Свой среди чужих

Осенью 1987 года Нью-Йоркская биржа переживала шок: прокуратура обвинила спекулянта Айвена Боэски по прозвищу Русский в махинациях с использованием внутренней информации компаний-эмитентов. Однако этот факт целый месяц скрывали от общественности, чтобы подследственный смог продать свои ценные бумаги по максимальной цене и выплатить назначенный штраф. «Это кульминация инсайдерского бума, – писала пресса. – Биржевыми спекуляциями теперь занялась прокуратура, которая помогла Русскому провернуть самую грязную сделку его жизни».

Следствие по делу Боэски подвело черту под более чем 15-летним периодом существования сети нелегального обмена информацией между сотрудниками инвестиционных компаний, банков, корпораций и биржевыми спекулянтами. Считается, что начало нелегальному обмену информацией положила волна слияний и поглощений начала 70-х. Тогда энергетический и валютный кризисы подорвали здоровье американских компаний, и международные корпорации и банки, воспользовавшись моментом, направили избыточную прибыль на покупку национальных компаний США. Если владелец контрольного пакета отказывался продавать бизнес, корпорации прибегали к схеме враждебного поглощения, то есть скупали акции, обращавшиеся на публичном рынке. К концу десятилетия масштабы отдельных сделок такого рода впервые превысили $1 млрд, а в середине 80-х стали привычными враждебные поглощения стоимостью $10 млрд и более.

Перемещение таких значительных сумм через биржу неминуемо вело к возникновению обслуживающей инфраструктуры. Инвестиционные компании, банки, брокерские и консалтинговые агентства стали предоставлять услуги по проведению враждебных поглощений и слияний, а другие компании (преимущественно фирмы с репутацией) защиту от них. Появилась и особая категория биржевых спекулянтов – рисковые арбитражеры, которые зарабатывали на жизнь тем, что скупали акции компаний, намеченных для поглощения, а затем продавали их захватчику по более высокой цене.

И на бирже, и в офисах работали люди, которые говорили на одном языке, мыслили одними категориями, заканчивали одни и те же колледжи и дружили семьями. Вначале обмен тайнами происходил стихийно – в порядке негласных одолжений и дружеских советов, но арбитраж создал платежеспособный спрос, и к концу 70-х система приобрела черты черного рынка. Инсайдеры работали почти во всех крупных инвестиционных компаниях и банках, включая Lazard Freres, Merrill Lynch, Smith Barney. Стоимость утечки информации колебалась в пределах от $100 тыс. до $1 млн, а прибыль от арбитражных сделок с использованием «инсайда» порой достигала восьмизначных чисел.

Рисковать по-русски

Айвен Боэски, который начал свою карьеру как арбитражер, был в этой среде фигурой выдающейся. В 1975 году он, унаследовав после смерти отца $700 тыс., основал финансовую корпорацию Ivan Boesky и за шесть лет увеличил ее оборотный капитал более чем в 100 раз. Главным фактором успеха начинающего арбитражера были особые соглашения с инвесторами: в случае успеха операции они получали 50% от прибыли, а если Боэски ошибался, теряли все. Рисковать собственными деньгами на таких условиях мало кто соглашался, и основными клиентами Айвена стали наемные управляющие, прокручивавшие через него корпоративные средства.

Впрочем, ошибался Русский редко. Во время слияния DuPont и Conoco Боэски за один банковский день заработал $40 млн, бросив на сделку все свои деньги и те средства, которые он смог занять. Уже тогда злые языки поговаривали, что спекулянт может пойти на такой риск лишь в том случае, если он располагает иными помимо The Wall Street Journal источниками информации – причем более надежными. В действительности же таким был стиль Боэски: он все делал с поистине русским размахом, благодаря которому (а не только из-за странного имени, которое можно было прочитать и как «Иван») и получил свое прозвище. «Русский» стиль позволял Боэски в кратчайшие сроки сколачивать капиталы, но при этом и ошибиться Айвену можно было только единожды.

Роковой для Айвена стала сделка, осуществленная им летом 1982 года, когда Боэски купил на $70 млн акций нефтяной компании Cities Service, надеясь повторить свой подвиг с Conoco. За полчаса до закрытия биржи все потенциальные покупатели неожиданно вышли из игры, и в последующие четыре месяца на покупку этих акций не поступило ни одной заявки. Боэски промахнулся: собственных денег у него практически не осталось, банк в любой момент мог потребовать возврата $20-миллионной ссуды, инвесторы слали письма с угрозами, а комиссия по ценным бумагам требовала отчета о состоянии дел и угрожала компании Айвена ликвидацией.

