Научный подход
Несмотря на слабость обвинения, толком не сумевшего объяснить, что за тайны Игорь Сутягин выдал американской разведке и откуда он их узнал, ученый все же осужден коллегией присяжных. Подобные судебные процессы неизменно воспринимаются как политические, но далеко не всегда ясно, чьи интересы они обслуживают.
«Я не удивлен вынесенным вердиктом – правительству так нужен был кто-то, кто ответит за все его просчеты: и за гибель наших солдат в Корее, и за всеобщую нищету, вызванную избыточными оборонными расходами. Опять же, всем недовольным нужно было объяснить, что правительство теперь вправе их прикончить. Похоже, нам суждено стать первыми жертвами американского фашизма». Эту фразу Юлиус Розенберг произнес 29 марта 1951 года, в день, когда присяжные вынесли ему и его жене Этель смертный приговор за передачу секрета атомной бомбы СССР. Хотя американское правосудие до сих пор не признает, что в слушании дела Розенбергов были допущены судебные ошибки, судя по материалам процесса, логики в нем было не больше, чем в романах Кафки.
Прокурор Сейпол не мог сообщить присяжным о засекреченной операции радиоперехвата «Венона», в ходе которой возникли первые подозрения в адрес обвиняемых. Ссылаясь на то, что материалы дела, в свою очередь, составляют государственную тайну, обвинение не давало адвокатам знакомиться с ними и отводило свидетелей защиты. Розенбергов официально обвиняли в «заговоре с целью шпионажа», в вердикте же шла речь о «краже и передаче СССР секрета атомного оружия», причем по американскому законодательству высшей мерой наказания за шпионаж в мирное время были 20 лет лишения свободы. Эксперты, привлеченные для оценки уровня секретности сведений, якобы переданных Розенбергами советским агентам, утверждали, что сделанные ими наброски схемы атомной бомбы – не более чем детские рисунки, а описания физических принципов выполнены на дилетантском уровне и были известны еще в 1930-х годах.
Обвинение строилось на показаниях Девида Грингласса – брата Этель, который также находился под следствием по подозрению в краже военных секретов во время службы на одном из объектов Манхэттенского проекта. В обмен на гарантии сохранения жизни он подписал признание о том, что Юлиус и Этель Розенберг руководили всей советской шпионской сетью на территории США и втягивали в ее работу американских ученых-ядерщиков. Представить застенчивого инженера из еврейских кварталов Ист-сайда в роли советского суперагента присяжным было непросто, еще сложнее – поверить, что активное участие в краже ядерных секретов принимала мать двух малолетних детей домохозяйка Этель Розенберг, которая с трудом разбиралась даже в устройстве печатной машинки.
Недостаток фактов прокурор Сейпол и судья Кауфман компенсировали крайне эмоциональными высказываниями в адрес обвиняемых. «Они совершили больше чем убийство, – утверждал председатель суда, – они несут личную ответственность за массовую гибель пятидесяти тысяч американских солдат в Корее, которые вернулись домой, если бы Союз не обладал атомной технологией. На их совести будут и миллионы человеческих жертв в случае агрессии со стороны СССР».
Хотя многие в то время считали, что смертный приговор Розенбергам служил для оправдания политических просчетов американского госдепартамента и стал идеологической базой для развязывания «холодной войны» и «чисток» сенатора Джозефа Маккарти, в этой судебной фальсификации содержался еще один идеологический посыл. Он был адресован небольшой группе ученых-ядерщиков, задействованных в создании американского ядерного оружия. Среди них давно зрело недовольство атомной монополией США и их стремлением использовать атомное оружие для установления мировой гегемонии. Ученым продемонстрировали «гуттаперчевость» американской судебной системы, которая теперь позволяла вполне легитимно уничтожить любого из них.
Красный заповедник
В середине сентября 1942 года полковник инженерных войск Лесли Гровс был вызван в вашингтонский штаб службы снабжения армии США для получения нового задания. Хотя Гровс лишь три года назад закончил военную академию, он уже успел отличиться. По протекции своего давнего друга Александра Сайкса, состоявшего советником при президенте Франклине Делано Рузвельте, полковник Гровс возглавил строительство Пентагона – комплекса зданий, где должно было разместиться министерство обороны. Вскоре в конгрессе был запущен слух о нецелевом расходовании военно-строительных фондов, и полковник был вызван на заседание подкомиссии для дачи показаний. Почти год он мужественно держал оборону против парламентариев, назойливо совавших нос в бухгалтерию и подрядные соглашения службы снабжения, пока в начале 1942 года не началось официальное парламентское расследование.
