«Песчаный капитализм»: как арабские монархии превращаются в центры мирового капитала
Фото: Duan Minfu / XinHua / Global Look Press
За последние два десятилетия Ближний Восток совершил невероятную трансформацию — из региона консервативных традиционных рынков в глобальный центр притяжения инвестиций с годовым оборотом более $500 млрд. Сверкающие небоскребы Дубая во главе с культовым «Бурдж Халифа», амбициозные проекты Саудовской Аравии под флагом Vision 2030 — это не мираж в пустыне, а признак глобальной трансформации нефтезависимых экономик. Арабские монархии создали уникальную модель привлечения мирового капитала, сочетающую невероятные масштабы, государственное планирование и либеральные финансовые режимы. Что же отличает Ближний Восток от остальных «гаваней для капитала»? Об этом рассказывает Мария Пак — основатель и генеральный директор девелоперской компании А-Foundation, эксперт с 20 летним опытом в области девелопмента, инвестиционного анализа и работе с международными инвесторами.
Кажущаяся монументальность небоскребов Дубая и Эр-Рияда обманчива. При всей своей незыблемости стеклянные гиганты Ближнего Востока — символы системы, построенной не на статике, а на постоянном движении, подобно пескам пустыни. Как барханы, постоянно меняющие очертания под воздействием ветра, но при этом сохраняющие свою сущность, экономики региона находятся в непрерывной трансформации — капиталы перетекают между юрисдикциями, а инвесторы мигрируют вслед за новыми возможностями.
Так формируется уникальная экосистема «песчаного капитализма» — модель одновременно архаичная и футуристичная, предельно неустойчивая и удивительно жизнеспособная. Мы все свидетели глобального эксперимента по переосмыслению фундаментальных отношений между государством и рынком, традицией и инновацией, нефтяным прошлым и постуглеродным будущим.
Как песок превращается в золото
Эволюция ближневосточных инвестиционных хабов проходила в три этапа, каждый из которых имел свою логику.
Этап эйфории (2000–2008) характеризовался амбициозными проектами с выраженным акцентом на недвижимость и инфраструктуру. Тон задавал Дубай — его искусственные острова и небоскребы воплощали идею, что при наличии воли и больших денег можно построить Ривьеру в пустыне. Годовой рост цен на недвижимость достигал 30 %, а девелоперы наперегонки запускали все более амбициозные проекты.
Когда глобальный кризис 2008 года обрушил рынок недвижимости Дубая на 60 %, это стало суровым, но необходимым уроком.
Этап регуляции (2009–2019) внес элементы структурности и устойчивости. Реакцией на кризис стало не сворачивание реформ, а их углубление и систематизация. Дубай ввел эскроу-счета для продаж на этапе строительства, ограничил кредитное плечо застройщиков, создал полноценный регуляторный каркас для рынка недвижимости (RERA). Саудовская Аравия внимательно наблюдала, внедряя собственные механизмы: налог на незастроенные земли (White Land Tax), развитие ипотечного рынка.
В 2020 году произошел очередной эволюционный скачок. Пандемия и геополитические потрясения 2022–2023 годов стали катализаторами новой волны трансформации. Саудовская Vision 2030 с инвестиционным портфелем в $7 трлн — уже не просто план развития региона, а символ перехода количества в качество, а может быть, и шаг в новую эру.
NEOM и The Line — это не просто урбанистические проекты, а попытка переосмыслить саму концепцию города в эпоху климатического кризиса и цифровой трансформации. Линейный город длиной 170 км, рассчитанный на 9 млн жителей, с полным отсутствием автомобилей и углеродным нейтралитетом — это уже не девелопмент, а транзит в постуглеродную экономику.
