Страх перед словом

Вопрос и не в том, почему случаются конфликты на национальной почве. Человек несовершенен – это главный ответ. Также не составит проблемы очертить круг факторов, которые именно в современной России служат питательной почвой для межэтнической напряженности: бедность населения, большая внешняя и внутренняя миграция, неэффективность всех правоохранительных органов разом, коррумпированность власти сверху донизу и снизу доверху.

Но все это представляет собой некую российскую константу. И не объясняет, почему количество национальных эксцессов нарастает как снежный ком.

Что же это за феномен, проявления которого в последние годы были все сильнее и сильнее? Окинув взглядом родную действительность, мы не найдем ничего иного, кроме неуклонного совершенствования «стерильности» российских печатных – и особенно электронных – СМИ. Усилия, предпринятые государством в этом направлении, по вдохновенности и трудозатратам явно превышали заботу о стерилизации избыточной денежной массы в экономике.

Да, мы имеем две экспоненты, но связаны ли они между собой? Если «после» – не всегда «по причине», то это правило тем более должно касаться одновременных событий. Однако есть уверенность в том, что замеченные параллели не случайны, и уверенность эта основывается на доказательстве «от противного». Проводимая «стерилизация» СМИ имела одной из основных задач как раз приглушение национальной напряженности, существующей в обществе. В самом деле, не демократов же – сколько бы они ни претендовали на эту значимую роль – год от года все больше боялась власть!

По поводу «лечения через умолчание» можно проследить два различных хода мыслей. Первый исходит из убеждения в том, что народ обычно следует словесным указаниям, которые ему дают. Подобный взгляд содержит в себе долю истины – в противном случае не могла бы состояться как индустрия рекламная деятельность. В рассматриваемом случае предполагается, что если люди не услышат в СМИ призывов к национальной вражде, то этой самой вражды и не будет или, по крайней мере, она не выльется в конкретные действия. Одной из слабостей такой концепции является отсутствие ответа на вопрос, почему столь же эффективное воздействие не способны оказывать призывы к толерантности?

Оппоненты обращают внимание на то, что наиболее уязвимыми перед разрушительными катаклизмами в истории оказывались как раз те общества, которые пытались запретами оградить себя от воздействия «вредных» идей. Не потому ли большевики победили, что «Искру» издавали подпольно, и не потому ли затем сокрушительно победили их, что они столь рьяно глушили «враждебные голоса»? И раз нынешняя западная политкорректность являет собой пример невиданной в истории цензуры и самоцензуры, то не приведет ли все это к столь же невиданному краху само западное общество? Возражение на этот ход мыслей уже упоминалось: если на призыв покупать конкретное мыло люди именно его и покупают, то где гарантия, что они не прислушаются к еще более вдохновенному призыву к погрому?

Страх перед голосом, страх перед молчанием. «Выхода нет» тоже писать нельзя. При этом все смешалось: циники верят в благотворную силу слова, идеалисты призывают во имя всего доброго заткнуть всем рот. Такова печальная картина демократии без демократов. Упаси Боже подумать, что без «демократических партий»! Нет людей, которые верили бы не в то, что они произносят или о чем молчат, а в сам «народ-языкотворец», который, между тем, звереет от всей этой говорящей и молчащей публики на полосах и экранах.