Сливки с «яблочного пирога»

Наряду с автомобилем, женой-домохозяйкой и банковским счетом неизменной составляющей американской мечты является собственный дом с обязательной лужайкой. Чтобы стать домовладельцем, гражданину Соединенных Штатов не нужно полжизни откладывать с зарплаты: достаточно иметь стабильный доход и знать дорогу до ближайшего ссудно-сберегательного банка.

Ипотечное кредитование – то есть выдача ссуд на покупку жилья под залог приобретаемой недвижимости – считается среди прочих видов банковской деятельности в США рекордсменом по количеству льгот и привилегий, предоставляемых правительством. В 1930-е годы администрация Франклина Делано Рузвельта объявила развитие частного домовладения приоритетным направлением государственной политики. С тех пор на ссудно-сберегательные банки, ведавшие жилищными ссудами, лился бесконечный золотой дождь льгот и субсидий. Их лоббистам достаточно было заявить в конгрессе, что требуемая банками очередная поблажка прямо или косвенно улучшит условия получения ипотечного кредита, и оппоненты тут же замолкали – кому хочется заработать репутацию душителя американской мечты? Самым крупным подарком законодателей сбербанкам считается возможность сокращать налогооблагаемый доход на сумму процентов по закладной, что побуждает даже очень обеспеченных американцев пользоваться ипотекой.

До начала 1980-х годов в отрасли царило спокойствие и благополучие. Жилищные ссуды были практически безрисковыми. Если у сбербанка возникало малейшее опасение, что заемщик не сможет вернуть ссуду и заплатить проценты, сделку гарантировали федеральные ипотечные корпорации Ginnie Mae, Freddie Mae и Fannie Mae, которым власти поручили обеспечивать жильем малоимущих. Обратной стороной повышенного внимания к ссудно-сберегательным банкам было то, что государство предотвращало любые попытки слияний и картелизации: монополия и повышение кредитных ставок могли здорово испортить вкус «яблочного пирога». Как и в 1930 – 40-е годы, основной поток ипотечных ссуд проходил через маленькие местные банки.

Многолетняя государственная опека создала особый психологический тип «сберегательного» банкира. Он не знал конкуренции, не требовал от жизни многого и был уверен в завтрашнем дне своего бизнеса. На Уолл-стрит таких банкиров в шутку называли «клуб 3-6-3»: придя на работу, они принимали транш Федерального резерва под 3% годовых, раздавали его заемщикам под 6%, и к 3 часам дня уже играли в гольф.

Клуб 22-6-3

В 1981 году распорядок дня сберегательных банкиров радикально изменился. В Белый дом въехал президент-республиканец Рональд Рейган, считавший, что все проблемы американской экономики вызваны вмешательством в нее федерального правительства. «Рейганомика» предусматривала значительное сокращение налогов на сверхдоходы, за счет которых прежде финансировались масштабные социальные и благотворительные программы, – в том числе и федеральные ипотечные корпорации, делавшие жизнь сберегательных банкиров такой спокойной. Кроме того, Федеральный резерв, стремясь привлечь на стагнирующие американские рынки средства иностранных инвесторов, сначала круто повысил процентные ставки, а затем и вовсе перестал их регулировать, отдав на откуп биржевым «быкам». Вместо 3% сбербанки теперь могли привлечь средства под 13 – 15%, а к середине десятилетия даже под 20 – 22%. При этом ссуды, выданные в предыдущие годы, продолжали приносить все те же 6%.

С помощью элементарных арифметических действий нетрудно подсчитать, сколько времени потребуется ипотечной системе, чтобы вылететь в трубу, если на каждом ссуженном долларе сбербанки будут терять до 16 центов в год. Чтобы отложить момент краха, сберегательным банкирам пришлось переквалифицироваться в злостных строителей финансовых пирамид: теперь им приходилось занимать деньги где придется и под любые проценты. Пришлось подчищать балансы, чтобы выдать заемные средства за прибыль и привлечь новые кредиты. Среди бывших членов «клуба 3-6-3» повысилась смертность от инфарктов, а их лоббисты хором пели в конгрессе старые песни о «яблочном пироге».

Парламентарии сами оказались между Сциллой и Харибдой. С одной стороны, именно на ликвидацию дотируемых отраслей (вроде того же ипотечного кредитования) и была направлена «рейганомика». Уступить сбербанкам означало создать прецедент «двойного стандарта». С другой стороны, политик, лишивший американцев возможности купить дом в кредит, вряд ли мог рассчитывать на их горячую любовь и голоса на выборах. Оказавшись перед дилеммой – ссориться с президентской командой или с избирателями, – парламентарии постарались максимально затянуть решение вопроса, что в принципе было несложно: никто толком не представлял, каким образом можно спасти ипотеку.