Инвестиционный ландшафт ОАЭ подвижен, как песчаные дюны. И дает такой же неповторимый опыт, как и дюн-башинг (Dune Bashing) — гонки на джипе по пустыне. Фото: UnsplashГосударство как венчурный капиталист: новая модель для старого мира
Ближневосточная модель государственного капитализма радикально переосмысливает традиционное понимание роли государства в экономике. В противовес как неолиберальной парадигме минимального вмешательства, так и плановой экономике советского образца возникает гибридная система, которую можно назвать «государственным венчурным капитализмом».
Dubai International Financial Centre (DIFC) — эталонный пример такого подхода. Государство не просто создало инфраструктуру стоимостью $1,2 млрд, оно сконструировало целую экосистему: специальный правовой режим на основе английского права, налоговые преференции для якорных арендаторов, интеграцию в глобальные финансовые рынки. За 15 лет DIFC трансформировался в ключевой финансовый хаб региона с 3000+ компаниями-резидентами, а государственные инвестиции окупились за восемь лет.
Саудовский проект NEOM с бюджетом в $500 млрд выводит эту парадигму на новый уровень. Государственный инвестиционный фонд (PIF) не только финансирует базовую инфраструктуру, но и создает целые отрасли экономики с нуля, формируя спрос на будущие десятилетия. Это уже не просто девелопмент или диверсификация экономики — это комплексное моделирование будущего.
Гавани для капитала: что нового в старой игре?
История финансовых хабов насчитывает столетия — от итальянских городов-государств эпохи Возрождения до современных офшорных юрисдикций. Однако ближневосточная модель имеет ряд принципиальных отличий от предшественников.
Сингапурская модель, считающаяся золотым стандартом для развивающихся экономик, строилась вокруг эффективной бюрократии, меритократической системы и стратегического географического положения. Лидер Сингапура Ли Куан Ю делал ставку на постепенное, органичное развитие человеческого капитала. Трансформация заняла несколько десятилетий и происходила в масштабах, несопоставимых с ближневосточными амбициями.
Гонконг до недавнего времени привлекал капитал ультралиберальной экономической политикой и принципом «позитивного невмешательства». Государство целенаправленно минимизировало свое участие в экономике, создавая условия для саморегуляции рынка. Политические изменения последних лет существенно снизили привлекательность Гонконга для западного капитала, но его историческая модель представляет противоположность ближневосточному подходу активного государственного моделирования.
Швейцария десятилетиями позиционировала себя как нейтральная территория для мирового капитала, делая ставку на политическую стабильность, банковскую тайну и высочайшие стандарты финансовых услуг. Ее успех строился на вековых традициях и репутации, а не на масштабных «прорывных» проектах.
Лондон сформировался как глобальный финансовый центр благодаря комбинации исторического наследия империи, сильной правовой системы и развитого финансового рынка. Однако в последние годы растущие налоговые требования, усиление контроля над происхождением средств и политическая нестабильность, связанная с Brexit, снижают его привлекательность.
На этом фоне ближневосточная модель выделяется своим гибридным характером: беспрецедентная свобода для капитала соседствует с жестким государственным планированием, исламские финансовые принципы интегрируются с ультрасовременными финансовыми инструментами, авторитарные политические режимы создают либеральные экономические экосистемы.
Премьер-министр ОАЭ Мухаммед бен Рашид аль-Мактум, превративший Дубай в рай для инвесторов, в 2016 году принял национальную программу по достижению счастья. Уровень счастья измеряет специально созданное для этого министерство счастья. Фото: Fabio Ferrari / Keystone Press Agency / Global Look PressА может, все-таки мираж?
Стремительная трансформация Ближнего Востока имеет и оборотную сторону, создавая системные риски, которые могут подорвать долгосрочную устойчивость модели.
Демографический дисбаланс создает фундаментальную уязвимость. До 80 % населения ОАЭ составляют экспаты, что формирует двухуровневое общество с разными правами, возможностями и перспективами. Это не только социальный риск, но и экономический — при любом кризисе иностранные работники могут массово покинуть страну, обрушив потребительский спрос и рынок недвижимости.
