Посредник высшего пилотажа
В свое время в "Вестнике Российского Императорского общества технологов" появилась позднее вышедшая и отдельной брошюрой статья "Контора Кноп и ее значение". А речь в ней шла об одном из крупнейших торговых домов в России — барона Людвига Густава Иоганна Кнопа, с именем которого связана целая эпоха в истории русской промышленности.
Нередко можно услышать, что успехом Кноп обязан не столько уму, прозорливости, энергии и предприимчивости, сколько удачному стечению обстоятельств. Определенная, хотя не очень большая доля истины в этом утверждении, конечно, есть, и без некоторого везения не обошлось. Кнопу посчастливилось оказаться в нужное время — в 1839 году и в нужном месте — в России.
РУССКИЙ ДУХ
В то время отечественная текстильная промышленность находилась в зачаточном состоянии. В 1822 году в стране имелось всего девять частных прядильных заводов и Александровская государственная мануфактура, на долю которой приходилось 56% продукции. Конечно, этого было очень мало для огромной империи. Достаточно сказать, что на рубеже второго и третьего десятилетий XIX века объем импорта нити превышал объем ее выпуска на месте в 11 раз: 420 000 пудов и 37 000 пудов соответственно. Плюс техническая отсталость и недостаточно развитая система кредитования.
Ситуация изменилась после введения в 1822 году высоких налогов на ввозимую из-за рубежа готовую одежду. Российский текстиль пошел тогда в гору. И приехавший в 1839-м в Россию Людвиг Кноп попал в эпицентр событий, в которых разглядел возможности и для себя: отрасли не хватало посредников, организовывавших бы поставки станков, сырья и получение кредитов. Сам Людвиг Кноп в свои 18 лет уже досконально разбирался в текстильном деле, смежных вопросах и коммерции. И к нам он прибыл после трех лет учебы в коммерческой школе Бремена и года стажировки в Рочдейле — центре английской текстильной отрасли. В России Кноп стал помощником представителя поставлявшей пряжу De Jersey & Co. из Манчестера. Работы у него было немало — его шеф презирал русских купцов и всячески избегал общения с ними. Кноп же, уже тогда мечтавший о собственном деле, быстро сообразил, что Россия — то, что ему нужно, и надо только понять и во многом принять менталитет местных, чтобы мыслить, как они.
Например, бременец обратил внимание на то, что сделки, в том числе и очень крупные, в России зачастую заключаются в трактирах и ресторанах, за обильными возлияниями, под песни и пляски цыган.
Излюбленным местом встреч московских купцов был винный погребок Богатырева на Карунинской (ныне — Биржевой) площади. Оттуда собутыльники расходились по домам лишь после того, как пробки от выпитого шампанского наполняли с верхом цилиндр председателя Московского купеческого общества М.Л. Королева. А Кноп стал завсегдатаем трактира Бодега на Лубянской площади в доме Бауэра и не только легко выдерживал попойки, но и перепивал партнеров. А наутро, когда у его собутыльников от похмелья раскалывались головы, он как ни в чем не бывало сидел в конторе и занимался делами. Именно здесь в 1846-м Кноп познакомился с Саввой Морозовым, который как раз мечтал модернизировать производство. Для этого требовалось заполучить станки, а это было дело сложное — и технически, и даже политически.
АНГЛИЙСКИЕ ГАЙКИ
Немногие механизированные текстильные предприятия в России в то время работали в основном на французском и бельгийском оборудовании, потому что игравшие в текстильной отрасли первую скрипку англичане не имели права вывозить станки за пределы страны. В отношении к России к этому добавлялось и острое политическое соперничество между Лондоном и Санкт-Петербургом на международной арене.
В 1842 году запрет на экспорт ткацких станков из Великобритании отменили, но англичане и тогда не спешили с ними в Россию, не желая создавать сильных конкурентов. А коммуникабельному и дипломатичному Людвигу Кнопу, умевшему ладить и с педантичными соотечественниками, и с грубоватыми и откровенными русскими, и с чопорными и холодными англичанами, с большим трудом, но все же удалось убедить последних согласиться на долгосрочный кредит для Морозова и отпустить станки и другое оборудование в счет будущих прибылей.
