Силовое предпринимательство 2.0?
Кадр из фильма «Бумер»
В 2000-е годы, когда вся страна подводила итоги «лихих 90-х», среди исследователей девиантных (девиантных для устойчивого функционирования экономики, для «лихих 90-х» это как раз было нормой) форм экономической активности широкое распространение получил термин «силовое предпринимательство».
Его автором стал социолог Вадим Волков, который понимал под этим явлением использование организованной силы, навыков ее применения для конвертации этой силы в рыночные блага на постоянной основе. В первую очередь речь шла о банальном рэкете, который расцвел в 1990-е годы и основными операторами которого являлись различные ОПГ. Как правило, они состояли из «гражданских специалистов» с определенным профессиональным и социальным опытом — бывших спортсменов, заключенных и т.п. Правда, среди членов этих ОПГ встречались и бывшие силовики (от милиционеров до сотрудников армейских спецподразделений), но все-таки в общей массе «бандитского класса» они составляли явное меньшинство. И в «нулевые» годы, когда «лихие 90-е» уже стали историей, о силовом предпринимательстве было принято говорить в прошедшем времени, а в 2010-е годы этот термин вообще практически не использовался.
Считается, что силовое предпринимательство расцветает в условиях слабого государства, что явно наблюдалось у нас в 1990-е годы. Таким образом силовые предприниматели присваивают себе охранную ренту, которая в нормально функционирующем государстве принадлежит государству как институту и выплачивается обществом и его отдельными субъектами (теми же предпринимателями) в рамках общественного договора и на формальной основе — посредством тех же налогов. И поскольку принято считать, что последнее двадцатилетие в России характеризуется укреплением государства, то силовое предпринимательство если не кануло в лету, то явно находится на периферии экономических процессов.
Однако в этом утверждении и логической связке, на которой оно строится, есть изрядная доля лукавства. Дело в том, что усиление государства и усиление (укрепление) власти — не одно и то же. Это могут быть два параллельных и взаимодополняющих процесса, и тогда их бенефициарами выступают как государство, так и общество (его подавляющая часть). Отличительная черта этого варианта — все взаимодействие осуществляется в рамках не личных неформальных договоренностей, а институтов, функционирование которых урегулировано законом.
Однако может быть и прямо противоположный, хотя и внешне похожий на первый вариант — усиление власти (персоналистского режима) на фоне ослабления государственных институтов. И в этом случае выплата и получение охранной ренты происходят вне рамок закона и на неформальной основе.
Девизом такой системы может служить крылатое выражение, которое приписывают различным политикам латиноамериканской традиции — от Бенито Муссолини и Франсиско Франко до Альфредо Стресснера. Вполне возможно, что все они в различных вариациях произносили его и уж точно им руководствовались в повседневной деятельности. В такой ситуации бенефициаром этой системы выступают не государство и общество в целом (то есть подавляющее большинство населения), а отдельные фигуры, занимающие соответствующие «хлебные» места, и их контрагенты, которые могут оплатить подобные услуги в приватном порядке и в ущерб остальным.
Развитие российской политической системы в последние 20 лет, и особенно в 2010-е годы, характеризуется скорее укреплением непосредственно власти, чем государства и его институтов.
Это находит свое отражение и в особенностях функционирования экономической системы, где неформальные отношения между частью предпринимателей и частью государственных служащих, в том числе и из силовых структур, становятся скорее нормой, чем примером девиантного поведения — как в странах, где в первую очередь действуют институты.
Все это приводит к расцвету «избирательного правосудия», когда государственная машина вообще и силовая в частности действуют в интересах отдельных бенефициаров, при этом формально опираясь на закон и потребляя государственные ресурсы.
О массовости подобного явления в современной России неоднократно заявлял бизнес-омбудсмен Борис Титов, приводя соответствующую статистику, когда уголовное преследование выступает инструментом конкуренции между бизнесменами.
По словам профильных специалистов, таких кейсов в современной России — минимум десятки тысяч, если не сотни. Из наиболее резонансных, то есть активно освещавшихся в СМИ, — дело Калви, из последних по времени — задержание владельцев фирмы Merlion или предпринимателя Максима Барского. Эти кейсы, типичные для современной российской действительности, можно разделить на две большие группы. В первом случае предпринимателя арестовывают в связи с предметом спора. Что в этом кейсе выглядит сомнительным — речь идет не о том, кто прав и виноват (возможно, что проиграл во всех этих комбинациях именно Калви, приняв неправильное бизнес-решение), а о том, что проигравший должен платить деньгами (очень может быть, что очень и очень большими), но не свободой. Во втором случае уголовные претензии предъявляются «не по теме» основной деятельности бизнесменов, но их предъявление удивительным образом хронологически совпадает с обострением какого-то бизнес-конфликта, в котором участвуют фигуранты.
Такая ситуация означает новый расцвет феномена, который применительно к 1990-м годам называли «силовым предпринимательством» — уже в новой форме, но с неизменным негативным эффектом для всех — государства, общества, экономики.
У предпринимателей в такой системе полностью пропадает экономическая мотивация, наиболее ярко их ощущения выражены во фразе регионального бизнесмена: «Зачем мне зарабатывать второй миллион, если в любой момент могут отобрать первый»?
Обязательно стоит отметить, что представители силовой корпорации в таких случаях далеко не всегда выступают инициаторами подобных схем, а скорее удовлетворяют спрос, который сформирован частью бизнес-среды. Как в свое время точно отметил писатель Сергей Довлатов, говоря о другой ситуации — феномене массовых репрессий: «Мы без конца проклинаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить — кто написал четыре миллиона доносов? Дзержинский? Ежов? Абакумов с Ягодой?».
Поскольку «силовое предпринимательство 2.0» представляет собой системную проблему, то есть систему, то и решать ее необходимо системными методами — как в свое время пытались решить проблему с наследием массовых репрессий. На первый взгляд звучит парадоксально, но в этом также заинтересованы и бенефициары нынешней политической и экономической системы, перед которыми к концу 2020 года во весь рост встала проблема трансформации этой системы из персоналистской в более коллективную. Судя по происходящим в стране процессам и растущему числу косвенных подтверждений, скоро наступит шанс реализовать подобные системные изменения. Но это будет уже совсем другая история — во всех смыслах этого слова.
Подписывайтесь на нас:
Еще по теме
