архив

Олег Вьюгин: Банковский сектор переживает не самые тяжелые, но неспокойные времена

архив

03.09.201400:00

Константин Фрумкин

Банковский сектор переживает не самые тяжелые, но неспокойные времена. С тех пор как Эльвира Набиуллина сменила Сергея Игнатьева на посту председателя Банка России, регулятор стал одну за другой отзывать лицензии у банков. Вкладчикам ликвидированных кредитных организаций Агентство по страхованию вкладов (АСВ) пока исправно выплачивает деньги, но его фонды не резиновые.

В октябре прошлого года они достигли максимального в истории агентства объема в 232 млрд руб., а к началу июля 2014 г. этот «кошелек» «похудел» до 107 млрд руб. Со времени смены руководства в Центральном банке АСВ пришлось расплатиться с вкладчиками более чем шестидесяти банков, а общая сумма возмещения превысила 244 млрд руб. На фоне активности ЦБ некоторые банкиры, даже успевшие за много лет ведения бизнеса завоевать авторитет в профессиональных кругах, начинают вести себя, как мелкие жулики, характерным примером чего является ситуация с владельцем Мастер-банка Борисом Булочником. Почти двадцать лет он возглавлял банк, был меценатом и общественным деятелем, но, когда пришла «ревизия» из ЦБ, покинул здание банка через черный ход и скрылся за рубежом. Правда, пока ни один из руководителей разорившихся банков не арестован, если не считать экс-владельца «Моего банка» Глеба Фетисова. Однако в его аресте просматривается политическая составляющая. Отзыв лицензий провоцирует разговоры, что у властей якобы есть планы по сокращению числа банков в России в три-четыре раза. Если добавить к этому общую стагнацию национальной экономики, закредитованность населения, растущую конкуренцию со стороны микрофинансовых организаций и, возможно, оставшиеся со времен последнего кризиса проблемы с «плохими» долгами, обстановка оказывается довольно нервозной. О ситуации в банковском секторе «Ко» беседует с одним из самых квалифицированных экспертов в стране, бывшим зампредом Центрального банка, экс-руководителем Федеральной службы по финансовым рынкам, председателем совета директоров «МДМ банка» Олегом Вьюгиным.

