Загадки экономического роста

Политические журналисты относят профессора Владимира Мау к числу системных либералов. Бывший сотрудник и советник Егора Гайдара, он всегда выражал твердые рыночные взгляды и при этом постоянно давал советы правительству, каких бы убеждений ни придерживался его глава.

Пять лет он возглавлял Рабочий центр экономических реформ при правительстве, затем еще восемь лет - Академию народного хозяйства при правительстве, причем считалось, что она конкурировала с Высшей школой экономики за статус главного научно-образовательного учреждения, продвигающего в Кремле и Белом доме институциональные реформы через реформы экономических механизмов. Однако настоящего успеха вуз Владимира Мау достиг в 2010 г., когда с "благословения" президента Дмитрия Медведева и вице-премьера Игоря Шувалова он поглотил целый ряд федеральных и региональных академий, превратившись в Российскую академию народного хозяйства и государственной службы (РАНХиГС) - гигантский образовательный агломерат с филиалами в 53 субъектах Федерации, где численность только очных студентов превышает 30 000 человек, а общее число учащихся - 200 000. "Ко" беседует с ректором РАНХиГС Владимиром Мау о взаимоотношениях экспертов-экономистов с правительством, об актуальных реформах и о загадках экономического развития.

- Скажите, почему и как были объединены Академия народного хозяйства и Академия госслужбы?

- Вы же видите, в стране есть тренд на формирование крупных образовательных кластеров. Академии народного хозяйства и госслужбы генетически как бы росли из одного корня. Одна из них была для подготовки политических, а вторая - для экономических кадров высшего уровня. Это, если хотите, были гражданские аналоги Академии Генштаба. В последние годы стало понятно, что есть некоторые единые принципы подготовки высокопрофессиональных управленцев, и большего эффекта можно достичь при организации единого процесса подготовки управленческих кадров - и для госуправления, и для бизнеса. Потом ведь в процессе присоединили еще 12 академий госслужбы. То есть мы в итоге стали комбинацией из 14 вузов. Хотя основная, "ядерная" часть комплекса - это академии народного хозяйства и госслужбы. Получился сильный управленческий университет. Это университет, дающий хорошее прикладное гуманитарное и социально-экономическое образование. То есть это социально-экономическое и гуманитарное образование с управленческими компетенциями. И мы, наверное, единственные в своем роде, потому что у нас доминирует образование для взрослых. У нас студенты, получающие первое высшее образование, в меньшинстве. По-моему, больше ни в одном вузе России такого нет.

- У вашего вуза, как и у ваших коллег из Высшей школы экономики, довольно странная репутация. С одной стороны, все говорят, что вы главные советники правительства, что специалисты вашего вуза пишут все стратегические документы, привлекаются к обсуждению самых важных вопросов экономической политики...

- Почему "говорят"? Это правда! Действительно привлекаются и даже получают за это ордена.

- Да, но это первая половина правды. С другой стороны, говорят, что те документы и те стратегии, которые вы готовите, очень неохотно исполняются и реализуются. И правительство часто является носителем мировоззрения, отличного от духа подготовленных вами документов. Это можно видеть, скажем, на примере "Стратегии-2020". Есть такой парадокс?

- Нет, это не парадокс, это абсолютно нормальный процесс, стратегия ведь пишется для выяснения ситуации и альтернатив. Вообще, говорить, что "Стратегию-2020" не выполняют, это нонсенс. "Стратегия-2020" сразу писалась по поручению председателя правительства Владимира Путина как набор разумных альтернатив. И поэтому в этой конкретной стратегии можной найти как то, что реализуется, так и то, что не реализуется. Она принципиально писалась таким образом. Но большая часть стратегии, конечно, реализуется. Все, что Владимир Путин говорил на Санкт-Петербургском экономическом форуме, как раз соответствует духу, а отчасти и букве той стратегии - и "бюджетное правило", и декриминализация экономики. Модель пенсионной реформы дорабатывается сейчас теми людьми, которые писали пенсионный раздел в стратегии. С чего вы вообще взяли, что она не реализуется? Конечно, она не реализуется буква к букве, но ведь она так написана. Это же не программа правительства.

- То есть ваши рекомендации принимаются властью?

