Война из бумажника
Бурное капиталистическое развитие Соединенных Штатов Америки конца XIX века совпало с пересмотром этой страной своей внешнеполитической доктрины. В 90-х годах США внезапно превратились в империалистического агрессора, вооруженного мощным флотом, византийской дипломатией и демагогической идеологией, основанной на социал-дарвинистских идеях. Американцы были уверены, что вслед за эрами Римской и Британской империй пришло время Pax Americana – мировой гегемонии США. Причиной этих перемен послужило то, что внешнюю политику теперь определяли не военные и политики, а международные финансовые структуры.
В 1891 году Американская банковская ассоциация распространила среди своих членов меморандум, предписывающий им после 1 сентября 1894 года прекратить продление кредита по обязательствам, а также приостановить выдачу новых займов. Все имущество, которое к тому моменту будет находиться в залоге, должно перейти в собственность банков. «Мы потребуем наши деньги назад», – резюмировалось в документе. Фактически это означало, что финансовая элита собирается обанкротить и забрать за долги всю страну от Атлантики до Тихого океана, ибо в Америке едва ли не по пальцам можно было перечесть предприятия, не обремененные обязательствами перед финансистами. Банки – члены АБА владели непогашенными государственными облигациями на сумму более $3 млрд, кроме того, у них в залоге находились 2/3 американских ферм. Последнее означало, что совместное требование банков возврата кредитов немедленно спровоцировало бы грандиозное народное восстание, революцию и новую гражданскую войну.
Ничего подобного в 1894 году не произошло, скорее наоборот: в последние годы XIX века американская экономика начала приобретать определенную устойчивость, а граждане – забывать, что такое биржевые обвалы, гиперинфляция и голодные бунты. Ассоциированные банки, вернее, международные финансовые синдикаты, стоявшие за ними, не осуществили своих угроз, но меморандум сыграл свою роль – по сути, в стране произошел бескровный переворот. Теперь официальная власть не испытывала иллюзий насчет того, кто является настоящим хозяином Соединенных Штатов, лоббизм стал легальным явлением, а частные банки официально контролировали эмиссию и оборот денег. Даже главный фетиш американской демократии – выборы президента – превратились в фарс. В 1896 году лидер президентской гонки Брайан проиграл выборы ненавидимому электоратом выдвиженцу банков Маккинли. Финансисты просто приказали руководителям своих подконтрольных предприятий объявить рабочим, что в случае победы Брайана завод будет закрыт.
В начале был Клей...
Открытое давление банковской ассоциации на правительство завершило почти 30-летнюю историю тайной войны, которую вели в США европейские банкиры, в первую очередь британские Ротшильды. Началась она на заре американского капитализма в 60-х годах. Президент Линкольн, изыскивая средства на Гражданскую войну, впервые в истории страны санкционировал выпуск бумажных долларов, ведь большинство серебряных рудников остались на территориях контролируемых южанами. Народ окрестил бумажные деньги greenbacks – «зеленоспинные», а со временем в сленге это слово трансформировалось и сократилось до общеизвестного bucks. Чтобы обеспечить их выпуск, конгресс ввел федеральный подоходный налог, а также прибег к внутренним заимствованиям. Финансисту Клею было поручено распространить среди биржевиков, разбогатевших на «рельсовом буме», облигации военного займа на сумму около $1 млрд.
В суматохе военного времени никто в конгрессе не заметил, что Клей выпустил облигаций почти в два раза больше, а если кто и заметил, то Клею было чем заклеить им рот. Облигации пользовались успехом на бирже, и довольно скоро Клей, распродав большую часть своих фальшивок, скрылся с выручкой в неизвестном направлении.
Чтобы не взбудоражить биржу, банкноты пришлось допечатывать, а факт мошенничества скрывать. Однако слухи о том, что в казне пробита брешь, все же поползли по Уолл-стрит. Тогда американские финансисты начали избавляться от военных облигаций, а покупали их через посредничество тайных агентов на Нью-Йоркской бирже те, кто имел к Америке политические счеты, – крупные британские банки.
В 70-х – 80-х годах представительство интересов англичан стало для американских финансистов самым надежным и выгодным бизнесом. На фондовом рынке кипели страсти: рост или падение ценных бумаг мог предсказать только владелец контрольного пакета, и то лишь в том случае, если он сам был крупным биржевым игроком. Для остальных биржа была лотереей, в которой с бешеной скоростью и по непредсказуемым правилам обращались фантастические деньги. Но если в 60-х у начинающего спекулянта-одиночки еще были шансы поймать удачу за хвост, то теперь даже опытные биржевики ежедневно разорялись, купив виртуальные товары или «разводненные» акции.
