Росспирт.нет: почему в России не будет алкогольной госмонополии
Фото: Кубань-Вино
Последние несколько месяцев журналисты (причем как наши, так и зарубежные) часто задают мне вопрос: а не началась ли в России «тихая национализация» алкогольной отрасли? И если да, то как это отразится на индустрии спиртных напитков в целом и их потребителях (то есть большинстве взрослых граждан России) в частности? А что станет с качеством пива-водки-вина? Я поначалу отшучивался — сама постановка вопроса не казалась мне серьезной, но вопросы становились все настойчивее. В конце концов я понял, что стоит перейти от шуток к серьезным ответам, тем более что теория о тихой национализации базируется на вполне конкретных фактах, которые невозможно игнорировать.
Сразу скажу: я не могу точно знать, что там в головах у наших правительственных чиновников, и не обладаю инсайдами, которые мог бы назвать на 100% достоверными. Однако опыт работы, связанный с наблюдением за российской алкогольной отраслью на протяжении последних 15 лет, и понимание причин, по которым в ней происходят те или иные события, дают мне моральное право давать экспертные оценки и прогнозы. Тем более что большинство из них, как правило, сбываются.
Но давайте для начала восстановим хронологию событий последних месяцев, которые дали повод для появления слухов о том, что государство якобы хочет взять индустрию производства алкоголя под свой контроль. В июле 2023 года стало известно, что российские активы датской Carlsberg — заводы пивоваренной компании «Балтика» — переходят под государственное управление. В апреле 2024 года произошла национализация крупнейшего производителя вина в России — компании «Кубань-Вино». В июне государство национализировало два ликеро-водочных завода, ранее принадлежавших корпорации Global Spirits. Еще через месяц та же участь ждала и российские активы компании SPI Group, крупнейшим из которых был спиртзавод «Талвис» в Тамбовской области.
Как говорится в известной русской поговорке, один раз — случайность, два — совпадение, три — тенденция, а четыре — уже закономерность. Трудно спорить с народной мудростью, но я осмелюсь утверждать, что четыре приведенных выше случая, которые вроде бы укладываются в общую тенденцию, — это четыре разных кейса, с разными причинами и целями, которые не имеют ничего общего с планами по государственной монополизации алкогольного рынка.
Случай с «Балтикой», которую забрали у датчан, скорее, стоит рассматривать как сигнал другим иностранным компаниям, которые работали в России, а после 2022 года заняли двойственную позицию: с одной стороны, осудили СВО и заявили о планах по уходу с российского рынка, но при этом в реальности не слишком торопились с него уходить. С практической точки зрения датчан можно было понять: им не очень хотелось терять российский рынок. В лучшие времена он обеспечивал Carlsberg до 50% прибыли. В последние годы этот показатель снизился до 10–15% из-за нескольких волн девальвации рубля, но и такая доля крайне существенна для бизнеса.
Вероятно, боссы Carlsberg ждали, что острая фаза политического противостояния быстро завершится и проблема рассосется сама собой. И не спешили с уходом. А потом, когда им стало понятно, что проблема не рассасывается, столкнулись со сложностями при поиске покупателей своего бизнеса. Продать пивоваренные заводы в России иностранным инвесторам почти нереально — все опасаются санкций, политической и экономической непредсказуемости. Многим представителям крупного российского бизнеса тоже продать нельзя, так как они в большинстве своем находятся под западными санкциями и совершать с ними сделки компаниям из ЕС напрямую запрещено.
А идти по пути голландцев из Heineken, которые продали свой бизнес малоизвестной российской компании на условиях, согласованных с российским правительством, в Carlsberg, по всей видимости, не захотели. И получили то, что получили. На их примере российское государство дало довольно однозначный сигнал другим крупным иностранным инвесторам: либо вы остаетесь работать в России без всяких политических заявлений, либо уходите быстро и на наших условиях. А третьего не дано: тут надо либо крестик снять, либо трусы надеть. И судя по реакции других крупных иностранных компаний (например, табачных, которые тихо продолжили работу в России), они этот урок усвоили.
Случай с водочными заводами — совсем другой. Их владельцы после начала СВО выступили с публичными заявлениями, осуждающими политику России. Более того, они открыто заявили о финансировании различных фондов, связанных с Украиной. Но при этом продолжали вести довольно крупный бизнес в России, обороты которого исчислялись миллиардами рублей. Очевидно, что в нынешних реалиях сохранение подобной схемы работы выглядело странным. Фактически получалось, что миллионы россиян, покупавшие водку под брендами «Хортица» или «Мороша», косвенно финансировали ВСУ, так как часть прибыли от продаж (по мнению следственных органов РФ) шла на эти цели. Как итог — уголовные дела и национализация производств.
Случай с «Кубань-Вино» в этом ряду самый странный. Крупнейший российский производитель вин под брендами «Шато Тамань», «Высокий Берег» и другими принадлежал семье челябинского бизнесмена Александра Аристова. За тридцать лет до этого он вместе с бизнес-партнером Юрием Антиповым приватизировал на Урале крупнейший в стране завод по производству ферросплавов — сырья, широко используемого в оборонной промышленности. В 2020-м партнеры разделили бизнес — Антипову досталась металлургия, Аристову — пищевка и сельское хозяйство. С началом СВО у Антипова начались проблемы — прокуратура обвинила его в том, что он по заниженной стоимости продает ферросплавы в недружественные страны Европы и в США. Собственно, по такой же схеме работали большинство российских сырьевых экспортеров. Но поводом для национализации стало другое — были найдены формальные нарушения в процессе приватизации металлургических заводов в 1996 году. То есть 28 лет до этих нарушений никому не было никакого дела, и вдруг на них обратили внимание.
