архив

Письмо мизантропа

ПРИЗНАТЬСЯ, любезный друг, я немало видел в этой (и в той, параллельной) жизни. Вероломный мятеж ближайших соратников, опалу и временную утрату трудоспособности, себя – во главе списка ведущих экспертов (часто), себя – по телевизору (реже, чем хотелось бы), других олигархов – по телевизору (чаще, чем хотелось бы). Хотел было уехать посланником в дальнюю провинцию, обивал пороги консула в варварском храме на Смоленке, да цезарь прогнал того консула прежде, чем он поддался на мои посулы. Устриц, наконец, и тех видел. Ты уже, наверное, слыхал, что я в последнее время сильно тяготился дружбой с неким плутократом из числа олигархов. Он, конечно, протянул мне руку помощи в трудную минуту, но, много раз спрашивал я себя, не он ли сам эту трудную минуту и устроил? Не тебе, любезный друг, объяснять, что нам – представителям творческой аристократии – вечно не хватает на воплощение наших благородных прожектов. А если прожекты приходят ежедневно на восьми – шестнадцати в зависимости от дня недели листах формата А2? Тут на компромисс не с плутократом – с гетерой пойдешь. Новый цезарь (ты знаешь: я не ищу с ними близости, они все как-то сами подворачиваются) некоторое время назад открыл мне глаза на природу того плутократа. Пусть жестко, но научил называть вещи своими именами: финансового покровителя – сутенером, сенатора – беглым изгоем, фрондирующего – врагом империи. За эту незамутненность взора, за твердость руки (придворные лизоблюды, правда, отмечали это качество и у прежнего цезаря, пребывающего на смертном одре, но ты знаешь, что я не из них) и за черный пояс дзюдоиста я и зауважал нового цезаря. Предметом моего письма служит необычный сон, привидевшийся мне сегодня. Я начал с того, что много повидал, но такого не было никогда. Впрочем, суди сам. Я в покоях нового цезаря. Мудрый, всепонимающий взгляд, интеллектуальная беседа двух равных друг другу благородных людей – все это тебе знакомо по моим прежним впечатлениям от встреч с цезарем. Но вдруг (вот где чертовщина!) цезарь ласково, но настойчиво молвит мне: «Когда же ты, Титус, порвешь со своим сутенером, беглым изгоем, врагом империи? Если решишься наконец на шаг, достойный патриция, у меня для тебя есть достойное предложение: возглавить в родной мне Северной Пальмире листок под названием «Замена». Дело вам знакомое, участок отстающий, вытянете – уедете, наконец, послом (и многозначительно так улыбается, что странно, ибо, кроме давешнего консула и ближайших друзей, про эту мою заветную мечту никто не знал). Соглашайтесь, Виталий Титусович, я такими предложениями не разбрасываюсь». И только начал было я подбирать достойные уха цезаря выражения, поскольку нет для нас – представителей творческих аристократов – счастья большего, чем служить ныне правящему цезарю, как видение в дремлющем сознании моем переменилось и следующий, краткий сюжет сновидения поверг меня в совершеннейшее замешательство. Только представь: я почему-то в юбке, выкрашенный в блондинку... И какой-то не только смутно знакомый мне по параллельной жизни смуглый брюнет, но и буквально все вокруг фамильярно называют меня «кошкой». К чему это? Может ты объяснишь? Засим остаюсь, Титус 1-й (и единственно возможный)