К тому времени, кстати сказать, Кноп уже открыл собственную фирму в Москве с отделением в Петербурге. После успешной модернизации Никольской мануфактуры Морозова к Кнопу выстроилась очередь российских купцов, желавших работать по-европейски. Заказчики были очень довольны, потому что получали полностью готовое и отлаженное производство, которым управляли приглашенные Кнопом опытные английские инженеры и наладчики.
Конечно, чужеземцам приходилось платить огромные по отечественным меркам жалованья, но игра стоила свеч. Морозовым, Барановым, Малюшиным, Хлудовым, Кольбе и другим оставалось только закупать хлопок (чаще всего у того же Кнопа) и продавать мануфактуру, а это они умели неплохо делать и сами.Прежде чем браться за дело, Людвиг Кноп собирал как можно больше самой разнообразной информации о заказчике. И соглашался на личную встречу, только если считал, что человек заслуживает доверия. Кноп никогда не заключал письменных договоренностей и полагался на устные, скрепленные крепким рукопожатием. Так он еще больше располагал к себе клиента, хотя на самом деле риск был сведен к минимуму — ведь у него было полное досье.
Уже к середине 50-х годов XIX века Людвиг Кноп поставил дело на поток и обзавелся обширной клиентурой. С заказчиков Кноп брал не деньги и не товары, а паи в деле и долю в прибыли. Так или иначе интересы Кнопа присутствовали в 120 крупных российских предприятиях. Сам Кноп называл это "доброжелательной опекой", а в Москве и Петербурге о нем говорили так: "Где церковь, там и поп, где фабрика — там Кноп".
НЕМЕЦКАЯ ТЩАТЕЛЬНОСТЬ
Немецкий предприниматель не только переоборудовал старые фабрики, но и строил новые, на которых русскими были только рабочие, да и то не все, и кое-какие стройматериалы, а остальное — вплоть до болтов и гаек — Кноп привозил из Англии. Кстати, там он считался главным специалистом по России. А ткацкие станки покупал исключительно у крупнейшей британской фирмы по производству оборудования для текстильной промышленности PlattBrothers, которая в свою очередь продавала их исключительно Кнопу. Только в одном 1861 году Лев Герасимович (он стал им, перейдя в российское подданство и приняв православие) поставил в империю текстильного оборудования на внушительные 7 794 804 рубля.
Подминая под себя весь цикл, Кноп старался не упускать из виду и оборот сырья. Он очень ловко воспользовался Гражданской войной в Америке (1861 — 1865), спровоцировавшей кризис в мировой текстильной промышленности, и стал главным поставщиком в Россию как хлопка из Америки, так и из других стран. Он же диктовал расценки на пряжу. Три раза в год Кноп приезжал из Санкт-Петербурга в Москву. Все с нетерпением ждали, по какой цене он будет продавать кренгольмскую пряжу, после чего реализовывали свою продукцию по той же цене. За какие-то 10 — 15 лет Лев Герасимович стал монополистом в текстильной промышленности России. Его авторитет был непререкаем.
В 1857-м Людвиг Кноп построил и собственную ткацкую фабрику. Причем не простую, а самую большую в Европе и, конечно, одну из самых современных. Место он выбрал очень удачное — на острове Кренгольм недалеко от Нарвы между двумя водопадами, источниками дешевой энергии. "Товарищество Кренгольмской мануфактуры" делало самую тонкую пряжу в империи. По производительности труда производство Кнопа далеко обошло всех в России, а его издержки были сопоставимы с расходами немцев и англичан. На Кренгольмской мануфактуре работали более 8000 человек, 388 812 прядильных веретен и 2140 ткацких станков. Каждый год в Кренгольм привозили из разных уголков света 40 000 кип хлопка (6,5 тыс. тонн). Уже через 4 года после закладки первого корпуса Кренгольмской мануфактуре высочайшим указом было разрешено использовать на вывесках и изделиях изображения двуглавого орла и герба Российской империи, а лондонская газета The Times отнесла предприятие Людвига Кнопа к лучшим в мире по организации производства и управления.
Сыновьям Андрею и Федору барон Кноп (титул получен за особые заслуги в развитии текстильной промышленности в 1877 году в честь 25-летия его компании) оставил девять текстильных фабрик, три компании по импорту египетского хлопка, страховое общество и угольную шахту. С началом Первой мировой войны Кнопы подверглись гонениям, а после революции 1917 года эмигрировали из России. И это, конечно, другая story.
Подписывайтесь на нас:
