Закручивание гаек

В 1923 году, спустя пять с лишним лет после начала большевистских реформ, кризис российской экономики достиг апогея. Проблему можно было решить только кардинальными средствами. Две политические силы – реформаторы во главе с Троцким и государственники во главе со Сталиным – предлагали Ленину взаимоисключающие варианты решения проблемы.

Оборудование крупных предприятий к 1923 году устарело или полностью износилось, а амортизационные фонды сформированы не были. Региональные чиновники и бизнесмены раскалывали страну на кучку нищих феодов с аграрной экономикой. Национальному бизнесу не хватало инвестиций, а европейцы и американцы не спешили вкладывать деньги в СССР. На модернизацию экономики советским властям требовалось 30 млрд руб. Можно было попытаться выколотить деньги у населения. Но граждане страны не торопились вынимать свои сбережения из чулок. Конфискационные меры подорвали бы авторитет руководства страны во главе с Лениным, а эти люди и без того не были уверены в незыблемости своей власти. Руководитель страны, работоспособность которого была ограничена из-за проблем со здоровьем, колебался и заигрывал со сторонниками разных концепций выхода из кризиса, ограничиваясь полумерами. Все это закончилось тем, что в 1924 году победила политическая группа, проповедовавшая «опору на собственные силы» и отвергавшая либеральный путь. Эта группа и совершила тихий переворот. Сконцентрировала власть в своих руках и начала проводить политику, вошедшую в историю под названиями «индустриализация» и «коллективизация». Во главе группы, лоббировавшей резкий переход от полурыночного нэпа к закрытой плановой экономике, стоял секретарь Российской коммунистической партии большевиков Иосиф Сталин.

«Черная» бухгалтерия Денег в нэповской промышленности не то чтобы совсем не было. Просто принцип «если у предприятия в балансе показана прибыль – значит, у него плохой бухгалтер» уже тогда был принят на вооружение большинством директоров. Условия для этого были самыми подходящими: управление экономикой страны было поделено между 400 трестами, которые по организационно-правовой форме являлись акционерными обществами и в то же время были подведомственны госоргану ВСНХ (Всероссийскому совету народного хозяйства). Тресты распределяли кредиты, дотации и подряды между так называемыми заводоуправлениями. В основании этой структуры находились тысячи государственных и полугосударственных предприятий, от которых в целом требовали самоокупаемости, но одновременно подкармливали дотациями и могли в любой момент без компенсации изъять всю готовую продукцию. Например, текстильные тресты и заводоуправления в начале 20-х поставляли свою продукцию Красной армии всего за 20% цены. Директоров, которые пытались сопротивляться этой директиве, обвиняли в контрреволюции и шпионаже. В такой ситуации выгоднее было считаться убыточным, осваивать «безвозвратные кредиты» и дотации трестов, нежели получить почетную грамоту и в нагрузку шефство над какой-нибудь дивизией Красной армии да еще в придачу опасную репутацию опытного предпринимателя. Были случаи, когда директоров заводов объявляли контрреволюционерами только за слишком сильное рвение в рыночной борьбе с конкурентами. Нэповские коммерсанты и директора государственных трестов, как и современные предприниматели, предпочитали выводить оборотные средства за рамки отчетности. Одни делали это ради повышения оперативности расчетов с партнерами, другие просто воровали. К 1925 году по отчетам трестов активы отечественной промышленности составляли около 500 млн руб. Подсчитать, сколько приблизительно денег в действительности обращалось в промышленной сфере, было крайне сложно. Регулярные ревизии НКРКИ (Народного комиссариата рабоче-крестьянской инспекции) выявляли в кассе разных ведомств и предприятий «черный нал» и чеки неизвестного происхождения на сумму, превышающую объем самой кассы в 4 – 7 раз. Вряд ли, конечно, в теневой сфере крутилась сумма, достаточная для обновления основных фондов промышленности. Но легализация этих средств значительно смягчила бы остроту экономических проблем, тем самым лишив Сталина и его сторонников козырных карт в отстаивании идеи «закручивания гаек». Впрочем, идея добровольно показать государству всю прибыль казалась нэповским коммерсантам не менее смешной, чем современным бизнесменам.

