архив

Исследования закончены. Забудьте

Российская научная администрация испытывает ощущения дежа-вю времен «холодной войны». Контракты российских НИИ с зарубежными заказчиками теперь будут подлежать обязательной регистрации. Тем самым по сотрудничеству российских ученых с Западом, развившемуся во времена Ельцина, наносится сильный удар.

Глобализация докатилась до Сибири

Российская научная администрация испытывает ощущения дежа-вю времен «холодной войны». Контракты российских НИИ с зарубежными заказчиками теперь будут подлежать обязательной регистрации. Тем самым по сотрудничеству российских ученых с Западом, развившемуся во времена Ельцина, наносится сильный удар. Принцип «кто платит, тот и заказывает музыку» в данном случае неуместен: Россия финансирует свою науку в пределах 10% от объема финансирования 1991 года. Но при этом испытывает ревность к зарубежным компаниям, дающим российским ученым возможность заработать.

Джордж Сорос, вложивший в российскую науку за 10 лет около $100 млн, не одинок. У российской науки есть и другие источники финансирования. Еще в 1993 году эксперты Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) в своем докладе «Научно-техническая и инновационная политика. Российская Федерация» констатировали: «Бизнес все чаще нанимает и финансирует группы из десятков и даже сотен высококвалифицированных российских ученых из специальных институтов на срок до нескольких лет. Выбор обычно делается после глубокой оценки различных институтов и коллективов, работающих во всех отраслях. Это является исключительно важным рычагом влияния на российскую исследовательскую систему. Иностранные фонды составляют около 30% всех российских фондов на науку, включая военный сектор». В этом же докладе приводится и сумма инвестиций, полученных к тому времени российским научным сообществом от Запада – $250 млн.

Вообще интернационализация и глобализация научных исследований – одна из важнейших тенденций современности (в России эта деятельность по традиции называется НИОКР, в мировой бизнес-практике – Research & Development, R&D). Например, расходы на R&D, ведущиеся в США компаниями других стран, составляют около $20 млрд. Это около 15% собственных расходов всех предприятий частного сектора США на R&D. В то же время компании США затратили $14 млрд на проведение R&D за рубежом. «Весь цикл разработок передается фирмами в специальные крупные исследовательские комплексы. Эти институты обладают необходимым научным потенциалом, комплексным и потому огромным приборным парком, огромным же персоналом» – так формулирует эту тенденцию директор Института катализа Сибирского отделения РАН академик Валентин Пармон. 

Российское научное сообщество в этом смысле – почти идеальный исследовательский комплекс. Здесь есть солидный научный потенциал: НИОКР ведут около 4 тыс. организаций. Кроме того, несмотря на социальные потрясения, сохранился многочисленный персонал высококвалифицированных исследователей, готовых взяться за любую работу: по данным Центра исследований и статистики науки Минпромнауки и технологий РФ и РАН, в стране около 800 тыс. человек заняты НИОКР. Не случайно поэтому, что с 1992 по 1996 год только американские промышленные компании заключили с российскими НИИ контракты на общую сумму около $100 млн. 

Процесс этот продолжает развиваться. Как сообщил в декабре 1998 года на Международном семинаре по проблемам формирования инновационной политики директор Центра исследований и статистики науки Леван Миндели, «если в 1991 году средства из иностранных источников в бюджете отечественной науки равнялись практически нулю, то в 1998 году их доля составила уже 10% – столько же, сколько тратят на российскую науку отечественные предприятия». В тот период Миннауки РФ благосклонно относилось к сотрудничеству российских НИИ с западными компаниями. В 1996 году тогдашний глава Миннауки РФ Борис Салтыков подчеркивал: «Выживают именно те институты, у которых бюджет занимает 15 – 25% финансирования, а остальные доли составляют зарубежные заказы, гранты, программы, хоздоговоры и т.д.» 

Действительно, в России есть институты, которые зависят от бюджета только на 20%. Вот, например, как выглядят финансы НИИ физики Санкт-Петербургского государственного университета: Примеры такого рода есть и за пределами двух столиц. Например, в бюджете Института катализа Сибирского отделения РАН еще в 1994 году доля валютных поступлений составила 17,3%. Через год она выросла до 32%. У института – 60 контрактов с зарубежными фирмами, в том числе и с очень крупными заказчиками. Директор института академик Валентин Пармон в свое время заявил, что институт ведет долгосрочные исследования по заказу американских компаний и что размер одного из контрактов на доработку технологии органического синтеза составляет почти 10% от бюджета института. «Причем данная плата не за лицензию, а за предоставление фирме достаточно большого объема прав на действительно первоклассную технологию», – сказал он.

