон с льготными режимами и дела «ЮКОСа» деятельность большинства внутренних офшоров в России была прекращена, а в одной из ключевых отраслей российской экономики защелкали «ножницы Кудрина» — под этим неофициальным термином подразумевался налог на добычу полезных ископаемых плюс экспортная пошлина.

Отдельная история была связана с льготами для «ящиков»: закрытые административно-территориальные образования зачастую признавали главными «черными дырами» для бюджета. В целях поддержки бывших секретных городов, в том числе и некоторых наукоградов, действовал особый режим, позволявший им пополнять городские бюджеты через «налоговую форточку» для бизнеса. Эту «форточку» также прикрыли в 2004 году.

В нулевых появилось огромное количество компаний, предлагавших услуги по структурированию бизнеса с использованием иностранных юрисдикций. «Это был период, когда всех офшоризация устраивала и всем была удобна. А российские власти смотрели на эту ситуацию сквозь пальцы», — объясняет причины и следствия Ирина Егорова.

В полной мере российская деофшоризация стартовала лишь в 2015 году. Партнер департамента налогового и юридического консультирования Kept Александр Токарев напоминает, что тогда в налоговое законодательство были внедрены такие механизмы, как правила контролируемых иностранных компаний (КИК) и требование о фактическом получателе доходов, — несколько волн амнистии капиталов также должны были сопутствовать приливу денежных масс с зарубежных налоговых островов. В скобках можно отметить, что в годы, пока был обмен налоговой информацией между странами, выявлять наличие КИК было проще. Сейчас это практически невозможно, констатируют в «Интерцессии».

Дестинация — Русский

В любом случае с 2018 года главные российские офшорные центры — Дальний Восток и Калининградская область. Выбор в целом объясним. Приморье, отмечают эксперты, привлекательно своей близостью к странам Азиатско-Тихоокеанского региона, что открывает дополнительные возможности для развития торговли и логистики. Калининградская область — самый западный регион России, анклав внутри Евросоюза, ее географическое положение также создает естественные преимущества для внешнеэкономической деятельности.

Специальные административные районы (САР) на островах Русский и Октябрьский и должны были, по замыслу, стать альтернативой Кипру и другим странам, в которых российский бизнес традиционно создавал холдинговые, финансовые и IТ-компании. Именно поэтому в них не могут переехать вновь созданные иностранные компании — это некий компенсационный механизм для компаний, «пострадавших» от деофшоризации.

Основные цели САР — не только деофшоризация экономики, но и возвращение капиталов и снижение санкционных рисков, уточняет Павел Шейка, директор департамента сопровождения САР Корпорации развития Дальнего Востока и Арктики.

Первая ласточка прилетела в Приморье осенью 2018 года: соглашение о регистрации было подписано с международной компанией «Финвижн Холдингс» в рамках Восточного экономического форума. В корпорации констатируют, что история российских САР делится на циклы до и после 2022 года. В стадии «до» число резидентов обоих районов с особым экономическим и правовым режимом едва превышало 70 компаний, а редомициляция была «точечной».

После 2022 года ситуация для бизнеса стала принципиально иной. «Крупный и средний бизнес сталкивается с тем, что управление российскими активами стало как минимум затруднено, как максимум — невозможно», — поясняет Ирина Егорова. «С учетом развития российской деофшоризации, которая вылилась в том числе в пересмотр ставок по налогу на доходы у источника выплаты и — более широко — в приостановку отдельных положений соглашений об избежании двойного налогообложения с 38 странами, использование иностранных холдинговых компаний в традиционных зарубежных юрисдикциях потеряло свою налоговую эффективность», — констатирует Александр Токарев.

Российские САР — это явление, не имеющее аналогов в мире. Такую оценку высказывает директор центра «Российская кластерная обсерватория» Института статистических исследований и экономики знаний НИУ ВШЭ Евгений Куценко. В отличие от традиционных офшоров, где размещают головные офисы исключительно иностранные холдинги, в России создают отдельную территорию, на которой позволяется части отечественных же компаний не платить налоги. «Но у нас такая специфика была до 2022 года, что крупные компании располагали свои головные организации вне России. В текущей ситуации это, видимо, самая лучшая мера, чтобы эти компании платили в России хоть что-то», — говорит эксперт.