– С тех пор как в Центральном банке сменилось руководство, мы видим его резкую активизацию: отзывается все больше лицензий. Какова мотивация регулятора? Ведь не прихоть же это нового председателя ЦБ, которых хочет отзывать лицензии, а старый не хотел?
– Время пришло. Появилась возможность это делать без оглядки на группы влияния. И раньше было известно, что есть банки, которые занимаются легализацией незаконно полученных доходов и у которых реальный капитал отсутствует, а отчетность сфальсифицирована. Было известно, что есть банки, чей бизнес заключался в сборе депозитов для финансирования небанковского бизнеса его владельцев. И ЦБ с ними как-то боролся и – иногда – при случае закрывал. Получилось так, что новый председатель ЦБ получил определенный карт-бланш на более решительные действия.
– Негативные явления, которые вы перечислили, они что, действительно представляли собой реальную опасность для устойчивости банковской системы?
– В принципе да. Ведь что значит, что банк ведет рискованную политику, искажает отчетность? Это означает, что у банка, скорее всего, нет капитала, то есть владельцу банка, случись проблемы, нечего терять, а вот вкладчикам и клиентам есть что терять. Смысл требований к достаточности капитала следующий: владелец банка должен вложить в банк некоторые собственные деньги и уже под эти деньги привлекать пассивы и кредитовать в соотношении один к десяти (на 1 руб. капитала 10 руб. кредитов). А если в банке уже на самом деле капитала нет, то акционер материально ничего не теряет и тогда может принимать на банк любые риски. В итоге под риском оказываются средства населения и компаний.
– Но ведь, наверное, такие банки – с фальшивым капиталом, с подставными кредитополучателями – составляют ничтожную долю банковской системы? Или нет?
– За последние полгода АСВ потратило на возмещение по гарантированным вкладам около 200 млрд руб., и это не все потери вкладчиков и клиентов, так как гарантии распространяются только на сумму не свыше 700 000 руб. При этом вкладов привлечено банками примерно на 11 трлн руб. Больше половины этих средств на депозитах в госбанках, по которым, можно надеяться, несет гарантии государство. Так что сами судите, много это или мало.
– На фоне серьезной «расчистки» банковского рынка каков резерв прочности Агентства по страхованию вкладов? И вообще, не создает ли нынешняя непростая ситуация в экономике рисков для системы страхования вкладов?
– Резерв системы страхования вкладов мы знаем – там сейчас находится порядка 100 млрд руб. В принципе это не так много. И конечно, нельзя точно предсказать, как будут развиваться события и придется ли тратить эти 100 млрд руб. или даже, может быть, придется потратить больше. Но у АСВ есть еще законодательное право привлечь в виде кредита средства Центрального банка. Поэтому АСВ может еще достаточно много денег отдать по гарантийным случаям, и я думаю, что в отношении состоятельности АСВ можно проявить осторожный оптимизм.
– Вы считаете рациональной такую политику, что мы будем в большом количестве разрушать банки, которые нас по каким-то критериям не устраивают, и большое количество средств Центрального банка раздавать вкладчикам?
– Речь идет не о каких-то критериях, а о главном принципе работы банковской системы, который бы обеспечивал ее устойчивость и уж точно не позволял легкомысленно терять или присваивать деньги вкладчиков. Банки – это «машины» по управлению риском передачи наших сбережений в руки заемщиков, тех, кто временно нуждается в привлечении средств для осуществления бизнес-проектов или привлекает их на цели личного потребления. Если банк этими рисками плохо управляет или – хуже – просто транжирит или ворует вклады, то потери несут и вкладчики, и экономика страны в целом. Параллельно отзыву лицензий мы видим попытки Центрального банка принципиально изменить подходы к надзору за банками. Формируется система кураторов, вводится институт «мотивированных суждений», выделяется группа системно значимых финансовых институтов, скоро будут приняты поправки, предполагающие уголовную ответственность за искажение отчетности. То есть речь идет о том, что Центральный банк начинает более внимательно относиться к деятельности банков, анализу и контролю их риска. В так называемых системообразующих банках, хотя это понятие на сегодняшний день довольно расплывчатое, присутствуют кураторы, то есть специалисты Центрального банка, которые находятся внутри банка, внутри его компьютерной системы, смотрят все транзакции, задают по ним вопросы, получают ответы, делают оценку и направляют свои выводы в надзорные инстанции. Делается попытка более глубоко проникнуть во внутреннюю «кухню» банков, лучше понять их риски и затем перейти к методам превентивного контроля. То, что сейчас делается, – это попытка закрыть пробелы в старом регулировании, которое позволяло существовать банкам с не очень объективной отчетностью.