Пока в конгрессе шли дебаты, в южных и юго-западных штатах страны начался бум спроса на недвижимость. Причиной отчасти послужила «рейганомика»: американцы в ожидании обещанной президентом эры изобилия выстроились в очереди за жилищными ссудами. Сыграл свою роль и тот факт, что Рейган в прошлом был губернатором Калифорнии. Тамошние компании, пользуясь его особым расположением, начали активно расширяться и создавать новые рабочие места. К концу 1981 года общий объем ипотечных ссуд, выданных сбербанками, превысил $1,4 трлн – и самая архаичная и закомплексованная отрасль американских финансов неожиданно для всех превратилась в крупнейший в мире рынок капитала.

Акулы принюхиваются

Уолл-стрит давно и с интересом наблюдала за жизнью сберегательных банкиров. Главные инвестиционные хиты 1970-х годов – корпоративные акции и муниципальные бонды – отошли в мир иной, и на фондовом рынке периоды относительного затишья сменялись и вовсе полным штилем. Требовался новый инвестиционный инструмент, который оживил бы спекуляции и позволил заработать игрокам. В 1978 году, когда Федеральный резерв в первый раз повысил кредитную ставку, на Уолл-стрит заговорили о том, что новой бомбой могут стать ипотечные облигации (mortgage bonds) сбербанков, обеспеченные закладными на недвижимость.

Идея казалась очень перспективной: сбербанки таким образом решают все проблемы, связанные с ростом кредитных ставок, продавая по дешевке в форме облигаций свои нерентабельные закладные, а взамен получая живые деньги для выдачи новых ссуд под актуальные проценты. Уже существовал прецедент выпуска ипотечных облигаций: в 1977 году сотрудники инвестиционного банка Salomon Brothers Боб Далл и Стив Джозеф выпустили и продали пакет mortgage bonds крупнейшего в США Bank of America.

После этого почти все финансовые конторы Уолл-стрит создали экспериментальные группы для торговли новыми ценными бумагами, но... практически тут же их и закрыли. «Клуб 3-6-3» слишком верил в государство и слишком боялся акул с Уолл-стрит, чтобы согласиться на сомнительную авантюру. К тому же требовалось слишком много сил, чтобы убедить покупателей покупать новые ценные бумаги с непредсказуемым поведением и непривычным обеспечением. К 1981 году в США действовал лишь один отдел торговли ипотечными бумагами – в Salomon Brothers, – да и тот ничем не торговал.

Меняемся долгами!

Чей именно лоббист подбросил конгрессу идею о том, как спасти сбербанки от разорения, сохранив лояльность президентской антикризисной программе, сейчас уже никто не вспомнит. Возможно, озарение посетило кого-то из членов «клуба 3-6-3», но, скорее всего, эта схема родилась в голове Леви Ранье – руководителя ипотечного отдела Salomon Brothers. Главное, что законодатели официально разрешили сберегательным банкирам продавать убыточные пакеты закладных по цене ниже номинала, а полученные в результате этих сделок убытки покрывать из налоговых фондов. Никаких прямых бюджетных дотаций для этого не требовалось, так что президент мог спать спокойно.

А для отдела Ранье, после того как конгресс утвердил новый пакет льгот, наступили жаркие дни. Дальнейшие события подробно описываются в романе Майкла Льюиса «Покер лжецов». Сотни ссудно-сберегательных банков захотели немедленно избавиться от своих убыточных закладных и купить другие – пусть тоже убыточные, – потери по которым нес уже не банк, а налоговый департамент. Ипотечный отдел Salomon Brothers, в штате которого было пять человек и на который руководство компании давно махнуло рукой, оказался естественным монополистом самого странного финансового рынка.

Маклер этого отдела Том ДиНаполи как-то раз поведал историю, характерную для торговли mortgage bonds: «Президент сбербанка хотел продать 30-годичные кредиты на $100 млн и купить другие ссуды на ту же сумму. Я назначил его займу цену $0,75 за $1 и предложил ему другие кредиты по $0,85. Он бы продавал почти точно такие же кредиты, что и покупал, но при этом потерял бы $10 млн». «Кажется, это не слишком выгодная сделка», – засомневался банкир. ДиНаполи парировал: «Да, в экономическом плане она невыгодна. Но взгляните на вещи шире: если вы не пойдете на это, акционеры вас уволят».