В денежном обороте царил дефицит – правительство пыталось управлять инфляцией, постепенно сокращая денежную массу от $1,8 млрд в 1866 году до $0,4 млрд в 1886 году, но в результате этой политики значительно сократилась покупательская способность населения, в отдельных местностях начались мятежи. Фермеры и хозяева малого и среднего бизнеса были вынуждены все чаще обращаться в банки за новыми кредитами. Здесь тоже не обошлось без «помощи» англичан. В 1873 году конгресс США запретил хождение серебряных монет, а за год до этого английский банк отправил в Америку опытного лоббиста Эрнеста Сейда, выдав ему 100 тыс. фунтов стерлингов. Конгрессмен Сэмюэл Губер, представлявший законопроект о серебре, позже признался, что в его разработке участвовал иностранец Сейд.
Британцы в такой ситуации являлись лучшими партнерами для любого оператора американского рынка: у них за плечами был многовековой опыт биржевых игр и парламентского лоббизма, они могли снабдить американского предпринимателя полновесными фунтами или другой более надежной, чем доллар, валютой. Большинство членов Американской банковской ассоциации прямо или косвенно были связаны общими интересами с англичанами. Самой яркой фигурой среди них, безусловно, был Джон Пирпонт Морган – сын финансового представителя США в Лондоне Джулиуса Моргана. Официально он являлся председателем правления банка Guaranty Trust, а неофициально возглавлял так называемый денежный трест – тайное объединение банкиров и финансистов с капиталом более $22 млрд. АБА выступала лишь официальным прикрытием этой структуры, способной обрушить экономику любой страны мира.
До 1913 года, когда деятельность «денежного треста» стала темой гласного разбирательства сенатской комиссии, его существование считалось фантазией журналистов. Мнения о положении Дж.П.Моргана в этой организации до сих пор самые противоречивые. Ведь человек, который при жизни распоряжался самым крупным в мире капиталом, финансировал Standard Oil, Ford Motors, U.S.Steel и другие крупнейшие монополии, назначал президентов и объявлял войны, оставил после своей смерти собственность лишь на несколько миллионов. Вполне возможно, что он только управлял деньгами, инвестированными Ротшильдами и другими европейскими банкирами в США. Как бы то ни было, с 1891 года «денежный трест» во главе с Морганом приобрел практически неограниченную власть над экономикой и политической жизнью Соединенных Штатов.
Америке «открыли двери»
После меморандума АБА стратегия развития США в области финансов и промышленности мало изменилась. Продолжались процессы монополизации и синдицирования отраслей, рос внутренний государственный долг и зависимость фермеров от кредитных организаций, «денежный трест» стремился к легализации в качестве частного центробанка и т.д. Но во внешней политике началось нечто на первый взгляд необъяснимое. Штаты почти 50 лет не вели войн с внешними врагами, да и прежние схватки – война за независимость, флоридская кампания и война с Мексикой 1846 – 1848 гг. – носили характер освобождения от колониального гнета. Политическая карта Америки еще 100 лет назад напоминала лоскутное одеяло, сотканное из колониальных владений европейских держав. Американцы привыкли считать себя людьми независимыми и мирными. Они очистили себе жизненное пространство от влияния европейских метрополий, и теперь дела далекой Европы их мало интересовали. Неожиданно политики, журналисты и писатели словно по чьей-то команде принялись рассуждать о «молодых и сильных нациях», которые постепенно «вытесняют с жизненного пространства дряхлые и отжившие народы, потерявшие право на существование». На свет вытащили, стряхнув пыль, доктрину президента Монро от 1823 года, которая гласила, что странам Европы не рекомендуется вмешиваться в дела их бывших колоний в Западном полушарии. Слишком мягкую и миролюбивую формулировку подкорректировали, теперь европейцам запрещалось вообще вмешиваться в жизнь всего Западного полушария. Со временем добавились новые геополитические концепции – такие, как теория подвижных границ, из которой следовало, что границы США не статичны, а расширяются по мере развития страны. Появились новые понятия: «мировой судья», «мировой полицейский», «открытые двери», Pax Americana и другие. Но это было уже позже, в XX веке, а в 90-х годах ХIХ США впервые почувствовали потребность в колониях.
Морган и его английские партнеры приобрели контроль над американской экономикой, но тут же столкнулись со всем комплексом проблем, накопившихся за три десятилетия перманентного кризиса. Доллар был обесценен, покупательская способность населения снизилась почти на 800% по сравнению с 1866 годом. Развивать реальный сектор уже не имело смысла, так как что-либо дороже пачки сигарет уже сложно было продать. «Денежный трест» начал наводить порядок в своем доме и решил самые насущные проблемы американской экономики в духе Британской империи: начал колониальную войну.