Рынок маленьких одолжений

Айвен обратился за помощью к своему старому другу Джону Малхэрену, занимавшему один из руководящих постов в инвестиционном банке Merrill Lynch. Тот выставил заявку с высокой ценой, и только благодаря этому котировки Cities Service не рухнули. Боэски потерял на этой сделке $25 млн и часть репутации. К тому же он оказался в неоплатном долгу пере Малхэреном, а тот за каждый доллар Merrill Lynch потребовал от Айвена массу мелких услуг. В частности, Боэски пришлось регулярно делиться со старым другом своими выводами о возможных изменениях котировок, а также поддерживать игру малхэреновских брокеров. Все эти «маленькие одолжения» ухудшали и без того далеко уже не блестящее положение Ivan Boesky Co. Именно тогда Русский и задумался о том, как сделать исход биржевых операций более предсказуемым, чтобы поскорее рассчитаться со спасителем.

Рисковать «по-русски» Боэски позволить себе уже не мог, зато найти выходы на инсайдерскую информационную сеть ему было несложно. Первый поставщик коммерческих тайн у него уже был: Джону Малхэрену волей-неволей приходилось сообщать своему должнику о планах Merrill Lynch, в реализации которых тот принимал участие. Следующим в обойме Боэски оказался фондовый аналитик Марти Сигал, который служил в инвестиционной компании Kidder, Peabody, а также помогал корпорациям организовывать поглощения или защиту в качестве частного консультанта. Он и прежде не раз подсказывал Айвену, куда стоит вкладывать деньги, а теперь стал получать за эти услуги бонусы: до $400 тыс. в год плюс инсайдерскую информацию от других поставщиков Русского. Скоро в цепи инсайдеров Боэски появились новые звенья: друг Сигала – Роберт Фримен из Goldman Sachs, Дэннис Левайн из Smith Barney, Роберт Уилкис из Citibank, Илан Райх из Wachtell Lipton и многие другие. В большинстве своем это были молодые честолюбивые финансисты, занимавшие не слишком высокие посты в инвестиционных компаниях и лелеявшие мечту о собственном бизнесе.

Поближе к Солнцу

Боэски, оказавшись в самом центре этой «паутины», вскоре обнаружил, что информации к нему поступает значительно больше, чем нужно рядовому рисковому арбитражеру. К тому же в начале 80-х появились отрасли, на фоне которых меркли самые головокружительные биржевые спекуляции ушедшего десятилетия. В 1982 году финансист Уильям Саймон купил компанию Gibson Greetings, сократил ее персонал, переоценил коэффициент коммерческой привлекательности и несколько месяцев спустя продал с прибылью в 10 000%. Развивался рынок бросовых облигаций, который создал и контролировал руководитель калифорнийского отделения инвестиционной компании Drexel Burnham Lambert Майкл Милкен, прозванный газетчиками Король Солнце. С помощью эмиссии бросовых облигаций, организованной конторой Милкена, любая даже самая слабая компания могла привлечь средства, достаточные для поглощения крупной корпорации. Зачастую не требовалось даже эмиссии. Милкен отправлял руководителю компании, намеченной для захвата, письмо, в котором сообщал, что его клиент в состоянии собрать достаточное количество денег для враждебного поглощения, после чего жертва пасовала и соглашалась на слияние.

В таких условиях заниматься рисковым арбитражем, пусть и с использованием внутренней информации, означало уйти во второй эшелон. Боэски решил сменить статус биржевого флибустьера на более престижное и надежное занятие – например, с помощью милкеновских бросовых облигаций создать крупный инвестиционный холдинг.

Родственникам Айвена принадлежала компания Vagabond, управлявшая отелем Beverly Hills. В его конференц-зале Милкен регулярно устраивал презентации и встречи для своих клиентов и партнеров. Боэски встретился с королем бросовых облигаций и договорился о выпуске долговых бумаг на $100 млн. Эмитентом облигаций и флагманской компанией будущего холдинга должна была стать Vagabond. Милкен выставил Боэски три условия: во-первых, выплачивать 17% годовых покупателям облигаций и комиссию Drexel; во-вторых, сделать Drexel совладельцем Vagabond, а в-третьих, открыть ему, Милкену, доступ к сети обмена инсайдерской информацией.

Боэски согласился со всеми требованиями – и уже к середине 1983 года стоил почти $1 млрд. Правда, практически все эти деньги сделал для него Милкен: международный инвестиционный холдинг Айвена фактически являлся дочерним отделением калифорнийского офиса Drexel, а сам бывший флибустьер превратился в «связного» между Королем Солнцем и поставщиками коммерческих тайн.

Вот типичная для их отношений история: как-то раз Милкен проводил для одного из своих клиентов – финансиста Виктора Познера операцию по захвату строительной компании Fischbach. Жертва трепыхалась и ябедничала в антимонопольный комитет, который после недолгого расследования признал действия клиента Drexel противозаконными. Майкл без долгих объяснений приказал Боэски купить нужные акции и придержать их для Познера. Мало того что Милкен втянул Боэски в уголовно наказуемую авантюру, он еще и не позаботился о его интересах. За то время, что Боэски держал акции Fischbach, их котировки упали, он потерял на сделке $5,5 млн. После нескольких напоминаний Милкен все-таки перевел эту сумму на счет Vagabond, не обременив себя оформлением сопроводительных документах – мол, придумаете что-нибудь. Этот «хозяйский» перевод позже стал одним из вмененных в вину Айвену Боэски преступлений.

