Выделка овчинки
В России появился свой собственный модный бизнес. Делают его не те, кто привозит из-за границы раскрученные сто лет назад брэнды, а те, кто создает свои собственные, отечественные. Тяжело им приходится: нет ни государственной поддержки (как, например, во Франции), ни налаженной индустрии моды. К тому же им приходится приучать население к мысли о том, что свое может быть не хуже привозного.
«Наш фэшн-бизнес очень красивый, но безумно сложный, – рассказывает питерский модельер Ирина Танцурина. Это звучит убедительно: она час как из Милана, а ночью ей лететь в Цюрих. В промежутке она без всякого энтузиазма дает интервью. – В нем нет системы. На Западе существуют модельеры и организации, которые разрабатывают изделия, фабрики, где их размещают, байеры, которые их закупают, и магазины. А нам все нужно начинать с нуля. Мы и модельеры, мы и фабрика, мы и магазин. Очень мало специалистов в области фэшн-бизнеса. Нет профессиональных пиарщиков… Существуют, конечно, западные агентства, но российским дизайнерам они не всегда по карману».
Несмотря на все эти трудности, в декабре Ирина, владелица двух меховых салонов в Петербурге, открыла третий – в Москве. Правда, хозяйка московского магазина не она, а ее давняя подруга и клиентка Татьяна Шаповаленко, которая ведет коммерческую сторону проекта. Их товар – дизайнерская одежда из кожи и меха стоимостью от $250 (куртка из кожи) до $55 тыс. (это шуба из соболя, что называется, в пол). Покупают такие вещи не столько ради тепла, сколько за красоту, так что нынешняя небывало теплая зима на продажах не сказалась.
«Фэшн-бизнес в нашей стране имеет свои особенности, – продолжает тему Татьяна. – Мы очень долго были лишены информации о модных домах, марках, изделиях, ведь мировые брэнды вышли на наш рынок всего 10 лет назад. И люди со средствами пока еще ориентированы на эти брэнды. Нам надо предлагать чрезвычайно интересные и качественные вещи, чтобы выдержать конкуренцию».
Прогулка по Невскому
В модный бизнес подруги шли разными дорогами. Ирина – профессиональный модельер, она училась в Москве и Ростове, работала в Волгограде, а потом осела в Санкт-Петербурге. «В Питере мой модный дом существует семь лет, – говорит она. – Как открывала? Сложно. Я работала в одной отечественной меховой фирме ведущим модельером, и меня в очередной раз уволили – за инициативу, потому что я слишком активно предлагала новые модели. И вот иду я по Невскому проспекту, такая бедная-несчастная, и в очередной раз думаю, что же мне делать дальше. Потому что жизнь без работы не имеет смысла. И понимаю, что работать на кого-то мне уже неинтересно. И вдруг пришла гениальная и простая одновременно мысль о собственном деле. Если бы я знала, как это будет сложно, то вряд ли взялась бы… Но я не знала и взяла кредит, арендовала помещение, пригласила мастеров. Что самое сложное? Это когда из художника в одночасье ты превращаешься в руководителя и на тебя ложатся юридические и экономические вопросы. А образование-то у меня художественное! Правда, меня очень поддержал муж Дмитрий, который ради меня забросил свой собственный бизнес, взял на себя и договоры, и аренду, и закупку меха на аукционах, и многое другое. Вообще вся семья воспринимает мой бизнес очень серьезно».
Я спрашиваю, как же в 1993 году ей удалось привлечь клиентов – все-таки советская меховая промышленность с ее однотипными каракулевыми шубами 52-го размера оставила по себе не лучшие воспоминания, и люди с деньгами, помнится, потянулись к иностранным маркам. «Я сразу определила свою позицию на рынке, – отвечает Ирина. – Я понимала, что человек, который покупает мои изделия, это человек с определенным достатком. И его можно завоевать интересными идеями по работе с мехом, качеством сырья и широтой ассортимента».
Надо сказать, что в то время петербургский меховой рынок, если говорить о дизайнерских вещах, был довольно беден, и привлечь к себе внимание покупателя было гораздо легче, чем сейчас. И Танцурина привлекала изо всех сил. «Я устраивала показы и презентации. Сначала ко мне ходили настороженно: дескать, отечественный модельер, незнакомое имя. А сейчас в Питере меня узнают на улицах, хотя я и не хожу ни на какие тусовки».
Свою роль в этом сыграла пресса. Танцурина была одним из первых петербургских дизайнеров, и писали о ней много – и хорошего, и плохого. Но даже отрицательные отзывы играли на раскрутку ее имени и в конечном итоге на интерес клиентов.
А вот реклама зачастую оказывается не столь действенной. «Отдача от нее не всегда адекватна вложенным деньгам, – говорит Ирина. – Я убедилась, что самая лучшая реклама в нашем бизнесе та, что передается от клиента к клиенту». Поэтому Танцурина готова учитывать пожелания конкретного покупателя и переделать что-то даже в ущерб своей творческой идее. «Чем хорош отечественный модельер – он близок к клиенту, – смеется она. – Захочет покупатель то же, но с перламутровыми пуговицами, будут ему перламутровые пуговицы».
