Русский брр
Новый роман Владимира Сорокина – самый тихий из всего, что писалось им прежде. Не слышно шума городского, окна писателя не забрасывают каменьями, критики не колют друг друга стоеросовыми сравнениями. И даже фанаты сорокинские, из самых галчливых, часто сдержанны в своих оценках: ну да, ничего, только «Голубое сало» писано лучше. «Путь Бро» – это приквел прошлогоднего «Льда», история изначальная, охватывающая период от сотворения мира до второй мировой войны, бесчеловечный пересказ того, как разлетелся двадцатью тремя тысячами осколков один кусок голубого льда, да не склеить его теперь никакими усилиями. Если тема избранничества во «Льде» была решена прытко, по-комиксовому, то «Путь Бро» – как самая задушевная песня у Софии Ротару: «меланколия, дольче мелодия». Грустно, девушки.
Читая этот роман, откладывая его и вновь читая, я с нервным усилием привыкал к мысли о том, что я не голубоглазый блондин, а потому на сто, выданных Сорокиным процентов, не принадлежу к числу 23 000 избранных носителей света, не припасть мне, рыдая, ко льду и не заговорить сердцем. Я – тупая мясная машина, можно петь мне спьяну дурным буйновским голосом. Нелюди с именами Бро, Брр и Пыр меня давно приговорили. Меня и всех моих родных и близких, и даже просто знакомых. К странице 75-й я насчитал за всю свою жизнь только одного голубоглазого блондина, чистокровного арийца, своего одноклассника Костика Лапшина, мореплавателя и плотника.
Что обидно – мне тоже хочется быть не таким, как и все, пусть избранничество и грозит чаще всего отщепенством. Высоким белобрысым Печориным скакать по степи на гордом скакуне и изредка, в минуты воодушевления, ловко махать шашкой, а девушки, плачущие в ста километрах вдали, говорили бы: «Сердце у него как лед». В Пятигорске, кстати, вспомнилось, я ходил смотреть на грот, где Печорин объяснялся с оставленной им Верой. Очень неудобное, скажу я вам, помещение, подсобка какая-то. Такой вот Печорин, вечно пересаживающийся со скакуна на сладчайшую, по себе любимому, меланхолию, проклинаем и любим единовременно. Как не полюбить подлеца – как говорилось в одном старом фильме.
В фильме «Полеты во сне и наяву», истерично любимом советскими интеллигентами предсмертной брежневской эпохи, Олег Янковский скакал по озябшим полям в одном свитерке, нюхал сено, кончал жизнь шутовским самоубийством, корчил ернические рожи и был не таков, как все. Если умный человек так много нервничает, что начинает делать так много гадостей окружающим, значит, среда его заела, и страдает он по-настоящему. Как тут ему не посочувствовать, как не обособить его от грубой толпы мясных машин, у которых сердце настолько маленькое, что все гадости окружающей среды им нипочем. Известно же, не человек виноват, а время и общество.
В фильме «Отпуск в сентябре» провинциальную копию Янковского звали Олег Даль. Делал его герой ровно то же самое: кончал жизнь шутовским самоубийством, плакал, хамил, изменял. Нервно, словно от вечнорусского морозного брр, поводил плечами, но зритель его не принял, не полюбил горестно, как черненького, но родненького Янковского. Олег Даль делал то же, да играл другое – гаденькую жижу, разливающуюся все шире вокруг его героя-одиночки. Люди, наши глупые, добрые максим максимычи мочили ноги, пытаясь сделать шаг навстречу, вызволить гордого островитянина, но он был настолько горд, что плевал на их помощь. И они согбенно, как старички, отступали, унося на ногах эту вонючую слизь. Они, глупые, не понимали, что сложнее промолчать на общем по-коммунистически собрании, чем заступиться за избиваемого товарища. Как много усилий требуется от человека, чтобы завыть во весь голос, а не терпеть, как баран, каленую боль. Как легко и просто сохранить верность. И сколько героической романтики в том, чтобы уложить дуру-Машку в постель.
Подписывайтесь на нас:
Еще по теме