Геополитические риски остаются высокими, несмотря на все усилия по созданию имиджа стабильности. Регион остается эпицентром множества конфликтов — от Йемена до Палестины. Эскалация любого из них может мгновенно изменить восприятие Ближнего Востока как «безопасной гавани» для капитала.
Климатические вызовы приобретают экзистенциальный характер. При средней летней температуре выше +45 °C регион находится на переднем крае глобального потепления. Энергозатраты на охлаждение зданий могут составлять до 15 % от стоимости строительства и эксплуатации, что в эпоху декарбонизации создает нарастающие ограничения.
Финансовая устойчивость модели, основанной на активном государственном инвестировании, остается под вопросом. Сможет ли регион завершить переход к самоподдерживающемуся росту, когда частные инвестиции будут доминировать над государственными? Или гигантские проекты вроде NEOM окажутся современными пирамидами, впечатляющими, но экономически нерентабельными?
Особенность ближневосточной модели — невероятный темп трансформации. За 20 лет регион прошел путь, на который другим экономикам потребовались столетия. Этот ускоренный темп имеет вовсе не только одни преимущества.
Downtown Dubai представляет собой показательный пример такого ускоренного развития. На территории в 2 км2 создана комплексная городская среда с тщательно просчитанным балансом функций: 45 % площадей под жилье, 30 % под коммерческое использование, 25 % под социальную инфраструктуру. Годовой рост капитальной стоимости превышает 7 %. Однако критики отмечают определенную искусственность таких пространств, отсутствие той естественной среды, которая формируется десятилетиями в исторически сложившихся городах. Downtown Dubai функционален и эффективен, но ему недостает «души» — того неуловимого ощущения аутентичности, которое возникает только со временем.
Это фундаментальная дилемма всех ближневосточных проектов: можно ли «купить время»? Можно ли за десятилетие создать то, на что другим потребовались века? И если да, то какова цена такого ускорения?
Инновации как способ выживания
Необходимость быстрого развития в сложных климатических условиях породила культуру инноваций, выходящую за рамки традиционных подходов. Особенно заметно это в трех областях: цифровой трансформации, устойчивом развитии и финансовых инновациях.
Блокчейн-технологии активно внедряются в сферу недвижимости. Система Dubai REST автоматизировала 90 % операций, сократив транзакционные издержки на 35 % и обеспечив полную прозрачность рынка. При этом полный переход на цифровые транзакции занял всего 18 месяцев — скорость внедрения инноваций, недостижимая в большинстве развитых экономик.
Технологии «умных зданий» демонстрируют впечатляющие результаты в борьбе с суровым климатом. В башне ICD Brookfield Place AI-системы управления сократили энергопотребление на 40 % при одновременном повышении комфорта для арендаторов.
Исламские финансовые инструменты переосмысляются и модернизируются. Гибридные сукук-облигации, сочетающие элементы долгового и долевого финансирования, позволяют привлекать капитал на выгодных условиях даже при религиозных ограничениях.
Девелопер Emaar Properties привлек $2 млрд через «зеленые» сукук под 3,7 % годовых — ставку ниже, чем у большинства европейских застройщиков с аналогичным рейтингом.
Парадокс малых стран: размер имеет значение
История экономических трансформаций демонстрирует парадоксальную закономерность: программы привлечения инвестиций через налоговые и регуляторные преференции наиболее успешны именно в малых странах.
Малые островные государства (Кипр до 2020 года, Мальта, карибские юрисдикции, Вануату) смогли привлечь капитал, многократно превышающий размер их экономик. Напротив, крупные экономики редко достигают впечатляющих результатов в этой области. Причина проста: для малой страны достаточно привлечь несколько сотен или тысяч состоятельных инвесторов, чтобы существенно повлиять на экономику.
