Замурованная правда
Примерно через месяц на афишах российских кинотеатров появится документальная лента Майкла Мура «Фаренгейт 9/11» – та самая, что взяла из рук Шарлиз Терон и с благословения Квентина Тарантино золотую Пальмовую ветвь Каннского кинофестиваля. Жаль, что так нескоро – если бы «Фаренгейт» уже сегодня был в прокате, то сборы бы ему были обеспечены хорошие. Не «Троя», конечно, и не «Ван Хельсинг», уже выудивший из карманов россиян семь миллионов долларов (ни тем ни другим не достанется моего трудового цента), но потыкать пальцем в чужого президента (по показаниям Мура – алкоголика, кретина, лжеца и труса) собралось бы немало желающих. Горячий пирог хорош был к каннскому званому ужину или хотя бы к утренним выпускам московских новостей, а теперь тему антибушевского памфлета придется вынимать через месяц из холодильника и разогревать в микроволновке.
Майкл Мур, который мог бы сойти за младшего брата Бенни Хилла или за дядю Питера Джексона, в последние недели радостным слоненком протопал по телеэкранам, газетным статьям и заголовкам Интернет-новостей. Наоставлял следов, заставил одних критиков радостно хлопать в ладоши, а других – гневаться. Мол, победа, подаренная Квентином Тарантино, возглавлявшим каннское жюри, своему соотечественнику – это унижение настоящего искусства и торжество публицистики. Мы к нему, видите ли, по-джентльменски, с аглицким боксом, а он нам – ногой по яйцам. Мы к нему с хрустальными вазочками, а он к нам – с ночным горшком. В обсуждение достоинств и недостатков фильма Мура было внесено даже выражение «геббельсовская пропаганда». И упомянуто, что на руке у этого левака не какие-нибудь старохипповские фенечки, поистрепавшиеся с 1968 года, а швейцарские часы за $30 000.
В 2004 году спорить о том, что лучше – песочные часы или Patek Philippe, унитаз Марселя Дюшана или сантехника Villeroy & Boch, мне кажется бесперспективным занятием. Всё хорошо и все хороши – в зависимости от обстоятельств места и времени. Вещь сама по себе не может быть хорошей или плохой, она спит до поры до времени – как принцесса во гробе. Это мы будим ее, помещая ее в обстоятельства, выбирая для нее окружение, достойное или
так себе.
Туземный принц Тарантино одним председательствующим поцелуем разбудил для Мура целую свиту правильных ассоциаций. Тут вам и репутация самого Тарантино. И репутация Канн со всей широтой их размаха – от леваческих выходок Годара до вполне буржуазного правого статуса главного кинофестиваля, законодателя разумно коммерческой моды. По одну сторону Атлантики – Франция, где сосредоточены главные антиамериканисты с Бартом в кармане. По другую – Америка с ее предвыборным сезоном. Увенчать Мура Пальмовой ветвью в такой ситуации было все равно что прийти на «Оскара» в джинсах. Ну, дали бы приз Кар-Ваю, или Кустурице, или Альмодовару – еще один смокинг, и только светский хроникер «Голливудской хроники» разберет в них различные оттенки черного цвета.
Человек – существо, конечно, тонко организованное, и я даже целиком и полностью солидарен с Михаилом Врубелем, который утверждал, что ветви деревьев нарисует любой дурак, а задача настоящего художника – рисовать просветы между ветвей. Но иногда эта тонкость истончается до совершенно невидимых миру слез, и требуется грубый жест, болевой прием, чтобы человек отвлекся на время от звездного неба, цветения каштана, обсуждения таких важных вещей, кому прилично носить Patek Philippe, а кому – Rolex. А небо в алмазах мы еще увидим, обязательно увидим.
Подписывайтесь на нас:
Еще по теме