– На ваш взгляд, эти новые подходы к контролю за банками действительно позволяют регулятору предвидеть проблемы в них?
– Методы индивидуального надзорного контроля, скорее, позволяют уменьшить риск системных кризисов, но не могут их гарантированно предупредить. Поэтому после кризиса 2008–2009 гг. и в Базеле, и в США вспомнили про идею макропруденциального регулирования, когда регулятор занимается не только каждым банком в отдельности, но и изучает риски банковского сектора как системы. Ведь банки друг с другом связаны! Время покажет, насколько это эффективно, но, по крайней мере, налицо попытка ответить на современные вызовы стабильности финансовых систем. В каком-то смысле все участники финансовых систем всегда являются «подопытными кроликами» регулирования.
– Когда читатели газет, не знающие ситуацию изнутри, наблюдают за процессом отзыва лицензий, они видят довольно странную картину: вот был уважаемый банкир, он пришел в банковский сектор не вчера, а может быть, уже двадцать лет назад, и вдруг он ведет себя, как жулик – берет вроде бы последние деньги и сбегает за границу. Чем это можно объяснить?
– Хочется ответить просто: значит, он и был жулик. Примеры есть. Но мне кажется, что чаще всего подобные случаи – это не результат заранее продуманного обмана, а скорее, безответственного поведения, замешанного на вседозволенности, на отсутствии должного контроля за наполнением капитала банка (капитал – это деньги акционера) и меры ответственности за рискованное управление средствами со стороны регулятора.
– Тогда другой вопрос: почему после нескольких десятков отозванных лицензий мы практически не видим уголовных дел против банкиров?
– Уголовных дел мы не видим по той простой причине, что за фальсификацию отчетности до сих пор не было уголовной ответственности. Соответствующие поправки в законодательство введены лишь в июле 2014 г.
– А арест Глеба Фетисова?
– Я не вникал в обстоятельства этого дела. Формально, насколько я прочел в СМИ, ему инкриминируется мошенничество, но пока ничего не доказано.
– Темпы экономического роста в экономике резко снизились. Нет ли здесь вызова для банковской системы? Не угрожает ли это ее стабильности?
– Замедление, конечно, означает, что вместе с низкими темпами роста экономики снизятся и темпы роста банковских активов. Собственно, это уже происходит. Меньше растут активы – банки меньше зарабатывают. Самый чувствительный момент заключается в том, что, когда банк начинает меньше зарабатывать, возникает большой риск. Если в предыдущие периоды времени банк вел себя слишком агрессивно и набрал на баланс риски, под которые нужно создавать резервы, то тут и происходит столкновение двух событий: с одной стороны, доходы растут существенно медленнее, а с другой – растет просрочка по старым активам, которые были приобретены не слишком разборчиво, и нужны доходы для их резервирования. Впрочем, Центральный банк, проводя регулярные стресс-тесты, утверждает, что пока все более или менее нормально. Но, как говорится, время покажет.
– За счет чего вообще будут расти банки сейчас, в условиях стагнирующей экономики? Где у них будут точки роста?
– Жизнь не прекращается, экономика не пребывает в глубоком спаде, как это было в 2009 г. Компаний, реализующих жизнеспособные проекты, по-прежнему много. И среди физических лиц есть состоятельные заемщики, и банковские услуги востребованы. Поэтому будет медленный рост или даже стагнация портфелей, если только банк не захочет брать на себя чрезмерные кредитные риски. Также наблюдаться крен в транзакционный бизнес, то есть в зарабатывание банками комиссионного дохода за счет предложения новых и полезных для клиентов некредитных продуктов. Конкуренция в этой области будет обостряться.
– Во время кризиса уже было очень много разговоров про поворот к комиссионным доходам, но разве банки в реальности смогли серьезно повысить их долю?
– По отдельным банкам прогресс есть – комиссионные доходы растут быстрее, чем процентные. И в нашем банке тоже.
– Проблема закредитованности населения действительно существует?
– Да, она есть. У нас домашние хозяйства можно разделить на три группы: те, кто вообще не пользуется кредитами, те, кто пользуется кредитами, но ответственно, и те, кто пользуется кредитами непродуманно. В этих случаях возникает морально-этическая проблема: банк выдает кредит такому не сильно финансово грамотному заемщику, не интересуясь его возможностями расплатиться, так как не проводит анализа его платежеспособности. Потом, когда случается дефолт, продает кредит коллекторскому агентству за три копейки, но внакладе не остается, так как есть и ответственные заемщики, которые заплатят за несостоятельных высокими процентами по кредиту. Сегодня банки стараются работать с финансово ответственными заемщиками и не работают с третьей группой, чрезвычайно закредитованной. И это существенно влияет на темпы роста потребительского кредитования.
