Шик, блеск, красота
С дружеским и даже восхищенным визитом Москву посетил великий итальянский архитектор и дизайнер Гаэтано Пеше. Представив свой проект «Московская комната» узкой прослойке жителей нашего города, он отбыл домой в гораздо более веселом настроении, чем после своего первого визита, состоявшегося в 1958 году. 63-летний мэтр на прощание сказал что-то из обычного репертуара заезжих звезд: Москва, мол, город мощной энергии, Нью-Йорк протухает, а будущими столицами мира станут Москва и Пекин. А еще сказал, что в Москве нет пока нового дизайна, но, может, еще появится.
Конечно. А как иначе. Представления современного обеспеченного москвича (он же и заказчик) о красоте процентов на девяносто восемь позаимствованы из родительской залы, где югославская стенка отвечала за самое прекрасное в доме: хрусталь, гжель, палех и зубчатую ракушку, из которой каждый гость извлекал шум далекого заграничного моря. Однажды в уже довольно далеком студенчестве мне пришлось снимать квартиру, в которой не было ни сантиметра пространства, свободного от хрусталя, гжели, палеха, ракушек, фарфоровых балерин, китайских ваз (три штуки, якобы ручной работы), подсвечников (псевдобронза) и прочих свидетельств достатка и довольства. Когда я съезжал с этой квартиры через полгода, красоты в ней заметно поубавилось, и это мне дорого стоило (впрочем, как и хозяевам, которые обнаружили, что древние китайские вазы годятся во внуки Мао Цзэдуну).
1% образованных москвичей обходится со всей этой красотой, как Маяковский – с Пушкиным, сбрасывая с парохода современности и освобождая пространство до стильной пустоты минимализма, стянутой холодными железом и стеклом, как Нева гранитом. Еще 1% понимает красоту примерно как Сергей Шнуров, который на вопрос «спасет ли красота мир», заданный ему журналистом, ответил, что «если минет – это красиво, то, конечно, спасет». В переводе на политкорректный русский язык это означает «что мне мило, то и красиво».
98% сегодняшней Москвы сооружено, чтобы не раздражать тех людей, которые в детстве ничего лучше, чем хрустальный графин и мамины сережки, не видели. Отсюда полшага до хрустальной часовни на Манежной площади, которую вроде раздумали строить, слава Богу. В нашей жизни и так много блеска, шика, красоты. Блестят золотом купола церквей, диванные подлокотники, блестят-переливаются бриллианты на часах, блестки на костюмах модных певцов… Винить в этом только тяжелое советское детство было бы несправедливо. Восток весь блестит, и многие западные брэнды, которые здесь считаются дико модными, работают исключительно на пышный восточный рынок, от Москвы до Эмиратов. Приличные люди не хотят блестеть, как цирковые артисты.
Для 1% существует несколько пыжащихся журналов и несколько местных империй, обслуживающих их стерильные вкусы. Гаэтано Пеше – преимущественно для них. Он берет церковную луковку и превращает в настольную лампу, серпом и молотом декорирует пол своей «московской комнаты», разливает море красного цвета – и все это, конечно, с использованием «самых современных материалов и технологий».
Избыточная пышность и повышенная стерильность, как и любые крайности, сходятся в одной точке – боязни свободы выбора, собственного, а не навязанного извне. Вкус – категория, предполагающая известную смелость. Вранье, что о вкусах не спорят и что товарищей тут нет, а есть одни авторитеты. Авторитеты рождаются среди того самого последнего процента, назначая красотой то, что им нравится, то, что в их вкусе, и то, что остальные лишь тиражируют.
Подписывайтесь на нас:
Еще по теме
