Секреты прогресса
Об этом "Ко" рассказал Сергей Мацоцкий, председатель правления компании IBS, одного из крупнейших в РФ, а также в Центральной и Восточной Европе поставщиков IT-услуг и программного обеспечения.
- Все говорят, что развитие информационных технологий, Интернета, социальных сетей преобразует нашу жизнь. А как это влияет на бизнес-процессы?
- На первый взгляд кажется, что входящие в нашу жизнь новые технологии - смартфоны, мобильные приложения, социальные сети - это такие "фишки". На самом деле мы видим зарождение новых форм взаимодействия и сотрудничества. И это влияет не только на нашу частную жизнь: в сфере бизнес-процессов мы тоже видим переход от одномерных моделей организации к многомерным, от конвейера к более сложному сетевому взаимодействию.
Если мы рассмотрим все эти истории с социальными сетями, краудсорсингом и т.д., то ситуация не очень простая. С одной стороны, это потрясающий феномен, когда ты вдруг оброс огромным количеством связей и используешь их через "Фейсбук" и "Твиттер", а с другой - вокруг тебя возникает масса "информационного шума", и ты уже не знаешь, как его "вычистить". Сейчас нужны новые идеи того, как это будет трансформироваться в более понятное действо. Это очень интересный процесс, который нам еще предстоит осознать.
- Но сетевое взаимодействие уже начало влиять на производство?
- Год назад мне посчастливилось посмотреть на производство в корпорации "Боинг". "Боинг" - давний клиент нашей компании, и он предоставил нам возможность ознакомиться с тем, как работают его заводы. В том числе мы были на заводе в Эверетте: это самый большой в мире авиазавод, где производят "Боинги" моделей 767, 777 и 787. Мы прошли по трем производственным линиям, разделенным по времени создания примерно 10-12 годами. "Боинг-767" начали делать в 1980-е, 777-й - в 1990-е, а 787-й - совсем недавно. Мы увидели три поколения производства, существующих по совершенно разным моделям. Было видно, какая титаническая работа проделана с точки зрения проектирования, логистики, организации сборки. Самое интересное для меня даже не то, что "Боинг-787" сделан из композитных материалов, что у него размер иллюминатора в полтора раза больше, чем у любого другого самолета, и в его салоне в течение полета поддерживается "земное" давление воздуха. Главное, что в производстве этого лайнера реализована совершенно новая производственная модель. В частности, действует совсем иная модель кооперации поставщиков, которые этот самолет все вместе и делают. Таких поставщиков там десятки тысяч, и их взаимодействие в значительной степени построено по "сетевой" модели.
Другой пример перехода к "сетевым" производственным структурам я увидел на еще одном заводе "Боинга", в Рентоне. Там на конвейере собирают самую массовую модель - "Боинг-737". Какими мы привыкли видеть заводы? Это сборочный цех, а вокруг него огромное количество всяких вспомогательных производств и складов. А теперь это выглядит по-другому: это один сборочный цех, в котором расположен конвейер, и ничего больше. Там нет даже склада, логистика организована таким образом, что комплектующие подвозятся ровно тогда, когда это нужно. А рядом с этим единственным цехом - жилые районы, построенные совсем недавно на земле, которую "Боинг" продал, ликвидировав вокруг все эти вспомогательные производства. С одной стороны, за всем этим стоит огромная производственно-технологическая база, а с другой - колоссальные организационные усилия по внедрению новых методов цифрового проектирования, систем "бережливого производства" и кооперации множества поставщиков.
Это хорошая иллюстрация того, что производственные нововведения будут внедряться в нашу жизнь не по мановению волшебной палочки. Разная скорость этих шестеренок - технологической и организационной - будет "синхронизироваться" в разных отраслях по-разному, и точно не без "искрения". Например, строжайшее законодательство о порядке допуска новых лекарств на рынок сегодня вступает в явное противоречие с быстрыми темпами научно-технического прогресса. Уже изобретены новые, более эффективные средства, способные спасти жизни тех людей, которые сегодня умирают, но они не могут быть использованы, потому что не прошли всю процедуру проверок и испытаний. Что с этим делать, пока непонятно.
- Но это в Америке. А что стоит на повестке дня в России с точки зрения развития технологий?
- Мы все-таки пребываем в иллюзии, что Россия - это очень большая страна. А Россия ни черта не большая! По количеству населения и объему внутреннего рынка наша страна, в общем, средняя. Мы не можем вести в сфере технологий изоляционистскую политику, потому что нашего внутреннего рынка недостаточно, чтобы эффективно развивать национальную технологическую отрасль. Голландская болезнь избытка ресурсов продолжает играть с нами эту дурную шутку. Надо бы уже осознать, что мы можем быть только частью всеобщей истории, и попытаться найти свое место в этой всеобщей истории. Например, попытка создать национальную микроэлектронику (предусмотрена Стратегией развития электронной промышленности России на период до 2025 г. - Прим. "Ко") - это абсолютно несовременная глупость. Микроэлектроника сегодня стремительно превращается, по сути, в разработку программного обеспечения, в разработку логики для микросхем. Если еще 10-20 лет назад актуальны были инженеры, проектировавшие микросхемы, то теперь проектирование специализированных микросхем - это прежде всего разработка операционных систем для чипов.