ОАЭ с населением около 10 млн человек идеально вписываются в эту логику. Несмотря на амбиции стать глобальным центром, страна остается достаточно компактной, чтобы эффективно управлять своей трансформацией и получать ощутимые выгоды от привлечения международного капитала.
Саудовская Аравия с населением 35 млн и гораздо более сложной социальной структурой сталкивается с большими вызовами. Ей требуется привлечь несоизмеримо больше инвестиций, чтобы достичь сравнимого с ОАЭ эффекта трансформации, что объясняет беспрецедентные масштабы проектов вроде NEOM, — стране необходимы инвестиции x5 относительно ОАЭ, а это уже совсем другие цифры.
Сегодня столица Саудовской Аравии выглядит вот так. Но через 20 лет Эль-Рияд во всем грозит затмить Дубай. Фото: Bernd Von Jutrczenka / DPA / Global Look PressГлобальные уроки ближневосточного эксперимента
К опыту Ближнего Востока стоит присмотреться и другим развивающимся рынкам — от Юго-Восточной Азии до Африки и Латинской Америки.
Комплексность подхода — ключевой фактор успеха. Успешные проекты интегрируют физическую инфраструктуру, регуляторные реформы, привлечение якорных инвесторов и маркетинговые стратегии в единую экосистему.
Специализированные зоны и кластеры формируют фокусные точки роста. От Dubai Media City до Knowledge Park — создание тематических кластеров позволяет формировать устойчивые экосистемы, привлекающие целевых инвесторов и создающие эффект синергии.
Прозрачность и предсказуемость критически важны. Несмотря на превалирование монархических форм правления в регионе, в экономической сфере установлены четкие правила игры и высокая степень защиты инвестиций.
Адаптивность становится конкурентным преимуществом. Регион демонстрирует способность быстро корректировать стратегии в ответ на глобальные изменения, будь то финансовый кризис, пандемия или геополитические сдвиги.
Главный вызов Ближнего Востока
Так сможет ли Ближний Восток стать не просто привлекательным инвестиционным направлением, но и полноценным глобальным финансовым хабом, связывающим Восток и Запад? Ответ здесь неоднозначный.
С одной стороны, дефрагментация мировой экономики, формирование новых торговых и финансовых блоков создают «окно возможностей» для нейтральных территорий, способных обслуживать трансграничные потоки капитала. Географическое положение региона на пересечении Европы, Азии и Африки создает естественное преимущество.
С другой стороны, растущая политизация экономических решений, усиление контроля за финансовыми потоками и глобальный тренд на деофшоризацию создают встречные течения. Статус «нейтральной гавани» становится все сложнее поддерживать в мире растущей геополитическойполяризации.
Будущее ближневосточной модели будет зависеть от способности адаптироваться к этим противоречивым трендам, находя баланс между открытостью и избирательностью, между амбициями и реализмом, между традициями и инновациями.
Возможно, настоящее значение ближневосточного эксперимента лежит в иной плоскости — не столько экономической, сколько философской. В эпоху, когда западная модель постиндустриального общества демонстрирует признаки исчерпанности, «песчаный капитализм» предлагает радикальное переосмысление отношений между традицией и модерном, человеком и технологиями, государством и рынком.
Это не просто альтернативная экономическая модель, а попытка создать новую цивилизационную парадигму, где высокотехнологичная инфраструктура сосуществует с глубоко консервативными социальными структурами, где авторитарный стиль управления парадоксальным образом становится инструментом ускоренной модернизации, где постнефтяное будущее строится на нефтяные деньги.
Быть может, главный вызов, который Ближний Восток бросает миру, — это вызов нашему линейному пониманию прогресса. Вместо постепенной эволюции через предсказуемые стадии развития регион демонстрирует возможность квантовых скачков, перемещаясь из доиндустриальной эпохи прямо в постиндустриальную, минуя промежуточные этапы. И в этом — глубинная притягательность ближневосточной модели для многих развивающихся стран.
Подписывайтесь на нас:
Еще по теме