Гровс запросился на фронт. Но вместо этого получил из рук командующего службой снабжения Сомервела генеральские звезды и, «в нагрузку», приказ возглавить создаваемый Манхэттенский военно-инженерный округ. Там сосредоточились работы по созданию А-бомбы – сверхоружия, которое могло обеспечить Соединенным Штатам победу в схватке со странами оси и полный контроль над послевоенным миром. Звание бригадного генерала должно было подкрепить авторитет военного строителя с подмоченной репутацией и «школьным» уровнем знаний по физике, которому предстояло руководить творческим коллективом всемирно известных ученых-ядерщиков.
Помимо того, что представители научной элиты не имели понятия о военной дисциплине и субординации, большинство из них являлись левыми пацифистами и сторонниками использования атомной энергии исключительно в мирных целях. Эту идеологическую традицию в научном мире заложили еще супруги Кюри, ее уверенно придерживались Бор, Резерфорд, Мейтнер и другие светила, задававшие тон в научном мире.
«Призыв» ученых на службу отечеству в Соединенных Штатах начался лишь в 1939 году, когда по просьбе Александра Сайкса ученый-гуманист Альберт Эйнштейн обратился к президенту с открытым письмом, в котором высказывалось опасение, как бы гитлеровский рейх, где вся наука переведена на военные рельсы, с помощью атомного оружия не поработил весь свободный мир. Единственной альтернативой такому исходу могло бы стать объединение усилий научного сообщества и правительств для создания собственного сверхоружия. После этого заявления физики-ядерщики, в основном из числа европейских эмигрантов, спасавшихся от распространяющегося нацизма, проявили готовность участвовать в военных разработках стран антигитлеровской коалиции.
Трудный сплав
В Великобритании тогда был утвержден проект «Трубный сплав» (Tube alloy), в соответствии с которым компания Imperial chemical привлекала ученых для выработки методов получения оружейного урана. В бюджете Соединенных Штатов были зарезервированы $100 млн для Управления научных исследований и разработок (Office of Scientific Research and Development). Его председатель доктор Ванневар Буш совместно с армейским командованием и ведущими физиками-ядерщиками должен был спланировать и осуществить шаги от общих научных теорий к созданию реальной индустрии боевого атома. Впрочем, до середины 1942 года работы не продвинулись дальше теорий и гипотез о поведении атомов урановых изотопов в критической массе вещества и запуска экспериментального «чикагского» реактора, что подтвердило теоретическую возможность получения боевого плутония-239.
Проблема эта, как ни странно, имела политическую природу: в тот период, когда ученые разных стран работали над теорией мирного атома, получая оклады и радиоактивные материалы в университетах и филантропических научных фондах, между ними шел открытый обмен мнениями и гипотезами. Как только исследования перешли на бюджетное финансирование, они превратились в объект государственной тайны, научные публикации по ядерным проблемам исчезли из открытой печати, прекратился научный обмен даже между странами-союзниками.
Со вступлением Великобритании и США в войну ученые-ядерщики были включены в военную иерархию. Между «физиками в шинелях» и настоящими военными неизменно возникали трения – армейское командование раздражали недостаток патриотизма и непредсказуемость научного поиска создателей будущего супероружия; те в ответ презирали командующих ими «солдафонов», ничего не смысливших в структуре атомного ядра. Лишь с приходом в атомный проект генерала Лесли Гровса ученых удалось заставить шагать в ногу с государственными интересами.
В первые месяцы на посту командующего Манхэттенским округом Гровс не стремился вникать в научные детали проекта, он занимался привычными делами. Со словами: «Нам не нужна еще одна оборонно-промышленная империя» он учредил Управление заменяющих материалов (Department of substitute materials), которое скупало земли под будущие заводы, лаборатории и полигоны. Он выдал компании Stone & Webster подряд на строительство цехов, которые пока даже не были спланированы, вел переговоры с корпорациями Dupont и Westinghouse об их участии в поставках для Манхэттенского проекта, покупал у Эдгара Сенжье и других темных личностей конголезский уран и норвежскую тяжелую воду, украденные у фашистов, а также выбивал для своих будущих предприятий и наметившихся партнеров льготные категории снабжения электроэнергией и материалами. Гровс обратился в казначейство США с просьбой предоставить DSM 50 000 тонн серебра для переплавки его в проводники и обмотки электромагнитных катушек. Секретарь казначейства Белл тогда удачно пошутил: «У нас не принято говорить о тоннах. Мерой серебра является унция», однако после указания президента практически весь серебряный фонд Соединенных Штатов оказался в руках генерала.