1981 год отдел Леви Ранье закончил с прибылью, и эта прибыль оказалась запредельной даже по меркам Уолл-стрит – $150 млн. При этом ни серьезные инвесторы, ни конкурирующие инвестиционные банки еще не проявили интереса к закладным. Все деньги отдел зарабатывал исключительно на том, что помогал директорам сбербанков обманывать налоговиков и акционеров путем простого обмена пакетами закладных.

Жизнь взаймы

После публикации годового балансового отчета Salomon Brothers превратился в крупнейший инвестиционный банк Америки, а mortgage bonds стали сенсацией. При этом разросшийся отдел Ранье полностью контролировал информацию о рынке и продолжал получать сверхприбыли. «Мы были главными на Уолл-стрит, – рассказывал другой сотрудник отдела Энди Стоун. – Чтобы контролировать поток, ты мог брать облигации по $12, даже когда они шли по $10. Тогда наш исследовательский отдел выдавал обзор, сообщавший, что облигации, которые ты только что купил по $12, стоят на самом деле $20. Вся Улица сидела у экранов и видела, что идет скупка. Все решали: «Надо бы нам тоже купить», помогая нам выбраться из этой ситуации».

Впрочем, в Salomon Brothers понимали, что на чистой спекуляции рынок закладных долго не продержится. Нужно было сделать ипотечные облигации привлекательными для инвесторов, но те упорно не хотели с ними связываться. Главной проблемой оставалось право домовладельца в любой момент выкупить свою закладную. Если процентная ставка падала, то банковские кредиты дешевели, и американцы массово гасили ипотечные ссуды. Инвестор, купивший пакет 30-годичных облигаций, рисковал в один момент остаться с кучей обесценившейся бумаги на руках. Аналитики Леви Ранье разработали десятки технологий, страхующих покупателя от таких рисков, и те мало-помалу научились рассматривать mortgage bonds как серьезный инвестиционный инструмент.

Смерть «клуба 3-6-3» была отложена еще на некоторый срок: директора сбербанков продолжали играть в гольф до 1983 года, после чего по отрасли прокатилась волна банкротств. Значительная часть сбербанков была по бросовым ценам скуплена Salomon Brothers и другими инвестиционными конторами, экспериментировавшими с закладными. Фактически наметилась картелизация рынка, которой так боялись и федеральное правительство, и домовладельцы – причем в роли райдеров выступал самый агрессивный банк Уолл-стрит, который, не задумываясь, спустил бы с заемщиков по три шкуры. Однако уже в 1985 году монополия Salomon рухнула, причем исключительно из-за мелочной жадности руководства этого инвестбанка.

Жадность сгубила монополию

Джон Гудфренд, председатель совета директоров Salomon Brothers, в конце 1984 года пригласил руководство отдела закладных в один из самых дорогих нью-йоркских ресторанов, чтобы сообщить о своем удовлетворении от работы отдела, а также назвать суммы ежегодных премий. В отделе Ранье, который к тому времени превратился в своего рода государство в государстве, размер премий вызывал острое недовольство. Сотрудники, ежегодно приносившие своей компании десятки миллионов долларов чистой прибыли – больше, чем кто-либо на Уолл-стрит, получали в сотни раз меньше, чем их менее успешные коллеги в конкурирующих банках.

Размеры премий (в год, когда отдел заработал почти $300 млн, его сотрудники получили в среднем по $150 000 – $200 000), а главное – помпа, с которой Гудфренд их огласил, превратили скрытое недовольство в открытый мятеж. Менеджеры потребовали, чтобы оплату их труда привязали к размеру прибыли, Гудфренд выполнить требование отказался, и в результате разгорелся громкий скандал. После обеда началось массовое бегство сотрудников отдела Ранье в конкурирующие фирмы, которые давно уже пытались переманить их на многомиллионные оклады. С собой они уносили не только технологии работы с ипотечными облигациями, но и свои клиентские базы и массу внутренних секретов Salomon.

Вскоре от всего отдела остались только сам Ранье и несколько преданных ему сотрудников, но после серии устроенных ими заговоров, направленных на смещение руководства, уволили и этих. Уничтожив свой флагманский отдел, банк Salomon покатился по наклонной, а рынок ипотечных облигаций был поделен между его конкурентами.