Чужой среди своих

Финансово-информационная система Милкена функционировала без сбоев и постоянно расширялась до весны 1985 года, когда у нее у самой возникли проблемы с неконтролируемой утечкой секретов. Сначала журнал Fortune опубликовал материал с намеками на то, что Боэски имеет доступ к внутренней информации Kidder, Peabody. Затем комиссия по ценным бумагам и руководство инвестиционного банка Merrill Lynch получили анонимные письма, в которых утверждалось, что сотрудники банка торгуют ценными бумагами в личных целях с использованием инсайдерской информации.

До сих пор так и не выяснено, кто написал эти письма, положившие начало краху фондового рынка конца 1980-х, но ряд фактов позволяет предположить, что инициатива шла не снизу, а сверху. Уж слишком пристальное внимание органы правопорядка проявили к этим анонимкам, слишком последовательно прокуратура и комиссия по ценным бумагам разрабатывала каналы, которые вели от рядовых информаторов к Боэски и Милкену. Высказывалось даже мнение, что охота на инсайдеров была организована в политических целях силами демократической оппозиции и олигархическими кланами, которые стремились затормозить развитие экономики, сведя на нет результаты реформ, проводившихся президентом Рональдом Рейганом. Есть и менее фантастическая версия: прокурор Нью-Йорка Рудольфо Джулиани в то время готовился к борьбе за кресло нью-йоркского же мэра и остро нуждался в горячей теме для предвыборной кампании.

Проверка вывела следователей на Дэнниса Левайна, одного из самых активных инсайдеров Боэски, связанного с ним напрямую. Левайн не только торговал секретами, но и сам спекулировал на бирже через подставных лиц. Эти лица-то его и погубили. Брокеры сообразили, что их клиент ведет игру наверняка, и стали копировать его сделки и даже продавать эти сведения коллегам.

Конечно, на инсайдерской торговле лучше не попадаться (это бьет по имиджу, да и комиссия по ценным бумагам может оштрафовать), но вообще-то данное деяние не является уголовным преступлением. Тем не менее повестку Левайну прислала именно прокуратура. Ему пригрозили обвинением в организованном мошенничестве и вымогательстве, припугнули двадцатью годами отсидки в самой страшной тюрьме штата, а для полноты впечатлений оставили ночевать в КПЗ. Отпустили его лишь под залог в $5 млн, который обычно назначается обвиняемым, представляющим опасность для общества или склонным к побегу, но уж точно не полуживому от страха «белому воротничку».

Целью прокуратуры и комиссии по ценным бумагам было так запугать Левайна, чтобы тот сам пошел на сотрудничество и сдал Боэски. Ждать им долго не пришлось: инсайдер выдал все пароли и явки и был осужден к штрафу $11 млн и к двум годам тюрьмы за уклонение от уплаты налогов.

Инсайдеры в штатском

Против Боэски прокуратура применила ту же тактику, но условия соглашения на сей раз были более жесткими: от него потребовали спровоцировать Милкена на разговор о незаконных операциях и записать беседу на спрятанный диктофон. Однако Милкен, чувствуя, что над ним сгущаются тучи, от серьезного разговора уклонялся, и Джулиани пришлось удовольствоваться свидетельскими показаниями Боэски. А их для возбуждения дела против короля бросовых акций было недостаточно.

Между тем выборы мэра приближались, и Джулиани нужно было срочно посадить хотя бы одного крупного мошенника. Боэски согласился признать себя виновным и уплатить штраф в $100 млн. Тут-то и возникла проблема, попытка решения которой обернулась самым грандиозным скандалом конца 80-х. Все заинтересованные стороны понимали, что если на рынке станет известно об условиях соглашения Боэски с прокуратурой, то стоимость его портфеля упадет до минимума и он не сможет заплатить штраф. Поэтому комиссия по ценным бумагам засекретила сведения и дала Боэски месяц для сбыта принадлежавших ему акций публичных компаний и бросовых облигаций холдинга Vagabond. Покупатели этих бумаг понесли самые большие потери, так как Vagabond обанкротился сразу же после объявления об аресте Айвена Боэски.

Только по официальным данным, он сбыл ценных бумаг на сумму более $450 млн и, по-видимому, примерно такую же сумму выручил на негласных сделках, спрятав эти деньги до своего освобождения. Когда комиссия по ценным бумагам опубликовала информацию о махинациях Боэски, на бирже началась паника. Индекс Dow Jones упал на 200 пунктов и восстановился лишь через три месяца. Несколько крупных арбитражеров, скупавших бумаги Боэски и акции компаний, которые Vagabond собирался поглотить, разорились. В 1990 году обанкротилась и Drexel, а Майкла Милкена все же обвинили в ряде уголовных преступлений. Суд над ним еще сильнее поколебал биржевые индексы, так как с уходом Милкена со сцены рухнул и весь рынок бросовых облигаций, разорив и эмитентов подобных бумаг, и их покупателей.