Инфляционное оживление Проблему износа основных фондов промышленности большевики унаследовали у царской России. Основной причиной тому был слишком активный рост промышленности перед началом первой мировой войны. Более 2/3 оборудования для новых фабрик и заводов завозилось из-за рубежа. Потом основной поставщик средств производства – Германия стала врагом, и экономические отношения с ней были прерваны. С тех пор основные фонды не обновлялись, и промышленное развитие страны остановилось. За полтора десятилетия войн, революции, интервенции и хозяйственных экспериментов большевистское правительство довело степень износа капитальных объектов и промышленного оборудования в среднем до 80 – 85%. Большинство экономических экспериментов большевиков, которые сейчас кажутся безумными, были всего лишь попытками решить проблемы износа. Например, гиперинфляция 1918 – 1922 годов повысила номинальные доходы государственной казны почти вдвое, а все вырученные средства ушли на дотации промышленности. Переход к новой экономической политике тоже в значительной степени был вариантом решения главной задачи большевиков. Полностью содержать промышленность они уже были не в силах, поэтому ввели понятие «хозрасчет», начав привлекать иностранный капитал под концессии. Задача осложнялась необходимостью сохранить директивную нерыночную экономику, так как в противном случае очень быстро возродилась бы «недорезанная буржуазия». И тогда правительству пришлось бы иметь дело с многочисленными олигархическими структурами. Ленин их боялся.

Союз правых сил Нэп вновь открыл границы страны для притока капитала из-за границы. В первые же годы нэпа возникло несколько сотен прибыльных совместных предприятий и чисто иностранных концессий в добывающей промышленности. Отечественные нэпманы также демонстрировали некоторые успехи, и у властей в очередной раз возникла иллюзия, что проблема амортизации решится сама собой. В качестве одной из полумер ленинское правительство начало осторожно и скрытно брать кредиты на Западе. Конечно, после исторического заявления Владимира Ленина о том, что «долги платят только трусы», ни одно западное государство не могло себе позволить напрямую кредитовать Советскую Россию. Однако их неблагонадежный должник и вчерашний политический противник обладал неограниченными малоосвоенными сырьевыми ресурсами и остро нуждался в деньгах. В ситуации, когда можно договориться насчет обеспечения новых кредитов прибыльными концессиями, о вчерашних обидах и амбициях можно забыть. Чтобы не оскорблять возмущенных чувств своих акционеров и налогоплательщиков, потерявших деньги из-за революции в России, кредиторы использовали ряд уловок. Они вели переговоры с членом большевистского правительства, пользующимся репутацией оппозиционера и сторонника возврата долгов. Главным специалистом по переговорам с западными кредиторами в ленинском правительстве был Лев Троцкий. Он отлично играл свою роль: сформировал вокруг себя блок либеральных экономистов и политиков, которые критиковали Ленина и Сталина, выступали за открытие границ и свободные торговые отношения с Западом. Поскольку при жизни Ленина никаких репрессий в отношении Троцкого и его сторонников не предпринималось, можно допустить, что весь этот плюралистический спектакль был разыгран, чтобы успокоить Запад. «Под Троцкого» западные концерны вновь выдали России около 600 млн марок. Первые транши осуществило в начале 20-х годов правительство Веймарской республики – в основном за счет средств английских и американских концернов. Транши были частично разворованы, частично проглочены промышленностью в форме дотаций, но для инвесторов это значения не имело – 600 млн марок были пробным шаром. Свою функцию они выполнили – открыли каналы финансового взаимодействия с большевиками, после чего и стало возможным вести переговоры о нормальных кредитных отношениях. Значительная экспансия капитала была запланирована на начало 1923 года, но, на беду западных инвесторов, в этот период встал вопрос о преемнике Ленина. Здоровье лидера правящей партии и главы советского правительства, сконцентрировавшего в своих руках практически неограниченную власть, ухудшилось. Даже в самых оптимистичных прогнозах врачи отпускали ему не более полутора лет жизни. В таких условиях инвестиционные предложения западных концернов были использованы в качестве политического козыря группой Троцкого, боровшейся за сохранение позиций в Кремле. Через Троцкого на рассмотрение политбюро было вынесено крайне выгодное концессионное предложение британского банкира Украта. Англичанин предлагал создать фонд содействия экономическому развитию России, который мог бы собрать сумму, необходимую для решения главной российской проблемы – обновления капитальных объектов промышленности. Украт заявил, что заинтересовать потенциальных инвесторов будет возможно лишь в том случае, если советское правительство разрешит приватизацию банковской сферы и крупной промышленности, которые даже в период нэпа оставались в руках государства. Троцкий играл ва-банк, но он недооценил возможности своих оппонентов – группы Сталина, Зиновьева и Каменева. Те использовали уже практически недееспособного Ленина как своеобразную дубинку, уверенно выступая от его имени. Зиновьев заявил на заседании правительства, что Владимир Ильич выступил против этой концессии, потому что «лучше бедненькая, серенькая Советская Россия, медленно восстанавливающаяся, но своя, чем быстро восстановившаяся, но пустившая козла в огород – такого козла, как Украт». Для группы Троцкого это стало началом конца. Сталинский блок от имени Ленина определил дальнейший путь развития страны, а Троцкому и его соратникам стали припоминать их отношения с Западом и либеральные заявления. Итогом этого противостояния стало обвинение Троцкого в расколе партии и «мелкобуржуазном уклонизме». Как известно, в 1926 году он бежал за границу, где впоследствии был убит агентами ГПУ.