Физики в шинелях и лирики в штатском
Когда вопросы снабжения были решены, Гровс занялся формированием научного ядра проекта и тут столкнулся с практически неразрешимой проблемой: обеспечение безопасности было поручено Федеральному бюро расследований и армейской контрразведке G2. Ни один ученый не мог быть допущен к секретным материалам Манхэттенского проекта без санкции Эдгара Гувера, а по мнению шефа Бюро, известного своей непримиримой борьбой с «красной угрозой», ковать атомный щит Америки были достойны лишь те ученые, прошлое которых было безупречно как с позиций христианской морали, так и с точки зрения политической благонадежности и лояльности государственным интересам США. Довольно скоро Гровс убедился в справедливости слов доктора Буша, утверждавшего, что в научном мире эти качества обычно обратно пропорциональны таланту и способности к продуктивному мышлению.
В начале 1943 года руководитель проекта схлестнулся с Гувером в споре о кандидатуре Юлиуса Роберта Оппенгеймера, претендента на должность руководителя лаборатории в Лос-Аламосе, которого ФБР подозревало в связях с левыми организациями. Бюро запрещало допуск к работе Лео Сцилларда, Энрико Ферми, Джорджа Кистяковского и многих других ведущих ядерщиков, замеченных в прошлом или настоящем в «порочащих их связях» или даже просто в неосторожных публичных высказываниях.
Конфликт Манхэттенского округа со спецслужбами разрешился неожиданно. Могущественный шеф тайной полиции впал в немилость президентской семьи, причем подвели его проверенные временем методы работы.
Эдгар Гувер с начала войны чувствовал вторжение в сферу своей компетенции со стороны Уильяма Донована – руководителя Управления стратегических служб. УСС, созданное в начале войны для разведывательных и диверсионных операций за пределами США, пользовалось покровительством супруги президента Элеоноры Рузвельт. Благодаря ей Доновану удалось провести проект Центрального разведывательного управления – регулярной службы разведки в мирное время. Разъяренный шеф ФБР подготовил удар по «первой леди»: в мае 1943 года он явился в Белый дом с портфелем компромата против нее. Агенты Бюро и G-2 собрали массу свидетельств того, что мисс Рузвельт состояла в интимных отношениях со своим телохранителем Эрлом Миллером, корреспонденткой Associated Press Лореной Хикок, аккредитованной при Белом доме, а также с личным врачом, водителем-негром, двумя «красными» профсоюзными боссами и, наконец, с лидером американского комсомола Джозефом Лэшем.
Президент устроил жене сцену, однако та убедила его не обращать внимания на «грязные сплетни, которые Гувер распускает о ней и ее добрых друзьях». Супруги помирились и совместно обрушили гнев на голову шефа ФБР. Уволить незаменимого Гувера оказалось невозможно, но его лишили доступа в Белый дом и значительно урезали его полномочия. Одним из актов возмездия стало и удовлетворение давней просьбы генерала Гровса вывести обеспечение безопасности Манхэттенского проекта из-под контроля ФБР и дать ему возможность оценивать благонадежность сотрудников силами собственной СБ.
Плоды либерализма
Структура со штатом 480 человек была сформирована в основном из служащих инженерных войск, а во главе ее был поставлен полковник Борис Паш – человек, лично преданный Гровсу, но мало что смысливший в контрразведке. В состоянии эйфории генерал нанял всех «сомнительных» кандидатов. Оппенгеймер позже вспоминал, как Гровс, пригласив его в свой кабинет, протянул ему пухлую папку: «Это Ваше досье, поступившее из ФБР, хотите ознакомиться?» После того как ученый пролистал документ, генерал демонстративно скинул папку в ящик стола со словами: «Все в прошлом, все забыто!» и подписал приказ о назначении.
Подобные спектакли помогли Лесли Гровсу убедить ученых, что хоть он и «солдафон», но работать с ним можно. В 1944 –1945 годах от этих либеральных шоу пришлось отказаться. В этот период в лаборатории Манхэттенского проекта трудоустроились итальянский ядерщик Бруно Понтекорво, завербованный НКВД и переправлявший в СССР чертежи американских реакторов, англичанин Алан Нан Мэй, который передал советскому резиденту полученные американцами образцы урана-235 и плутония-239, и, наконец, «добрый атомный ангел СССР» Эмиль Юлиус Клаус Фукс – немецкий ученый-коммунист, снабжавший советскую резидентуру сведениями о ходе атомных исследований в западных странах с 1941 года.
Первые последствия подобной кадровой политики проявились уже в 1944 году. С одной стороны, ход работ по созданию бомбы многократно ускорился: в июле на полигоне Аламогордо были произведены первые испытания урановой бомбы типа «Малыш». С другой – научные сотрудники начали высказывать недовольство тем, что руководство проекта скрывает данные научных исследований от Великобритании, которая, опасаясь бомбардировок Люфтваффе, передала свои атомные наработки Манхэттену в обмен на твердые гарантии научного обмена между странами-союзниками. Гровс изложил командованию свое предположение, что англичане все равно не смогут создать сверхоружие до конца войны, а настойчивые запросы Imperial chemical можно игнорировать, поскольку компания беспокоится лишь о собственных экономических преимуществах в послевоенное время.