- Мне кажется, что уровень реализации как раз наших разработок гораздо выше, чем любых других. Я бы даже крамольно сказал - он выше, чем уровень реализации собственно правительственных программ. И я могу объяснить, почему. То, что мы делаем - последовательно и понятно, тогда как правительственные программы, утвержденные формально, всегда являются сложным результатом компромисса и согласований разных ведомств. Между тем "Стратегию-2020", которую писали мы с ВШЭ, согласовывали с ВШЭ. Мы ее обсуждали с ведомствами, но мы ее не визировали у ведомств. Может быть, это создает впечатление, что она не реализуется? Но посмотрите по разделам, особенно в части макроэкономики (денежная политика, бюджетная, банковская), ряд отраслевых разделов. Еще раз подчеркну: эксперты существуют не для того, чтобы их советы строго реализовывались (это невозможно), а чтобы давать рекомендации и оценивать последствия тех или иных решений.

- На всех экономических конференциях последних лет повторялся один и тот же лозунг: главное, что мы должны сделать для развития нашей экономики, - это укреплять право собственности.

- Почему "на конференциях"? Это обсуждается последние 25 лет.

- Да, но какую это может иметь практическую расшифровку?

- Вы знаете, в 1921 г. советская власть приняла Декрет о гарантиях сохранности вкладов в государственных банках. И когда одного крупного бизнесмена-нэпмана спросили: "Ну как, вы понесете деньги в банк?", - он ответил: "Нет, не понесем. Потому что вы приняли декрет о гарантиях сохранности вкладов, но не сохранности жизни вкладчика". Собственно, так это и надо "расшифровывать".

- Но имеются ли политические возможности для принятия каких-то практических мер в этом направлении?

- Вы знаете, если Владимиром Путиным поставлена задача по перемещению России в рейтинге условий ведения бизнеса (Doing Business) на 20-е место и если мы собираемся эту задачу реализовывать, то это ведь стержневой элемент индекса Doing Business.

- Да. Но вероятны ли сегодня какие-то ощутимые шаги в этом направлении?

- Они вполне возможны.

- Например?

- Например, приватизация.

- Она разве не заморожена?

- Президент на Петербургском форуме фактически объявил о ее новом этапе. И опять же я не хочу заниматься апологией, но что такое "замороженная приватизация"? Приватизация 1990-х годов осуществлялась в политических целях. Я сторонник приватизации 1990-х и считаю, что это был блестящий успех, но мы должны понимать, что задача приватизации 1990-х была не экономической, а политической. Та приватизация, как и национализация в условиях революции, как это было в России после 1917 г., или приватизация во Франции во время Великой революции, - все эти преобразования отношений собственности происходили для достижения политической цели прохождения точки невозрата. Когда у вас революция, когда у вас политическая нестабильность, вы не можете привлечь эффективного собственника, но должны решать через перераспределение собственности насущные политические проблемы, прежде всего обеспечить выживание нового строя. Задачи приватизации сейчас, в условиях политической стабильности, больше фискальные и экономические. В свете этого говорить, что мы не форсируем приватизацию в условиях кризиса, довольно странно. У нас нет политических мотивов для приватизации, нам не нужно ее проводить для того, чтобы не рухнул режим. У нас нет и фискальных мотивов для приватизации - у нас фискальная ситуация, в общем, неплохая. У нас есть экономические задачи - нужны стратегические собственники, получающие собственность на известных условиях. Но для решения этих задач кризис - не самое лучшее время. Я здесь не комментирую чье-то возможное политическое нежелание проводить приватизацию. Но то, что сейчас не лучшее время для нее, - это факт, и я вижу экономические резоны, почему ее не надо форсировать. В общем, в условиях стагнирующего рынка проводить приватизацию странно.

- Какой, на ваш взгляд, самый острый, самый дискусионный вопрос в макроэкономической повестке дня?

- Несомненно, проблема потенциала экономического роста. Ключевой вопрос макроэкономчиеской дискуссии - вышла ли экономика на границы потенциала или есть разрыв в 20-25%. Если темпы роста экономики, как мы считаем, находятся на верхней границе потенциала, бюджетное стимулирование и вообще стимулирование спроса бессмысленно - оно уходит в импорт и в инфляцию. Если разрыв есть, то имеется пространство для бюджетного стимулирования. Важнейшие дискуссии на Санкт-Петербургском экономическом форуме велись фактически именно об этом: можно ли стимулировать экономику спросом.

