Падение корпоративных идолов, или К вопросу о текущих тенденциях развития менеджмента
Отношение российских экономистов к обладателям западных дипломов MBA двоякое — от «очень необходимого» до презрительного синонима «бесполезный идиот». Фото: 123rf / Legion-Media
Корпоративные идолы прежних лет тихо, без грохота и падений, исчезают из пантеона. Очевидно, что ESG, политкорректные принципы формирования советов директоров, чудовищные оценки «единорогов» на IPO и т.п. долго не могли продолжаться, и сегодня постепенно наступает отрезвление. Как меняется топ-менеджмент крупных компаний — в статье основателя telegram-канала Angry Bonds Дмитрия Адамидова.
Редактор, обсуждая данный материал, предложил подзаголовок «Корпоративная контрреволюция». Я поначалу вскипел от возмущения, ибо это никакая не контрреволюция, а изгнание торговцев из храма. Но потом, немного остыв и попив водички, понял, что редактор просто существенно моложе меня и не застал начала и середины 1990-х годов, когда словосочетание «выпускник MBA» автоматически приравнивалось к понятию «бесполезный идиот» (Сергей Галицкий в своем давнем интервью это формулировал более корректно, но суть та же). Для него это действительно выглядит как контрреволюция и попрание большинства достижений развития менеджмента XXI века. Тем не менее возврата к прежним временам, несмотря на отказ от ряда модных веяний (ESG, энергопереход, гендерное равенство и пр.), все-таки не произойдет. Ниже постараюсь объяснить почему.
Базовый постулат теории управления гласит: «Разнообразие регулятора должно быть адекватно разнообразию объекта управления». Когда мы говорим не об отдельном предприятии, а о системе в целом, то слова «должно быть» смело можно менять на «всегда». Мы как работники на конкретном трудовом посту не всегда имеем то начальство, которое заслуживаем, но в рамках экономической системы не бывает ситуации, когда менеджмент «не тот».
Он всегда тот в том смысле, что преуспевают именно те менеджеры, которые лучше других понимают, куда движется общество, и чувствуют общественный запрос. То есть если мы видим какого-то топа и думаем: «Боже, какой он идиот! Как он вообще чем-то управляет?», то это, скорее всего, означает, что именно такой странный топ и был нужен в данной корпорации и выбор его был вполне рациональным, просто внешние наблюдатели не знают всех условий и ограничений, в которых данный выбор осуществлялся.
В учебниках по теории управления обожают употреблять слово «революция». Высокая наука насчитала аж пять революций, начиная со времен шумеро-вавилонских. Но если брать более скромный горизонт с начала индустриализации, то революций в современном менеджменте было всего две: первая на рубеже XVIII–XIX веков и вторая примерно с середины 1970-х годов в США и Европе и с середины 2000-х в России.
В первом случае, если очень упрощать, переход от ручного к машинному производству потребовал максимального разделения труда и выделения функций по координации работников в самостоятельный вид деятельности. В наивысшем своем воплощении — это научная школа управления Тейлора (1885–1920).
Так или иначе царил инженерный подход, и рациональность формулировалась просто: произвести продукт при наименьших затратах. А маркетинг и прочие вопросы имели второстепенное значение, и отношение к ним прекрасно выражено Генри Фордом: «Автомобиль может быть любого цвета, пока он черный».
Подобный подход благополучно применялся всю стадию «подъема» и «зрелости» глобального социально-экономического цикла, а также захватил первые 15–20 лет стадии «массового потребления». Но уже 1980-е годы в США и ЕС переходят к совершенно иной модели: на смену массовому маркетингу приходит дифференцированный, на смену инженерному подходу в организации управления — финансово-поведенческий.
Во главу угла тоже ставится эффективность, но не внутренняя, а внешняя: акценты смещаются с производственных результатов на рыночные. PR, бренд и рыночная капитализация становятся основными критериями, по которым оценивается успешность управленца. А массовый перенос материального производства из стран «золотого миллиарда» в Азию выступает тем самым катализатором, который подстегивает развитие данных тенденций: в Китае в 1980-е годы все стоит копейки, у потребителей на Западе много денег, соответственно, надо не столько экономить, сколько креативить — придумывать способы заставить потребителей купить товары и услуги своей корпорации.