Такое программирование - это серьезная история, в которой сосредоточено максимальное количество добавленной стоимости и ноу-хау. А само производство заказывают на больших специализированных заводах по контракту - в мире есть считанное количество заводов, могущих выпускать микросхемы по заданным технологическим параметрам на заказ. Эта "штамповка чипов" перестала быть индустрией самой по себе, это не самая прибыльная и высокотехнологичная работа.
Это как сборка компьютеров: есть масса различных моделей и марок, но на самом деле ни одна из мировых компьютерных компаний сама компьютеры не собирает. Вся сборка происходит в Китае, просто потому, что там дешевле себестоимость. Вот и производство микросхем - это тоже такая же контрактная услуга. При нашем относительно небольшом населении и относительной дороговизне рабочей силы нам все-таки нужно найти какое-то место, в котором добавочная стоимость была бы высока.
- И какое же это место?
- Учитывая то, что инжиниринг как отрасль требует большого количества хорошо образованных людей, что инженерная школа России исторически достаточно хороша и что еще осталась какая-то масса специалистов и проектных институтов, сохраняющих школу и наработки, мы могли бы стать одним из мировых дизайн-центров, центров инженерной разработки "на заказ". Здесь, конечно, у России есть колоссальные перспективы, которые мы пока еще не растеряли. Другое дело, что пока не очень в эту сторону движемся. Между тем создать КБ, работавшее бы на западные или российские компании, в сто раз важнее, чем создать у себя завод "отверточной" сборки.
- Почему же? Разве плохо иметь автосборочные производства?
- А что нам дает "отверточная" сборка с точки зрения развития технологий? Ноу-хау мы таким образом не получаем, маржа по этой сборке минимальна, если не отрицательна, и единственное, благодаря чему она у нас процветает, - таможенные барьеры. Создаваемое количество рабочих мест тоже невелико: современному заводу не требуется много людей, причем это не очень производительные рабочие места. Но самое главное: может ли эта индустрия мультиплицироваться, расти в разы? Похоже, нет: нашему внутреннему рынку не нужно столько машин, а серьезным поставщиком автомобилей на экспорт мы никогда не станем.
Провозглашенная президентом идея, что нам надо создать 25 млн высокопроизводительных рабочих мест, вызывает у меня желание спросить: где? Идея-то правильная, но где, в каких отраслях мы хотим создать эти рабочие места и в чем они будут высокопроизводительными? И как мы их станем мультиплицировать, ведь 25 млн возникнет не сразу и одновременно?
- И что здесь можно было бы подсказать президенту?
- Я уверен, что наша отрасль - одна из тех, где можно несколько миллионов таких рабочих мест создать. На мировом рынке огромный спрос на российских инженеров, программистов, математиков. В области экспорта программного обеспечения Россия, тяжело борясь с индусами, заняла свое место в мире. Российские IT-компании могли бы найти свою нишу в сфере разработки алгоритмов и программного обеспечения для обработки неструктурированной информации, видео, голоса, текстов, изображений, в моделировании сложных системных процессов и т.д. Такие разработки требуют глубоких знаний в области алгоритмов, математического моделирования, а у нас есть для этого отличный фундамент в виде математической школы и системы технического образования, которые, возможно, лучшие в мире. Наверное, не везде мы сможем сделать конечный продукт, да это и не обязательно. Как минимум в качестве направления аутсорсинга таких наукоемких разработок можем себя зарекомендовать. Я говорю не абстрактно, мы в IBS за десять лет построили большой успешный бизнес, в котором на сегодняшний день около 6000 человек разрабатывают программное обеспечение по заказам крупнейших мировых корпораций. Я думаю, в России есть мало компаний, которые могли бы похвастаться, что у них несколько тысяч сотрудников выполняют западные заказы. Но это был тяжелый десятилетний путь. И таких компаний крайне мало, что, конечно, очень печально.
- Но что здесь может сделать государство?