- На Западе тоже сейчас идет очень активная дискуссия: может ли увеличение госрасходов стимулировать экономический рост...

- Но на Западе с госрасходами немного другая проблема. Там она более острая. На Западе вопрос стоит о том, можно ли увеличивать госрасходы в условиях высокого долга и бюджетного дефицита. Так что там эта проблема куда более болезненная. Мы, в общем, можем себе позволить увеличение госрасходов с точки зрения наличия ресурсов. Вопрос только в том, приведет ли это к тем последствиям, которые мы хотим (экономический рост), или повлечет рост импорта и инфляции.

- А может ли Россия вообще ощутимо управлять темпами своего роста при нынешнем высоком уровне нашей зависимости от зарубежной конъюнктуры и с учетом того, что в Европе рецессия?

- Не такой уж и высокий уровень зависимости. У всех стран мира есть товарооборот с заграницей. Да, у России нет резервуара дешевой аграрной рабочей силы, которую можно было бы вовлекать в индустриальные процессы как на стороне спроса, так и на стороне предложения, в этом смысле России труднее. До тех пор пока мы растем лучше, чем Германия, и медленнее, чем Китай, ситуация нормальная. Вот если вдруг окажется, что наши темпы роста ниже немецких, это значит: надо бить тревогу, у нас серьезные внутренние барьеры.

- А как вы полагаете, эта ситуация, когда Китай развивается быстрее России, Россия быстрее Германии, когда развивающиеся страны растут быстрее традиционных развитых, она надолго?

- Вообще, это было всегда. Если вы создаете в слаборазвитой стране сколько-нибудь адекватные институты, то просто в силу законов конвергенции эти страны начинают расти быстрее, чем развитые. Другое дело, что очень трудно создать институты, чтобы запустить этот рост.

- Но если бы это было всегда, западные страны не стали бы "развитыми".

- Это загадка так называемого современного экономического роста (быстрого развития западных стран после XVII века. - Прим. "Ко"). Мы до сих пор ее не разгадали, почему этот рост начался. Собственно, проблема отсталости - это проблема последних 250 лет. В начале XVIII столетия проблемы отсталости не было. Были другие проблемы: кто имеет армию сильнее, кто слабее, где чаще случаются эпидемии, где реже, но это не была проблема отсталости. Она возникла, когда был запущен современный экономический рост. Почему он запустился, никто не знает. Кстати, точно так же никто не знает, навсегда он или когда-нибудь кончится. Китай в силу набора институциональных причин - вообще уникальный случай. В начале современного экономического роста он был самой развитой страной в мире - на нее приходилась треть мирового ВВП. Потому он почему-то "упал", а теперь догоняет. А Россия, кстати, на протяжении всех этих 300 лет поддерживает стандартный разрыв - отставание в 50 лет от развитых стран. Это еще одна загадка экономического роста: что бы Россия ни делала, какие бы реформы ни предпринимали любые правительства, иногда этот разрыв сокращался до 40 лет, а иногда увеличивался до 60. Но в целом разрыв в "два поколения от Франции" - это железная закономерность.

- Говорят, что в Китае теперь замедляются темпы роста, там растет стоимость рабочей силы, и в связи с этим возникает вопрос о реиндустриализации западных стран. Как вы думаете, она будет?

- Да, но только реиндустриализация - это не возрождение старой промышленности. Это формирование принципиально новых секторов, в которых роль труда меньше, чем роль R-and-D (исследования и разработки, русский аналог - НИОКР. - Прим. "Ко"). Начинается сближение physical и digital, начинается стирание границы между ними. В целом ряде случаев уже нельзя провести границу, что индустриализация, а что услуги. Производства софта - это индустриализация или как? Это же самый высокий хайтек! Кроме того, похоже, происходят структурные сдвиги, снижающие значение цены труда. В этом смысле размещение производства в странах со сравнительно дешевым трудом становится менее важным, чем его размещение в странах, где непосредственно делается R-and-D и где основной потребитель. Реиндустриализация будет, но не как строительство мартенов.