Оборотная сторона науки

В 90-е годы подобное сотрудничество вызывало у участников процесса (западных заказчиков, российских исполнителей и чиновников от науки) только положительные эмоции. Сегодня научная кооперация с Западом часто становится объектом критики. Государство догадалось, что оно утрачивает возможность проводить самостоятельную научно-техническую политику. «Академическая организация, которая по-серьезному переходит на колеса рыночной экономики, перестает быть обычной открытой научной организацией, превращаясь в фирму, – уверен Валентин Пармон. – Почти всегда в соглашениях с иностранными фирмами имеется специальный пункт о том, что мы не раскрываем даже названия компании, с которой работаем». 

Другой важный аспект этой проблемы – меняется структура науки, соотношение фундаментальных и прикладных исследований. Председатель Российского фонда фундаментальных исследований академик Михаил Алфимов говорит: «Теоретическая химия утеряна; выжили те, кто делал вещества и материалы». Понятно, что эти изменения контролируются теми, кто «заказывает музыку». В 1998 году международный химико–фармацевтический концерн Bayer подписал с Российской академией наук договор о сотрудничестве сроком на три года. Предмет договора – исследование действующих веществ, материалов и тонких химических соединений. «Благодаря этому мы существенно расширяем свой научно–исследовательских потенциал», – заявил Поль Бамедис, член правления Bayer, отвечающий за научно–исследовательскую деятельность. 

Генеральный директор ВНИИ кабельной промышленности профессор Изяслав Пешков говорит: «15% работ по НИОКР наш институт выполняет по заказам зарубежных фирм. Например, для Siemens мы проводим исследования силовых сверхпроводящих кабелей. У зарубежных компаний подход однозначный: все полученные при исследованиях результаты они считают своей собственностью. Патенты могут быть общие, а интеллектуальная собственность – их. Даже публиковать статьи по результатам исследований можно только с согласия западных компаний. Хотя, надо честно признаться, они этому не очень препятствуют. Для них главное – чтобы мы не передавали конкретные ноу-хау и технологии другим фирмам-конкурентам».

Передача иностранному партнеру ноу-хау сейчас вызывает раздражение в Миннауки РФ. По оценке министерства, от 60% до 80% технологий и результатов, получаемых в рамках международных проектов, могут иметь двойное назначение. «Сегодня мы можем сохранить 60% наших направлений. В случае нулевого бюджета останется не более 30%. Но это будет уже не отечественная наука, а филиалы транснациональных компаний», – заявил академик Сибирского отделения РАН Николай Добрецов. Пессимисты говорят, что сейчас в России около 8 тыс. ученых работают примерно над 40 научными программами, ведущимися в интересах Пентагона и министерства энергетики США. 

Работа на зарубежных заказчиков получает все большее распространение в среде российских ученых. «Мы завалены такого рода предложениями из России», – говорит один из менеджеров компании Kaiser Research Inc., которая занимается брокерской деятельностью в области технологий. А президент фирмы Plancon г-н Винус (фирма оказывает консультативные услуги по вопросам инвестиций) сделал такое признание: «В России вы можете нанять специалиста в области химии и биологии в десять раз дешевле, чем у нас в Америке». «Существенная часть исследований в нашей науке проводится на иностранные деньги. Но отчеты по этим исследованиям практически неизвестны. Есть власти и есть группы, которые интересуются тем, что происходит в стране. Но это, похоже, власти не нашей страны», – заявил в интервью сетевому агентству «Страна.ru» начальник экспертного управления администрации президента РФ Симон Кордонский.

Конец фильма?

Впрочем, в последнее время российские власти решили-таки повлиять на ситуацию. Так, в «Концепции государственной политики Российской Федерации в области международного научно-технического сотрудничества (МНТС)», принятой в 2000 году, говорится: «Следует усовершенствовать механизм обязательной государственной регистрации договоров о МНТС, заключаемых государственными научными организациями, включив в него учет контрактных работ, грантов и иных соглашений. Реализация государственной политики Российской Федерации в области МНТС должна предусматривать обеспечение интересов национальной научно-технологической безопасности – неотъемлемого компонента национальной безопасности».

В свою очередь, президиум Российской академии наук принял инструкцию «О плане мероприятий по воспрепятствованию нанесению ущерба Российской Федерации».
Действия президиума РАН вызвали протесты со стороны правозащитников. Сергей Ковалев, к примеру, выступая в эфире радиостанции «Эхо Москвы», подверг этот документ резкой критике: «Кто пришел во власть, тот и заказывает музыку. А пришли сотрудники КГБ. Вот они и делают то, чему обучены в своем ведомстве».
На наших глазах разворачивается интереснейший сюжет: сможет ли российская наука выжить без бюджетного финансирования и без заказов с Запада? Конечно, о полном отсутствии государственного финансирования говорить не приходится – кое-что из федерального бюджета российской науке все же достается. И сотрудничество с зарубежными компаниями едва ли будет пресечено на корню. Но сложившаяся в 90-е годы система финансовых отношений российских НИИ с западными корпорациями может претерпеть серьезные изменения.