Тихий бунт на атомном корабле начал назревать после капитуляции рейха, за которой не последовали ни приостановка работ над атомным оружием, ни передача боевых технологий странам-союзникам. В проект уже были «закачаны» $15 млрд бюджетных средств, а между вчерашними союзниками, не поделившими победу, назревала новая война. Разочарованные и недовольные новым внешнеполитическим курсом США ученые начинают искать контакты с СССР, с которым, по их мнению, ядерной технологией стоит поделиться в первую очередь.
Физики, не связанные воинской присягой или правительственным контрактом – к примеру, Нильс Бор – общались с советскими коллегами вполне открыто. «Манхэттенские» ученые искали тайные выходы на советскую резидентуру в США. А после того как по приказу Гровса был проведен самый циничный в истории человечества научный эксперимент по сравнению разрушительной силы плутониевой бомбы имплозивного действия «Толстяк» и урановой ствольного действия «Малыш» путем сбрасывания их на японские города, большинство иностранных ученых покинули США, а оставшиеся работали очень неохотно. Когда Оппенгеймеру публично вручали правительственную награду, он произнес «подрывную» речь: «Моя научная гордость омрачена глубоким беспокойством. Если атомным бомбам будет суждено пополнить арсенал средств уничтожения, то неминуемо наступит время, когда человечество проклянет мою работу».
Стройные колонны ядерщиков
В 1945 году после кончины президента Рузвельта удача вновь повернулась лицом к Эдгару Гуверу: новый американский лидер Гарри Трумэн разделял его взгляды на опасность коммунизма и так же ненавидел генерала Гровса. Трумэна, в бытность его вице-президентом, никто не поставил в известность о существовании Манхэттенского проекта, и теперь он смотрел сквозь пальцы на то, как мстительный шеф Бюро «копает» компромат на Гровса и его «красный заповедник». Криптошифровальщики G-2 смогли в 1942 году раскрыть коды советской резидентуры в США. В одном из отчетов упоминалось семейство Гринглассов – через них удалось выйти на Розенбергов и еще нескольких второстепенных участников заговора, которые на добровольных началах работали связными между научными лабораториями и советской разведсетью.
Эти люди действительно были причастны к атомному шпионажу, но, как утверждал в своих мемуарах Павел Судоплатов, руководивший в годы войны сетью советских нелегалов за границей, «они были фигурами столь незначительными, что мы поначалу даже не обратили внимания на информацию о том, что американцам удалось их раскрыть». Позже возникла версия, что советские спецслужбы поддерживали своим молчанием иллюзию американцев о ключевой роли Розенбергов в атомном шпионаже, чтобы не «спалить» более ценных агентов и заодно подчеркнуть перед партийным руководством свою роль в создании атомного арсенала СССР. т
Значительно большей потерей для СССР был арест Клауса Фукса, которого раскрыл советский перебежчик Александр Орлов. Фукс, вернувшийся в Англию после Хиросимы, был задержан агентами Secret intelligence service и после нескольких допросов открыл имена своих связных в США. «В Sis никогда не били допрашиваемых, – рассказывал Ким Филби, советский агент, внедренный в британские спецслужбы. – Их приводили к следователю на допрос раздетыми и вежливо задавали вопросы. Причем каждый вопрос следователь сопровождал хлестким ударом стека по голенищу своего сапога. Метод действовал безотказно».
Гувер, получив от британских коллег богатые сведения о причастности ученых Манхэттенского проекта к утечке военных секретов, готов был начать политический процесс над ведущими учеными Гровса, однако санкции на это не получил: создатели атомной бомбы считались героями, обеспечившими победу США. К тому же кроме них продолжать атомные исследования было некому. Гораздо более эффективной оказалась тактика запугивания – после того как присяжные вопреки закону, логике и здравому смыслу вынесли смертный приговор Розенбергам, ядерщики по собственной инициативе прекратили контакты с советскими нелегалами. В середине 1950-х годов советский резидент Абель обратился к американским ядерщикам, в прошлом известным своими ультралевыми убеждениями, с просьбой сообщать о ходе текущих работ, но ответа не получил.
Гуверу процесс помог отстранить генерала Гровса от руководства ядерными исследованиями и восстановить авторитет своей службы. Ходят слухи, что и в наши дни агенты ФБР в случае если подозреваемый или свидетель отказывается с ними сотрудничать, напоминают им о печальной участи четы Розенбергов, что, видимо, действует на допрашиваемых не хуже, чем удар стека по голенищу сапога британского контрразведчика.