Отношение зарубежных стран к режиму САРов изначально было отрицательным, напоминает партнер департамента налогового и юридического консультирования Kept Александр Токарев. После анализа данного режима Россия была включена в так называемый серый список ЕС — список стран с потенциально вредоносным налоговым режимом, но взявших на себя обязательства по приведению режима в соответствие с требованиями ЕС и стран, работу которых в этом направлении отслеживает ЕС.

Основные претензии касались отсутствия каких-либо требований относительно создания уровня экономического присутствия для резидентов САР, а также того факта, что льготным налоговым режимом могли воспользоваться только иностранные компании, принявшие решение переехать в РФ. Иными словами, режим САРов был закрыт для российских налоговых резидентов.

Видимо, тогда ЕС посчитал, что САРы могут «перетянуть» к себе европейский бизнес. Такое опасение имело право на существование: если посмотреть на статистику по резидентам САР, то ими в большинстве своем стали как раз бывшие европейские компании, в том числе компании из Кипра. Однако, конечно, данные компании имели тесные связи с РФ.

В этой связи Минфин доработал режим САРов. Для получения налоговых льгот были введены требования об уровне присутствия, режим открыли для российских компаний, однако в свете геополитической ситуации это не помешало России попасть из «серого» списка уже в «черный».

Для выбора зарубежной юрисдикции, отмечает Евгений Куценко, бывают объективные причины — к примеру, тот же Кипр очень удобен, поскольку законодательство страны гармонизировано с англосаксонской системой и на другом уровне выстроена защита инвесторов. Он также обращает внимание на резкий рост популярности САР после 2022 года. «Для тех компаний, которые решили остаться в России, но при этом располагали свои холдинговые головные структуры в офшорах, САР стал хорошим, удобным, логичным инструментом. Такой вот экзотический зверь, популярность которого была вообще под вопросом, вдруг попал в цель», — говорит собеседник. По его мнению, обеспечению технологического суверенитета могла бы содействовать дальнейшая трансформация специальных экономических районов — скажем, релоцировавшиеся из внешних офшоров «небедные» холдинговые компании было бы разумно стимулировать к участию в развитии технологий.

Сейчас в Приморье уже зарегистрированы 100 компаний с общим объемом активов свыше 5,5 трлн рублей, до конца года сюда могут переехать не менее 20 крупных бизнес-структур. Экономический эффект для регионов с офшорными островами в Приморье характеризуют как существенный: в 2023-м холдинговые компании — участники САР на острове Русский — уплатили в бюджеты различных уровней более 12,5 млрд рублей налогов, из них две трети — более 8,5 млрд рублей — в консолидированный бюджет края.

Возвращение «в родную гавань» для бизнеса стремятся сделать максимально комфортным — управляющая компания приморского САР в часовых поясах Москвы и Владивостока безвозмездно помогает с документацией и подбором офисов, получением юридических адресов и прочим. С 2022 года переехать в Россию стало проще, требования сведены к минимуму. С 2023 года функционал САР расширился за счет инкорпорации — регистрации новых юридических лиц и наделения их активами иностранных компаний.

Безальтернативная редомициляция

Основные трудности во время переезда возникают у российских групп в зарубежных юрисдикциях, обращают внимание в Kept. «Редомициляция — это комплексный процесс с участием консультантов, юристов, аудиторов, сервис-провайдеров и государственных органов. Иногда бизнес-группы сталкиваются с нежеланием некоторых из участников процесса работать с иностранными компаниями российских резидентов, либо требуют большого количества разнообразной информации в рамках своих процедур, которые могут занимать существенное время. С российской стороны при корректной подготовке всех необходимых для переезда документов проблем, как правило, не возникает», — отмечает Александр Токарев.

Переехать в Россию в порядке редомициляции могут компании, созданные не позднее 1 марта 2022 года в государстве — члене ФАТФ (межправительственной организации, созданной для борьбы с отмыванием денег). Зарегистрироваться они могут в двух специальных административных районах на островах Русский (Приморский край) и Октябрьский (Калининградская область).