- Нужен какой-то общественный консенсус, надо сформулировать идею и попытаться создать условия, при которых эта идея будет "прорастать" и развиваться. Самое последнее, что здесь может сделать государство, - это давать деньги. Это должно "прорастать" нормальными, конкурентными, рыночными механизмами на мировом рынке. Потому что если это будет не так, то все "схлопнется" в тот момент, когда прекратится финансирование. Но мы пока еще даже не сформулировали это на уровне национальной идеи. Подавляющее большинство вещей и технологий мы закупаем, отсутствие конкуренции на внутреннем рынке не стимулирует внедрение серьезных инноваций внутри страны. В "принуждение к инновациям" я не верю. Двигателем инноваций может быть только конкуренция.
- Но есть ведь такие проекты, как "Сколково", "Роснано", Российская венчурная компания!
- Каждая из этих историй в отдельности, возможно, и неплоха. Но все они вместе превращаются в большую потемкинскую деревню. Может быть, они и не задумывались как потемкинская деревня, но при отсутствии конкурентной среды, промышленной политики, идеологии в хорошем смысле слова это все быстро становится довольно вульгарным. Да, мы складываем про это анекдоты, но это, скорее, печально. Президент недавно сказал, что мы вкладываем триллионы в "оборонку", потому что "оборонка" всегда была локомотивом научно-технического прогресса. Но в мире это уже давно не так! Сегодня подавляющее число новых технологий создается не в "оборонке"! Очень жалко, что советники Владимира Владимировича преподнесли ему не очень свежие данные. Это история ХХ века, а сейчас значительная часть технологий вообще родом даже не из B2B, а из B2C.
- Но ведь Интернет все-таки разрабатывался для военных целей?
- Когда это было! А вот сейчас прогресс начинает двигаться за счет компаний из потребительского сектора. Создание iPad, на мой взгляд, знаменует некоторую революцию, оно для прогресса более важно, чем, скажем, появление айфона. iPad - это первое консьюмерское устройство, изменившее логику внедрения инноваций в корпоративной среде. В корпорациях всегда инновации внедрялись "сверху вниз", когда руководство находило какую-то новую технологию и принимало решение о ее внедрении внутри корпорации. Айпады перевернули эту ситуацию, люди начали массово ими пользоваться. Они говорили: у нас же должна быть электронная почта на этом устройстве? У нас должны быть какие-то корпоративные приложения на этом устройстве? А как раз руководство корпораций в первый момент было к этому абсолютно не готово: нужно было расширять инфраструктуру, думать о безопасности, защите данных и т.д. Внедрение айпадов в корпоративные системы произошло, по сути, "снизу вверх".
- Я верю, что прогресс затрагивает такие компании, как ваша. А вот, условно говоря, азербайджанец, торгующий овощами на рынке, вряд ли затронут всеми этими чудесами.
- Я думаю, вы ошибаетесь. Если поинтересоваться, как устроена логистика доставки этих овощей, то вы увидите, что это уже далеко не архаичный бизнес. Если вы посмотрите, в каких теплицах и как выращиваются эти овощи, вы тоже увидите, что это не так. Мы все в той или иной степени чрезмерно доверяем архаичности формы. Мы любим покупать овощи на рынке, как много лет назад, и нам кажется, что там все такое же, как много лет назад. Но это уже совсем другой рынок, у него просто внешняя форма похожа. А придите сегодня на любую бизнес-конференцию в любой отрасли и посмотрите на количество людей, которые в онлайне что-то делают и у которых айпады на столе!
- А зачем же тогда конференции собирают?
- А не очень и собирают. Отсюда кризис выставочной и конференциальной деятельности. А посмотрите, что происходит с медиа!
- А еще вы скажете: скоро не станет офисов, и все будут работать дистанционно.
- А вот это, по-моему, абсолютно неудачная идея. Человек - "общественное животное". Человеку нужно общение, причем не только в смысле информации, но и в смысле энергетики и социальных коммуникаций. Другое дело, что это должно перейти в более сложные и свободные формы. Если раньше все шли на работу по заводскому гудку, то теперь мы имеем более сложную схему взаимодействия: можно какое-то время работать из дома, какое-то время находиться на встречах вне офиса, больше нет жесткой привязки к рабочему месту.
- Те, кто родился в конце XIX века, видели чудеса прогресса - появление телефонов, самолетов, автомобилей, потом атомной бомбы и ракет. Нет ли у вас ощущения, что научно-технический прогресс замедляется?
- Точно нет. Я довольно долго проводил такой эксперимент: многих людей спрашивал, когда появился айпад. Ответы обычно были: от трех до пяти лет назад. Но, напоминаю, он вышел в апреле 2010 г. Айпад за два года изменил нашу жизнь, а теперь у нас ощущение, что это было всегда. Объективно прогресс не только не замедлился, но и явно ускорился.
Количество различных устройств и сервисов, собирающих информацию о нас, становится столь велико, что пространства для приватности почти не остается. В ближайшие два-три года с распространением разных мобильных устройств и развитием возможностей анализа собираемых данных эта тенденция только усилится.