– Еще несколько лет назад вся пресса была полна утверждениями, что в активах банков слишком много задолженности, которая на самом деле замаскирована. Эти страхи оказались напрасными? Проблема замаскированной проблемной задолженности, она решена?
– После кризиса проблема действительно была. Существовало и существует много способов временно создать видимость, что проблемный актив не существует. И после кризиса банки стали так делать. Логика была следующей: кризис закончится, мы заработаем и проблему закроем. Нужно пересидеть. Так ситуация и развивалась. Потом был период посткризисного развития, когда появились хорошие возможности эти проблемы раскрыть и закрыть, вернуть отчетность в официальную плоскость и покрыть убытки текущими доходами. Насколько много скрытых проблем осталось сейчас, я не знаю.
– По вашим ощущениям, слушает ли регулятор и вообще денежные власти рыночных экспертов? Прислушивается ли он к советам участников рынка? Есть ли между вами обратная связь? Проявляется ли она в решениях, которые окончательно принимаются?
– До определенной степени слушает. Есть процесс обсуждения регулятивных новаций с банковскими ассоциациями. Иногда эти обсуждения заканчиваются корректировкой изначальных позиций ЦБ. Тем не менее я заметил, что, когда Центральный банк выступает с определенной и достаточно чувствительной инициативой и начинается ее обсуждение в сообществе, иногда Центробанк свою позицию меняет, или в процессе обсуждения она формируется.
– То есть задача сообщества – обсуждать достаточно громко?
– Вообще говоря, наиболее чувствительные вопросы достаточно полезно было бы серьезно обсуждать, причем публично.
– Как вы относитесь к концепции общего сокращения числа кредитных организаций в России?
– Спокойно. Сокращение – результат изменения надзорной политики, и оно касается банков, которые проводили высокорискованную кредитную политику, искажали отчетность, вели незаконную деятельность. Сколько останется, столько останется.
– Но вы не считаете, что мелкий банк опаснее или потенциально неблагополучнее, чем крупный?
– Это сложный вопрос. Концептуально я так не считаю, но есть один негативный для выживания небольших банков фактор. Когда Центральный банк без особых «словесных интервенций» изменил политику по отзыву лицензий, по уровню доверия к банкам был нанесен существенный удар, и это проявилось прежде всего в том, что клиенты стали переводить средства из мелких банков в более крупные, а из крупных – в государственные. Это, конечно, очень негативно повлияло на бизнес небольших банков, они еще в худшем положении оказались. Банк даже может быть хороший, легализацией не занимается, капитал есть, хотя и маленький, клиенты есть, но клиенты могли сказать: «Вы знаете, чего-то мы боимся, непонятно, кто будет следующим».
– При этом вы поддерживаете политику повышения минимального размера капитала?
– Думаю, что нет в этом необходимости. Есть два варианта: либо делать надзор более эффективным, более детальным, более проактивным – Центральный банк по этому пути пошел; либо второй вариант – ничего с надзором не делать, но поставить такую высокую планку по капиталу, вследствие чего на рынке останется ограниченное число крупных банков, которые «слишком велики, чтобы упасть».
– Каков ваш прогноз по экономике в целом? Сакраментальный вопрос: ожидает ли нас кризис?
– Краткосрочный прогноз таков, что 1–2% роста – наиболее оптимистичный результат для текущего года. Это не спад, а значит, это не кризис, потому что только серьезный спад является кризисным явлением, потому что он заставляет компании существенно пересматривать свои бизнес-планы и увольнять людей, а домашние хозяйства – резко сокращать потребление. В ситуации такого слабого роста можно держаться на плаву. Но если ничего не делать, то постепенно стагнация выльется в полномасштабный кризис. Нельзя вечно сдерживать бизнес-планы и чего-то ждать. Либо люди пойдут опять инвестировать, либо закроют вопрос. Сейчас такой период неопределенности, который сопровождается медленным ростом.
– И который будет длиться до конца года?
– Похоже, что так, но надо внимательно смотреть за экономическими новостями?
– Санкции, возникшие из-за украинского кризиса, являются значимым фактором в текущей экономической ситуации?
– Те санкции, которые были, они, естественно, точечные, и прямого ущерба экономике страны не нанесли. Другое дело, что есть косвенный эффект этих санкций, который заключается в том, что создалась атмосфера неопределенности. Люди ведь как рассуждают: «Могут быть и другие санкции, и поэтому сейчас надо быть аккуратным с точки зрения инвестиций и планов». А российские власти пока однозначно никаких сигналов не дали, как будет развиваться ситуация с Украиной и какая позиция РФ. Переговоры? Ну да, но серьезные переговоры не начинались. Переговоры могли бы частично снять неопределенность, но для восстановления инвестиционной активности разрешение конфликта было бы наиболее эффективным.

Олег Вьюгин