Доктор, помогите!
Татьяна Шаповаленко, президент московского дома моды «Ирина Танцурина», вообще-то врач-реаниматолог. Она была одной из первых поклонниц и постоянных клиенток Танцуриной, а потом стала и ее подругой. В начале 90-х в ее жизни уже был самостоятельный бизнес – она занималась организацией медицинских центров. Однако вскоре Татьяна вернулась к работе врача, а два года назад уволилась и переехала к мужу в Москву. Сперва вздохнула свободнее и расслабилась, а потом поняла, что жить только семейными проблемами невозможно.
А тут Ирина как раз задумала расширить свой бизнес. Но руководить двумя салонами и производством в Петербурге (там работают около 70 человек), да еще начинать дело в Москве было бы очень трудно, и она обратилась к Татьяне. «Я думаю, что если взаимоотношения в делах урегулированы договорами и контрактами, то дружбе это нисколько не вредит, а бизнесу помогает. Мы устанавливаем и понимаем правила игры, в которую мы играем», – очень серьезно говорит Ирина.
Татьяна сама придумала систему организации труда персонала. Система бонусная: каждый продавец получает зарплату и процент от общего объема продаж, помноженный на коэффициент, который определяется хозяйкой бизнеса и топ-менеджером салона. Коэффициент учитывает все: как продавец разбирается в мехах (а они проходили короткий курс материаловедения и сдавали экзамен), как ведет себя с клиентами, как выглядит. Чтобы все это заработало, первое время Татьяна почти не выходила из магазина. «Когда рассказала мужу, что я поддержала идею Ирины открыть салон, он зевнул и сказал: «Ну это комфортный бизнес, занимайся». А когда я стала приходить домой позже него, он напрягся и приехал посмотреть, что здесь происходит. Он не ожидал, что это займет столько времени и сил». Но это ее не смущает. «Я считаю, что фэшн-бизнес у женщин может получиться не хуже, чем у мужчин, и женщин в этом деле большинство. И их воспринимают на равных, это уж точно. Но мне тяжело судить – я занимаюсь этим еще очень недолго».
А вот Ирина после семи лет в индустрии моды от бизнеса попросту устала. «Может, я сейчас выскажу какую-то крамолу, но мне кажется, что у мужчин по-другому устроены мозги. Женщине очень трудно отделить личные и дружеские отношения от бизнеса, и это мешает делу. Бизнесом должен заниматься мужчина, потому что это очень тяжело. Нет, я не бизнесмен, я модельер».
Открытие салона в Москве способствовало увеличению продаж и в питерских магазинах Танцуриной: северная столица, оказывается, чувствительна к магии слов «столичный модельер». Но, конечно, не ради этого подруги затевали новый бизнес: Москва – очень перспективный рынок. «Если в Питере клиенты интересуются, сколько вещь будет носиться (причем независимо от ее цены), то в Москве спрашивают, насколько это будет остро в нынешнем сезоне, – поясняет Татьяна. – Здесь предпочитают остромодные изделия. Впрочем, сейчас мы столкнулись с тем, что вещи более носибельные тоже востребованы. Многие женщины приходят и говорят: у вас все очень красиво, но мне нужна стриженая норка вот такой длины и с капюшоном, чтобы не поддувало. Думаю, что к следующему сезону мы это учтем».
Учтут и то, что аренда в Москве обходится в два-три раза дороже, чем в Петербурге, что здесь выше зарплата персонала и прочие расходы, что гораздо жестче конкуренция со стороны других дизайнеров. Салон в Москве обходится гораздо дороже, чем в Петербурге, а это значит, что сезонная торговля мехами – непозволительная роскошь. Во всяком случае, Татьяна думает именно так. Поэтому ассортимент будет расширен не только за счет недорогих мехов – например, ондатры и овчины, – но и благодаря совершенно новым для Танцуриной летним вещам. Так что ее первая летняя коллекция из трикотажа не столько прихоть художника, сколько требование бизнеса – превратить меховой дом моды во всесезонный.
«Лиса бывает разная…»
На носкость меха влияет, правильно ли был выращен зверь, хорошо ли его кормили, правильно ли выделали шкурку и хорошо ли сшили шубу. «Некоторые скорняки так растягивают шкурки, что кажется, что это не норка, а лошадь, – говорит Ирина Танцурина. – Конечно, это влияет на носкость меха. Но если все правила соблюдены, то можно сказать, что самые ноские меха – соболь, норка и бобер. Соболя вообще передают по наследству. Норка не теряет вида – конечно, если ее не сушат на батарее и не катаются в ней с горки – минимум пять лет. Бобр – лет пять-шесть. Шиншилла – это игрушка, это очень деликатный и неноский мех, вроде кролика. Каракуль спокойно можно носить года три, и он имеет замечательную способность: его можно неоднократно реставрировать. Каракульча и бурундук – очень деликатный мех. Кстати, стоимость каракульчи на Западе выше, чем норки, – это мех не на каждый день. Лиса бывает разная: самая лучшая – выращенная в скандинавских странах: два-три года она будет иметь первоначальный вид.
Подписывайтесь на нас:
Еще по теме