Первое время ситуация с металлургическими заводами никак не касалась винного бизнеса Аристова, который формально уже не имел никакого отношения к челябинским ферросплавам. Но в ходе судебных разбирательств Генпрокуратура внезапно расширила сумму претензий и включила в список обеспечения иска на 105 млрд рублей и винодельческое предприятие в Краснодарском крае с 9 тысячами га виноградников.
Со стороны казалось, что кто-то близкий к государству решил воспользоваться ситуацией вокруг металлургических заводов и под шумок отжать крупнейший винный актив в стране. В винных кругах практически никто не сомневается, что через какое-то время после состоявшейся национализации «Кубань-Вино» будет выставлено на торги и обретет нового владельца, чье имя будет согласовано на самом высоком уровне еще до начала конкурса.
С большой долей вероятности можно предположить, что то же самое ждет и другие отошедшие государству алкогольные активы — и «Балтику», и водочные заводы Global Spirits и SPI Group.
Но, быть может, все эти рассуждения неверные, и государство действительно рассматривает вариант постепенной национализации алкогольных предприятий? В такой сценарий довольно сложно поверить. Особенно учитывая, что за последние годы, помимо упомянутых случаев национализации, правительство отдало в частные руки крупные алкогольные активы — легендарные крымские заводы «Массандра» и «Новый Свет» и крупнейшего в стране производителя спирта «Росспиртпром», — восемь спиртзаводов в разных регионах страны были проданы частникам за 8,3 млрд рублей в апреле этого года.
Если бы государство всерьез рассматривало вариант с национализацией из каких-то стратегических соображений, то вряд ли пошло бы на эту продажу, учитывая весьма скромную цену, которую получило за «Росспиртпром» в бюджет. Но, может быть, государство совершает ошибку, и введение госмонополии в каком-либо виде позволило бы решить две серьезные проблемы — наполнение бюджета дополнительными деньгами (которые в нынешней ситуации явно лишними не будут) и смогло бы более эффективно бороться с алкоголизмом? Тем более что и лидер партии «Справедливая Россия» Сергей Миронов вот уже много лет требует национализировать производство спирта в России, утверждая, что это обеспечит поступление в бюджет дополнительных 650 млрд рублей.
Увы, но практика показывает, что госмонополии вряд ли по силам решить эти проблемы. Да, на протяжении двух веков, с XVIII по XIX, водка была для экономики Российской империи примерно тем, чем сейчас для нее является нефть. Поступление «пьяных денег» обеспечивало во времена Николая I от 20% до 50% всех доходов госбюджета. На водочные деньги строились города, железные дороги, осваивались нефтяные месторождения на Каспии. Это была стратегически важнейшая отрасль российской экономики. Однако теперь времена изменились, и поступления от водочных акцизов составляют примерно 1,5%.
С XVIII по XIX века водка была для экономики Российской империи примерно тем, чем сейчас для нее является нефть. Но времена изменились. Фото: Public DomainВпечатляющая же сумма в 650 млрд дополнительных рублей дохода существует, судя по всему, только в фантазии Миронова. Годовая выручка государственного «Росспиртпрома» от продажи спирта в 2024 году, по прогнозам самого предприятия, должна составить чуть более 10 млрд рублей. А это, напомню, почти половина от всего проданного в России спирта. Где в этом раскладе г-н Миронов отыскал дополнительные 650 млрд рублей — совершенно неясно.
Не решает госмонополия и проблемы контрафакта. В прежние годы «Росспиртпром» и вовсе занимал долю на рынке спирта более 80%. Практически монополия. А левая водка как была, так и продолжает оставаться на рынке. Еженедельно выявляются подпольные цеха — от кустарных производств в гаражах до оборудованных на профессиональном уровне. И случаи отравлений некачественной продукцией по-прежнему нередки. Кстати, на Украине вплоть до 2020 года действовала госмонополия на производство спирта — все спиртзаводы принадлежали госкомпании «Укрспирт», а проблема с левой водкой была не меньше российской.
Да, есть и позитивные примеры госмонополии — в скандинавских странах (за исключением Дании) и в Финляндии с начала XX века действует госмонополия на розничную продажу алкоголя крепче 3,5% — за исключением баров и ресторанов. Ее ввели в свое время почти от безысходности: шведы, норвежцы, финны, исландцы просто спивались, и правительство решило взять решение вопроса в свои руки. С тех пор спиртное продается только в сети государственных магазинов и облагается серьезными налогами, что делает его довольно дорогим для потребителя.
И такой подход сработал — потребление сократилось, а с помощью ценовой политики скандинавам удалось повлиять на структуру потребления: в 2022 году в Швеции в пересчете на чистый алкоголь на вино приходилось 44% потребления спиртного, а на крепкие напитки лишь 18%. В России же ситуация диаметрально противоположная — крепкие напитки обеспечивают почти половину потребления (48%), а вино — около 11%.
Но представить, что правительство пойдет по скандинавскому пути, довольно трудно: если весь алкоголь перенести в государственные магазины, то практически сразу загнутся продуктовые сети, в которых алкоголь является одной из основных категорий в структуре выручки. А если еще и повысить на алкоголь цены, то рынок моментально переберется на свою темную сторону.
Не дает преимуществ и государственная монополия на производство алкоголя. В советское время госпредприятия производили много вина, но по-настоящему качественное среди него было найти достаточно непросто. Я спрашивал ветеранов отрасли, которые поработали еще во времена СССР, почему так получалось, и они честно отвечали, что в государственной структуре прежде всего ценилось количество, выполнение плана. Именно за это давали премии и переходящие красные знамена. А качество оценивалось только с точки зрения соответствия ГОСТам.
Так что нет большого смысла мечтать о возрождении алкогольной госмонополии. Это все пустое.
Подписывайтесь на нас:
Еще по теме