Диктатура закона Сталинское «изыскание внутренних резервов» началось уже в 1924 году – сразу после смерти Ленина и примерно за год до официального завершения нэпа. Сначала оно выражалось в аресте директоров концессий и доходных совместных предприятий и передаче их активов в казну. Типичная для того времени история – трагическая судьба семьи сибирского золотопромышленника Николая Гадалова. В 1923 году Гадалов – в прошлом директор Сибирского акционерного общества торговли, пароходства и золотопромышленности – и его бывшие партнеры Марков и Савельев заключили с трестом «Енисейскзолото» соглашение на аренду прииска. В соответствии с новой линией партии они привлекли инвестиции германского концерна Gute-Hofnuntz-Hute и американской компании Lead. А уже в 1924 году Гадалов был арестован Сибирским ОГПУ по обвинению в шпионаже. Поводом для ареста послужило то, что он обсуждал с западными партнерами золотоносные возможности Енисейского региона и ознакомил их с бизнес-планом своей компании. Через некоторое время Гадалова выпустили из следственного изолятора под крупный залог, равный примерно половине стоимости компании. После 1926 года, когда золотодобывающая промышленность была национализирована, Гадалова, Маркова и Савельева снова посадили – «за смычку с иностранным капиталом». Кроме того, были выявлены искажения в отчетности предприятия – что и стало основой обвинения (остальные его пункты носили в основном пропагандистский характер). Адвокат Яков Стрелков доказал несостоятельность обвинения в шпионаже, и суд вынес оправдательный приговор. Однако ни Гадалов, ни его партнеры после выхода из застенков ОГПУ даже не помышляли о возврате своих денег. Зная о массовых арестах других нэпманов, которые после суда отправлялись на «стройки эпохи» в качестве бесплатной рабочей силы, Гадалов был рад тому, что отделался малой кровью. Впрочем, изъятие нэповских капиталов стало лишь частью политики «опоры на внутренние силы». Оно дало первый импульс промышленному развитию. Успех экономических побед сталинского правительства, как известно, в основном был обеспечен за счет ослабления сельского хозяйства. Действительно, в первое десятилетие советской власти было сложно выкачивать ресурсы из 22 млн самостоятельных крестьянских хозяйств. Сталинская коллективизация позволила решить эту проблему – объединенными в колхозы и совхозы крестьянскими хозяйствами можно было управлять более оперативно. Раскулаченные крестьяне за мизерный паек или в качестве заключенных были отправлены на те же «стройки эпохи».