«В правительство приходят либералами, а оказываются бюрократами»

На состоявшейся недавно ежегодной конференции инвестиционной группы «Ренессанс Капитал» «Россия: реформы и рост» Александр Шохин дебютировал в новом качестве – председателя наблюдательного совета группы. Что заставило известного чиновника и парламентария расстаться с коридорами власти? Что думает недавний председатель думского комитета о действиях правительства и обстановке в Думе? Почему для продолжения карьеры он выбрал «Ренессанс Капитал»? На эти вопросы Александр Шохин ответил в интервью «Ко».

«Ко»: Еще в 1994 году вы одним из первых заговорили о пенсионной реформе. Тогда же впервые заговорили о реформе ЖКХ, естественных монополий. Прошло восемь лет, разговоры все те же, а реформы только в перспективе. Это что, замкнутый круг?

Александр Шохин: 1994 год – это не случайно. К этому времени в повестку дня правительства вошли «механизмы тонкой настройки», и тогда мы действительно начали обсуждать пенсионную реформу, чилийский опыт, опыт других стран, которые в реформировании пенсионной системы опирались на негосударственные институты и ориентировались на инвестиционный потенциал пенсионных резервов. Первая волна либерализации не затронула энергетический сектор, и тогда же стали обдумывать реформу естественных монополий в энергетике. Стоял вопрос и о налоговой реформе – помню, я его задавал министрам финансов «семерки» в сентябре 1994 года. Но все же на первый план выходила борьба с инфляцией, которая даже в лучшие месяцы измерялась несколькими процентами. Скажем, в 1994 году инфляция составляла от 4% до 5% в месяц, бюджетный дефицит был очень существен. Было понятно, что кредиты ЦБ для покрытия дефицита бюджета – это самый ненадежный механизм закрытия этой дыры, и правительство начинало думать над другими схемами: в частности, над цивилизованными заимствованиями на рынке (выразилось это, правда, в том, что именно тогда был создан механизм ГКО).

Заниматься в тот момент реформами было достаточно трудно из-за того, что президенту Ельцину не удалось, несмотря на все ожидания и расчеты, сформировать большинство в первой Госдуме; ведь тогда власть планировала, что «Демократический выбор России» не только станет самой крупной фракцией в Думе, но и сформирует правительство. Сейчас этот факт подзабылся, но тогда все были убеждены, что удастся создать демократическое, рыночное правительство большинства и на этой основе продвинуть реформы. Политические ожидания были завышены. И реформы не то чтобы захлебнулись, но было больше дискуссий, нежели реальных шагов. Напомню, что 1994 год характеризовался подъемом промышленного производства, восстановлением экономики. Во многом это было связано с ростом монетизации на основе подпитки экономики деньгами, что имело и обратную сторону. В частности, основной причиной «черного вторника» октября 1994 года было то, что вовремя не заметили разболтанности технических механизмов функционирования валютного рынка, который в условиях инфляционного навеса мог навалиться на экономику, что в итоге и случилось.

Потом был двухлетний перерыв, а в 1997 году, в процессе формирования правительства «младореформаторов», начался новый всплеск реформ. Несостоявшаяся идея конца 1993 года – создать реформаторское правительство – была реализована в марте 1997 года без устойчивого большинства в Госдуме и при наличии «отвязанного» сената из лидеров субъектов Федерации, которые время от времени давали знать о своем «особом» мнении. Были заявлены те же реформы: ЖКХ, социальных выплат, военная, естественных монополий. Однако политические интересы снова взяли верх. Год спустя правительство реформаторов было обновлено, но к весне 1998 года оно, по существу, оказалось заложником финансовой несбалансированности и неадекватных мер по реагированию на азиатский финансовый кризис. В частности, было решено удержать курс рубля любой ценой, но эта цена оказалась чересчур высокой: колоссальный рост госдолга, который не спас рубль от обвальной девальвации. Для того чтобы вернуться к реформам, надо было восстановить экономику, на что ушло два следующих года. Поэтому с 2000 года перед нами стоят проблемы, которые много лет обсуждались, но так и не были решены.

При всем уважении к нынешнему правительству им не надо было ничего придумывать заново. Надо только воплощать уже имеющиеся наработки. Так что теперь появилась возможность вместо хождения по замкнутому кругу принять адекватные законодательные решения.

Путь из либералов в бюрократы

«Ко»: По сути дела, правительство последние два года только пожинает плоды благоприятной внешнеэкономической конъюнктуры. Как вы оцениваете деятельность кабинета за эти два года?

А.Ш.: Естественно, что, когда это правительство пришло к власти, оно не рассчитывало на такие подарки судьбы, и, так сказать, мобилизационный ресурс правительства двухлетней давности был высокий.

Традиционной для любого – не только нынешнего – правительства бывает такая схема: приходят в него реформаторы и оказываются бюрократами. В таких случаях крупный бизнес, представленный, например, РСПП или либеральным крылом Думы, оказывается более прогрессивным и подталкивает правительство к тем мерам, которые оно не торопится принимать, несмотря на сделанные заявления. В частности, правительство пришлось подталкивать к решительному снижению налоговых ставок по рыночной схеме пенсионной реформы.