Для включения гибких режимов налогового регулирования компании обязаны завести полноценный офис площадью не менее 50 м2, создать не менее 15 рабочих мест, в течение года с момента регистрации инвестировать в России не менее 50 млн рублей, в течение трех лет инвестировать в инфраструктурные объекты не менее 300 млн рублей.

Исключение компаний из иностранного реестра ЮЛ должно состояться в течение двух лет или в срок, установленный законодательством страны.

В контексте переезда речь идет в первую очередь о российских активах: зарубежные активы бизнес предпочитает держать в зарубежном периметре. В частных случаях единственным вариантом переезда в САРы также является так называемая ускоренная редомициляция — регистрации в российском офшоре еще до завершения необходимых процедур в иностранной юрисдикции, либо вообще без инициации таких процедур.

При таком сценарии возникают свои трудности — существование компании сразу в двух странах может не соответствовать зарубежному законодательству. А иногда судьба иностранной «сущности» решается в индивидуальном порядке. В Москве. Наглядным примером «принудительной редомициляции из токсичной юрисдикции» можно назвать кейс X5 — в конце апреля подмосковный арбитраж удовлетворил заявление Минпромторга о приостановлении корпоративных прав X5 Retail Group N. V. в отношении ее российской «дочки».

Но в основном бизнес принимает решение о возвращении самостоятельно. «Никто не хочет оказаться в конфликте с властями — можно потерять все», — говорит финансовый аналитик Александр Разуваев.

Компании, которые становятся участниками САР, получают ряд административных и налоговых преференций: статус валютного нерезидента России, возможность ограничения доступа к данным об участниках и руководителях в ЕГРЮЛ, возможность использования норм иностранного права до 2039 года, существенные льготы по морским и воздушным судам и их экипажам, а также возможность применения льгот по налогу на прибыль (в части дивидендов, процентов, роялти), перечисляет главные преимущества российских офшоров Павел Шейка.

«Выбора у наших вообще сейчас нет, поэтому им приходится это делать. Такова политическая реальность: нигде нельзя быть уверенным в сохранности своих инвестиций», — прагматично оценивает ситуацию Александр Разуваев.

Масштабность получения новых адресов в САР эксперты воспринимают все же по-разному. «Говорить о какой-то массовости пока рано: в основном бизнес пытается наладить свои связи в тех юрисдикциях, в которых сейчас находится», — отмечает Ирина Егорова. По ее мнению, удастся ли достичь изначальной цели — вливания денег в экономику, — судить пока достаточно сложно.

В качестве альтернативы России бизнес также рассматривает Ближний Восток, Азию и даже Африку, обращает внимание Александр Токарев. Выбор сценария (редомициляция либо создание новых компаний с переводом на них активов) и страны зависит от конкретной структуры группы, функционального назначения, денежных потоков, предпочтений акционеров и других факторов.

Одним из подобных примеров можно назвать новую главу в истории Polymetal, перебравшегося в Казахстан. Дружественную России юрисдикцию золотодобытчик предпочел острову Джерси, а после регистрации в Астане закрыл сделку по продаже российского бизнеса.

«Всем приходится решать, как и где жить дальше в новой реальности», — полагает Илья Русяев. «Мир раскололся на два лагеря, и бизнес вынужденно интегрируется в ту или иную орбиту. Пока с российскими компаниями все в основном движется строго в одном направлении», — характеризует свое понимание процессов юрист и напоминает, что еще не все крупнейшие компании успели перерегистрироваться в России или дружественных странах. Одни столкнулись с проблемами управления и выплаты дивидендов из-за санкций. Другие хотят перевести все активы под российскую юрисдикцию, чтобы избавиться от лишних рисков.

По мнению Валентина Катасонова, бизнес переезжает неохотно и очень медленно. «Я как-то оценивал скорость этого процесса. Лет за 100, может быть, все и переедут. Но думаю, что 90% никогда не переедут. Их там крепко-крепко держат за хвост те, кто придумал мышеловки с очень красивым названием „офшоры“», — говорит экономист.