Кремль в осаде
На Манежной опять чего-то городят. Там, где еще в июне отдыхали, пили, пели, плясали на чужих машинах, жгли веселые костры москвичи и гости столицы, возводится павильон. Торчат балки, раздуваются парусами тонкие материи, скрывающие строительную изнанку.
Преобразование Манежной площади, уход под землю «Охотного ряда», зверье, вылезшее из дремучего леса представлений маститого скульптора Церетели о красоте и гармонии, критиковали много и упрямо. Теперь уж не летят придирчивые стрелы, теснятся, тоскуют в колчане, не звенит тетива, а звенит смех над Манежной. Людность здесь такая, что как ни целься, попадешь не в зверя – ему-то, оборотню, любая стрела нипочем; увернется косолапый, еще и ухмыльнется насмешливо, – а в праздно шатающихся и пиво попивающих. Да и милиции вокруг полно, только за словом в карман полезешь, как вам в ответ: «Манежная – излюбленное место отдыха москвичей». Типа – уймитесь, критики, народ не глупее вас, сам знает, где ему толпиться. Вот и не стреляют.
Между тем новый павильон довершает хищническую работу по съедению вида на Кремль. Вся площадь – от гостиницы «Москва» до собственно Манежа – бугрится фонтанами, парапетами, крышами. Подземный торговый центр пузырится, лезет наружу, выпирает, заслоняя собой панораму. Пройдитесь по Моховой – нет больше площади, взгляду тесно. Культурный смысл этого нароста понятен. Когда рисовался план новой Манежной, у мэра Москвы был свой вид на Кремль, а потому «Охотный ряд» взывает сразу к двум древним архетипам. С одной стороны, нижней, это явный подкоп под Кремль. А с другой, наземной, торговый комплекс читается как лагерь, стоящий шатрами у вражеских стен. Все правила затяжной осады соблюдены. Хотел именно такого художественного высказывания Лужков или нет – неважно: культура древнее политики и умнее.
Помнится, Лужков хотел преобразовать и другую прикремлевскую площадь, Боровицкую – где на высоком холме Дом Пашкова стоит, где сейчас взору и ветру гулять привольно, и где спецмашины через спецворота интимно в Кремль допущены. Да денег не хватило.
Площадей, кстати, в Москве почти не осталось: одна за другой они сдаются под строительство различных мультикомплексов. На очереди и Пушкинская, где сейчас, несмотря на полное и обидное отсутствие радостей подземной жизни, всегда многолюдно – и не менее, чем на уже окультуренной Церетели Манежной. Что делать, любит народ площади, это у нас в крови.
На одной из ретровыставок пару лет назад мне попался фотоснимок главной площади одного большого российского губернского города. На ней стояли кружком домов семь. Один – не иначе как губернаторский. Плюс главный городской храм конечно же. И еще какие-то не менее важные постройки – может, Дворянское собрание или Самый Большой Банк. Между каждым из домов рачительный европеец втиснул бы еще минимум по одному особняку. Не то у нас. Несколькими лучами расходились неспешно с огромной, пустынной площади улицы. Паслись коровы. Пастушок, городовой и случайный прохожий позировали. В широком проеме между особняками виднелись несколько домов попроще, а сразу за ними начиналась степь, уходящая как путник – в бесконечность.
Даже от самого небольшого русского города есть ощущение этой бесконечности, вольности, стенькиразинского размаха. Раззудись, плечо, далеко – стена. Широка страна моя родная, много в ней места, нечего скупиться, и каждая площадь в наших городах – от широты этой, пространственной и душевной. От свободы смотреть и видеть.
А в Москве теперь тесно.
Подписывайтесь на нас:
Еще по теме