После кризиса экономика имела некоторую фору, ускорители роста, которые являлись оборотной стороной девальвации рубля: удорожание импорта, стимулирование экспорта, благоприятная внешняя конъюнктура. Не было нужды переходить к инвестициям, шла загрузка производственных мощностей. Все это приводило к высокому росту экономики: 9% в 2000 году, 5,5% в 2001 году. Сейчас мы вынуждены признать, что эти резервы роста исчерпаны. В этой связи прав президент, который время от времени критикует правительство за отсутствие амбициозных планов. Но весь вопрос: как это сделать? Если действовать в рамках, так сказать, короткой логики, то надо девальвировать рубль, сконцентрировать ресурсы на ударных направлениях, загнать туда много денег, и, глядишь, в течение даже одного года рост будет застабилизирован и появится положительная динамика. А дальше будет видно. Если бы правительство действовало так, то оно было бы политиканствующим кабинетом. Правительство объясняет всем, в том числе и президенту, что есть рутинная работа по реформам, которая должна привести к росту. Но такие объяснения должны быть дополнены демонстрацией того, что энергичность действий правительства повышается.

Кроме того, существуют электоральные циклы в экономической политике. За год и тем более за полгода до выборов политика не может быть непопулярной. И не только в России случается. Американская статистика давно зафиксировала, что за полгода до президентских выборов в США руководители страны не отваживаются огорчать налогоплательщиков негативными новостями. Это дополнительный стимул решительных действий правительства в ближайшие полгода-год, оставшиеся до предвыборной гонки.

«Ко»: Кроме хорошо известного набора реформ какие факторы являются для этого правительства новыми?

А.Ш.: В условиях, когда внешняя конъюнктура становится менее благоприятной, когда износ основных фондов нарастает, становится огромной потребность в инвестициях. На этом настаивают естественные монополии, которые требуют повышения тарифов для мобилизации инвестиций, другие сектора экономики. Источники инвестиций – внутренние: прибыль, амортизация. Расчет на внешние инвестиции в больших объемах, на мой взгляд, вряд ли оправдан. Для нас сейчас это вспомогательный фактор.

Вот, например, если мы привлечем чересчур много иностранных инвестиций, если нетто-приток капитала, зафиксированный во втором квартале этого года и отмеченный в платежном балансе, будет устойчив и идти по нарастающей, это приведет к реальному укреплению рубля. Это может подорвать традиционные стимулы роста российской экономики последних лет. Нестрашно, если есть другие стимулы развития, основанные на низких налоговых ставках, на прозрачном корпоративном управлении, но это пока в расчет экономического роста брать нельзя. Чем меньше позитивное влияние внешних факторов – девальвационного, высоких цен на нефть, – тем больше роль собственных факторов, связанных с использованием внутренних источников развития.

Есть традиционные страхи дефолтов и падения рынка, но возможна обратная ситуация: а вдруг российский рынок окажется переоцененным по сравнению с другими? Придут сюда большие деньги, и зависимость российской экономики от колебаний, от перетоков капитала, во-первых, очень возрастет, а во-вторых, мы не сумеем связать столь значительную массу пришедшего капитала.

Корпоративные «сюжеты»

«Ко»: Как вы оцениваете опыт слияния ВЭБ и ВТБ? Пока никакого слияния не получается. Зачем тогда вообще затевалась эта операция?

А.Ш.: Когда правительство определялось со своим участием в капитале банковских учреждений (напомню, что это происходило осенью прошлого года), были выработаны необходимые основания для участия правительства в капитале кредитной организации. Таковыми случаями были признаны Российский банк развития (РБР), специализированный банк под названием Россельхозбанк (хотя теоретически можно было обойтись без него и в рамках Банка развития создать направление, оказывающее поддержку сельскому хозяйству) и Экспортно-импортный банк. При этом всякое новое участие правительства в банковском капитале должно проходить публичное обсуждение в Госдуме, поскольку это связано с расходованием бюджетных средств. Например, РБР несколько лет получал средства из бюджета на формирование капитала, Россельхозбанк получал, на выкуп ВТБ были потрачены $42 млрд, увеличившие госдолг.

В случае с ВЭБом и ВТБ надо было ответить на вопрос: «Зачем правительству два одинаковых банка?» Замечу: то, что ЦБ не должен участвовать в капитале ВТБ – это очевидная вещь, она даже не обсуждается. Тот факт, что ЦБ в начале 90-х годов случайно оказался акционером ВТБ – факт исторический, но отнюдь не концептуальный.

Наша позиция в Думе была следующей: ВЭБ остается правительственным экспортно-импортным банком (и тогда была обнародована программа слияния его с Росэксимбанком, у которого была лицензия, но не было активов), РБР плюс Россельхозбанк. Таким образом была бы создана система своего рода специализированных агентств, казначейств для проводки денег, связанных с бюджетной поддержкой тех или иных проектов, через механизмы синдицированного кредитования и использования механизма субсидирования процентных ставок.