На дне
С февраля по август 1898 года американская пресса жила одной сенсацией: тяжелый крейсер «Мэн», гордость ВМФ США, при невыясненных обстоятельствах затонул у берегов Кубы. Крейсер шел в Гавану с дружественным визитом: его капитан должен был передать поздравления президента США правительству острова, только что получившего статус автономии Испании. Вместе с «Мэном» на дно ушли более 200 моряков. Газеты каждую неделю выдвигали и опровергали версии причин трагедии. «Ищите, кому это выгодно, – писала херстовская Journal, 8 из 16 полос которой освещали исключительно тему погибшего крейсера. – Испания не может смириться с потерей богатейшей колонии. Испания шлет угрозы нашему правительству, которое отказывается признать ее варварские методы борьбы с кубинскими революционерами. И вдруг в эпицентре ярости испанцев тонет лучший военный корабль США. Пусть кто-нибудь попробует сказать, что Испания здесь ни при чем!» После подъема корабля комиссия, в работе которой участвовали только американские эксперты, установила, что «Мэн» уничтожен подводной миной. Затем останки корабля были затоплены на большой глубине.
Испанский посланник Денуи де Лом заявил, что США организовали провокацию с целью захвата Кубы, но протестовать было уже поздно. 11 апреля Маккинли выступил в конгрессе со словами: «Интервенция есть наш особый долг, ибо все это происходит вблизи наших границ... Наше право вмешаться оправдывается тяжелым ущербом, нанесенным торговле и предприятиям нашего народа необузданным разрушением собственности и опустошением острова». Президент открыто обвинил Испанию в нападении на «Мэн» и высказался против признания независимости Кубы. Обращение заканчивалось просьбой дать согласие на применение сухопутных и военно-морских сил против агрессора, а заодно и против сторонников независимости, «ибо только так можно осуществить защиту мира на острове и сформировать там стабильное правительство».
Испанский король обратился за военной помощью к Великобритании, но в ответ получил совет «как можно скорее полюбовно разрешить свои противоречия с Соединенными Штатами».
21 апреля Денуи де Лому был вручен ультиматум, а 22-го из порта Ки-Уэст вышла американская атлантическая эскадра. Она рассеяла испанские военные корабли, обстреляла казармы и лагеря испанских сухопутных сил. В то же время американская тихоокеанская эскадра, выйдя с британской военной базы в Гонконге, освободила от испанского колониального гнета Филиппины. Заодно десант США подавил местное народно-освободительное движение.
Фредерик Эмери, начальник международного отдела департамента торговли, так комментировал эти события: «Нечто гораздо большее, нежели чувства народных масс (которые, как известно, со временем улетучиваются) заставило Соединенные Штаты поднять оружие на испанское владычество на Кубе. Нас заставили сделать это наши экономические отношения с Вест-Индией и южноамериканскими республиками. Коммерческий инстинкт был так силен, что даже если бы не существовало таких эмоциональных причин, как навязшие в зубах испанские злодеяния или взрыв на «Мэне», все равно в конце концов этот инстинкт заставил бы разрушить мощной рукой то, что, как нам казалось, наносит вред нашей экономике... Испано-американская война была не более чем инцидентом в общем развитии нашей законной экспансии, корни которой кроются в возросшей производительности, слишком обогнавшей возможности внутреннего потребления. Стало ясно, что нам необходимо искать не только иностранных покупателей на наши товары, но и способы легкого, выгодного и надежного доступа к иностранным рынкам». 12 августа 1898 года Испания подписала мирный договор, в соответствие с которым под протекторат Соединенных Штатов перешли ее колониальные владения площадью 300 тыс. кв. км, где проживали более 10 млн человек.
Этим странам США, благодаря доминирующему политическому положению, навязали неэквивалентные торговые договоры. Теперь торговое сальдо Кубы, которая даже во времена испанского господства поставляла в метрополию товары с некоторой выгодой для себя, снизилось до $60 млн в год. США также использовали Кубу и Филиппины для распространения экономической экспансии далее в Латинскую Америку и на Дальний Восток. Кроме того, подконтрольные США страны были обременены рекламациями, которые якобы должны были покрыть ущерб американских граждан и компаний, чье имущество пострадало в ходе революционных беспорядков в этих странах. Эти заведомо преувеличенные рекламационные иски местное население называло Счетами великого капитана – как правило, они превышали сумму ущерба, установленную местными судебными органами в сотни раз. Куба в 90-х годах несла бремя американских рекламаций в $400 млн, Мексика – $900 млн, Венесуэла – $160 млн и т.д.
За счет экспорта инфляции доллара в колонии «денежный трест» менее чем за десять лет смог если не восстановить экономику США, то во всяком случае создать видимость процветания и благополучия. В 1907 году это позволило финансистам реализовать идею о частном центральном банке. Морган и его партнеры получили законное право эмитировать бумажные деньги в тех количествах, в каких сочтут нужным. А Латинская Америка и другие регионы, на которые распространялась экспансия США, быстро начали превращаться в то, что позже стали называть «третьим миром».
Подписывайтесь на нас:
Еще по теме