При этом большинство рынков на базовом «понятийном» уровне в ходе глобализации были жестко поделены, поэтому конкуренция была хотя и внешне яростной, но, по сути, достаточно ограниченной — чтобы уничтожить конкурента нельзя было, например, развязать войну, что в XIX и первой половине ХХ века было обычным делом. К концу 1990-х у каждой корпорации была своя поляна, на которую конкуренты обычно не лезли, а относительно дикий капитализм сохранялся разве что в инновационных отраслях (IT, биотех, медтех, порой ВПК) и слияниях — поглощениях.
Это все привело к следующим глобальным изменениям. Во-первых, потребителя постепенно отучают рационально мыслить: он стал готов переплачивать за бренды и престиж в десятки раз, брать кредиты на товар люксового потребления, хотя доходы этого делать не позволяют, и т. д. и т. п.. И в целом — шагая по жизни — руководствоваться девизом Че Гевары: «Будьте реалистами — требуйте невозможного».
Во-вторых, корпоративные менеджеры из хищников постепенно стали бюрократами. Конечно же, хищники совсем не перевелись, но теперь их стало и количественно меньше, и области, в которых они могли развернуться, тоже сильно сократились. Главное профессиональное качество бюрократа, определяющее успешную карьеру, как известно, не рисковать: не ссориться с начальством и не подставляться, чтобы не стать жертвой интриг. Как следствие, резко поменялось требование к компетенциям: стали цениться не предпринимательская активность и умение наплевать на устоявшиеся правила, если они мешают достижению результата, а наоборот — умение «пройти между капель». Не проявлять чрезмерной инициативы и в то же время выглядеть в глазах начальства лучше, чем ты есть на самом деле.
Соединяя первое и второе, нетрудно понять, откуда взялись «имплементации лучших практик», «философия MBA», мания величия сначала у маркетологов и адептов «социального инжиниринга», а потом и у всех топ-управленцев за редким исключением. Не мы такие, жизнь такая, как говорится.
Апогея это достигло в тот момент, когда произошла смена поколений на Западе: потребители, воспитанные в 1990-е годы, пришли служить в корпорации. Получился своего рода «двойной удар»: потребительский неадекват плюс «корпоративный грех» дали удивительные всходы.
Это не только ESG, энергопереход и гендерное равенство. Это и чудовищные оценки «единорогов» на IPO, это и мультипликаторы, по которым торгуются IT-компании на бирже, в десятки раз превышающие компании реального сектора. Это и феномен криптовалют. Это, в конце концов, и «борьба с инфляцией» мировых центробанков, идущая под девизом Гегеля «Если факты противоречат моей теории — тем хуже для фактов».
Очевидно, что долго так продолжаться не могло, и сегодня постепенно наступает отрезвление. Подумать только — оказывается, эффективность и компетенции менеджеров тоже важны! Данная мысль заходит в корпоративный мир достаточно трудно, но разворачивающийся кризис, полагаю, тут должен помочь.
Каким же будет менеджмент будущего?
Он точно не вернется к инженерному мышлению, по крайней мере в изводе теории Тейлора. Скорее, это будет новое издание так называемого религиозно-коммерческого подхода, характерного для XIV–XV веков в Европе. Финансистов и пиарщиков сменят визионеры, которые будут мотивировать и организовывать людей, основываясь не на голой выгоде, а на какой-то сверхидее, под которую аккумулируются ресурсы и осуществляется в том числе и экономическая деятельность. Как это было в СССР — только без социальной теории марксизма, а с опорой на «вечные» ценности.
Собственно говоря, первые ростки мы видим уже сейчас — Билл Гейтс, Стив Джобс, Илон Маск или не вовремя проворовавшийся Сэм Бенкмэн-Фрид были как раз фронтменами и предвозвестниками подобного подхода. Другое дело, что это все-таки корпоративные идолы, ногами стоящие в прежней эпохе, и потому с высокой вероятностью можно утверждать, что ни один из них не станет легендой нового времени, по масштабам сравнимым с Томасом Эдисоном, Генри Фордом или хотя бы Ли Якоккой.
Но это в целом вполне нормально. Только на войне и в космосе первопроходец получает всю славу. В бизнесе и менеджменте в легенды чаще всего принимают на стадии зрелости: никто теперь, кроме узкого круга интеллигенции, не помнит, как называлась компания, первая придумавшая ноутбук, а первый смартфон сделали в IBM, но вся слава досталась Apple.
Подписывайтесь на нас:
Еще по теме