ВТБ должен был быть приватизирован. Правительство получило от президента в феврале этого года соответствующее указание. Но в мае, когда обсуждался законодательный процесс передачи правительству ВТБ для последующей приватизации, появились новые идеи. Одна из них – слить ВЭБ и ВТБ, однако от нее отказались, поскольку технические проблемы с ВЭБом (отсутствие лицензии, необходимость регистрации уставного капитала) оказались довольно сложными. Поэтому было принято решение слить бизнесы двух банков: коммерческий бизнес ВЭБа передать ВТБ, а из ВЭБа сделать госагентство по долгам. Однако ЕБРР, который еще в прошлом году заявлял о своей готовности стать акционером ВТБ, испугался и заявил, что акционером полугосударственного банка быть не хочет. Тут уместна одна аналогия: еще в середине 90-х я пытался убедить тогдашнего президента ЕБРР Жака де Ларозьера стать акционером Росэксимбанка, на что он мне ответил, что это невозможно. Иначе получалось, что европейцы этим шагом косвенно поддерживают российских экспортеров, что противоречит интересам акционеров ЕБРР, которые должны защищать своего национального производителя. В случае с участием ЕБРР в капитале обновленного ВТБ логика та же самая. Я думаю, с учетом позиции ЕБРР правительство перестало утверждать, что после передачи коммерческого бизнеса ВЭБа ВТБ останется государственным, и подтвердило программу приватизации последнего.

Есть, правда, один нюанс: если правительство хотело иметь банк по поддержке экспортно-импортных операций, то из этой схемы он пропал. Из Росэксимбанка, к сожалению, полноценный банк сделать нельзя, не накачав его предварительно деньгами, как были накачаны РБР и Россельхозбанк. В этой связи я не исключаю того, что правительство может сохранить три института: подверженный скорой приватизации ВТБ, ВЭБ как банк по поддержке экспорта (путем слияния с Росэксимбанком по старой схеме) и долговое агентство на базе ВЭБа.

Я не могу сейчас точно сказать, будет ли ВЭБ трансформирован в экспортно-импортный банк и долговое агентство или только в долговое агентство. Ответ у правительства, поскольку только оно может определиться с тем, нужна финансовая господдержка экспортно-импортным операциям или нет. Если нужна – значит, первый вариант (и тогда, кстати, ВЭБ может и не передать свой коммерческий бизнес в ВТБ, поскольку это бизнес по обслуживанию крупнейших экспортеров), а если нет – значит, второй.

«Ко»: Как вы оцениваете ситуацию вокруг компании «Славнефть»?

А.Ш.: Я бы оценил эти события как некий индикатор действий властей. Неопределенность ситуации не может не удивлять, конфликт слишком затянулся. Властям надо принимать решение, но кажется, что МВД, которое заводит в офис компании то одного, то другого президента, в структуру правительства не входит. Слава Богу, что акции «Славнефти» не торгуются. Такого рода события вокруг торгуемой компании привели бы к обвалу рынка, особенно на фоне негативных новостей из США. Надеюсь, что вскоре мы услышим об окончании этого конфликта.

В то же время прошедшие только что собрания акционеров крупнейших корпораций показали изменения в лучшую сторону. Еще два года назад к каждому собранию готовились как к скандалу с миноритариями. Скажем, на протяжении длительного времени считалось, что между «Норильским никелем» и НЛМК существует конфликт. Не без участия «Ренессанс Капитал» этот конфликт был некоторое время назад разрешен, и теперь Владимир Лисин, избранный в совет директоров «Норникеля», воспринимается в качестве если не независимого, то полунезависимого директора. Интерес этих директоров выражается в росте капитализации компании. Им надо раскрутить компанию, чтобы увеличить стоимость собственных акций и через пару лет продать их с прибылью. Сейчас рождается общий класс собственников, и конфликт между мажоритариями и миноритариями как основной сюжет корпоративной жизни отходит в прошлое.

«Не хочу стоять с протянутой рукой»

«Ко»: Вы оставили пост председателя думского комитета ради бизнеса. Каковы мотивы этого шага?

А.Ш.: Я решил, что на следующие думские выборы я не пойду. Не скрою, что теперь там стало скучнее – ключевые решения принимаются в Кремле, в правительстве, а у Думы стало меньше политического ресурса. Я решил для себя провести лет пять в бизнесе, а там подоспеют выборы в парламент 2007 года. В конце концов хочется просто заработать денег. Мультимиллионером я, конечно, не стану, но иметь экономическую независимость в объеме, достаточном для возвращения в Думу, дабы не стоять с протянутой рукой, собирая пожертвования на предвыборную кампанию, необходимо. В «Ренессансе» я нашел партнеров, которые полностью меня устраивали и которые ждут от меня не открывания каких-то высоких дверей, а работы с крупными проектами, крупными клиентами. Хотелось бы, чтобы в этот период над Россией было безоблачное небо: не хотелось бы приходить в бизнес только для того, чтобы объяснять какие неприятности с ним могут произойти.